Наши мечты сделаны из тончайшего, самого легкого на свете лебединого пуха.
Они улетают от нас при незаметном дуновении ветерка. И как бы мы ни старались, мы не можем догнать их, уносимые в воздушном потоке прочь, прочь.
Наши мечты сделаны из снов.
Они приходят к нам по ночам, заставляя надеяться на несбыточное, а утром улетают от нас, гонимые звонком будильника.
Наши мечты заставляют нас вставать утром, наращивать мускулы, бережнее относиться к действительности, чтобы не упустить, не разбить, удержать.
Наши мечты. Благодаря им мы живем.
Глава 17. Грехи отцов
Я всегда верила: если желаешь чего-то всем сердцем и всей душой, то обязательно это получишь.
1987
Сойдя с автобуса, Адольф медленно брел по тропинке, которая вилась по краю поля. Стояла золотая осень, деревья, точь-в-точь по Пушкину, стояли одетые в багрец и золото. Пшеничное поле справа от дорожки тоже было золотым от налившихся спелых колосьев. Пахло солнцем и теплой еще землей, пар от которой стелился вдоль дорожки, заботливо укутывая ноги.
Тропинка то ныряла в лесок, под кроны деревьев, то возвращалась обратно к полю, то пряталась между кустами, то взбегала на холм, то спускалась в низину. На остановке Адольфу посоветовали ориентироваться на видный издалека купол церкви. Церковь с колокольней стояла в Константиновском рядом с домом Анны, и, шагая по дорожке, он не сводил с нее глаз в предвкушении долгожданной встречи.
– Дурак, – шептал он, покусывая сорванную еще у остановки травинку. – Какой же я дурак! Надо было сразу ехать. Как я мог поверить, что она с Гурамом! Это же невозможно! Просто она уехала, и он уехал, и я решил, что это взаимосвязано. А на самом деле нет. Она просила не давать мне ее адрес. Но что, если на самом деле она ждала, что я ее найду? А я даже не попытался. Гордыня взыграла. Бросил ее одну. Скотина я! Сейчас увижу, упаду в ноги. Все отдам, лишь бы простила. Анна, Анечка, не могу я без тебя жить!
К тому, что Анны не окажется дома, да что там дома, вообще в Константиновском, он был не готов. Дверь в большой дом, стоящий действительно совсем рядом с заброшенным храмом, купол которого уже начал опасно крениться, открыла молодая еще, красивая женщина, неуловимо напоминающая Анну, хоть и не похожая на нее.
«Мать», – догадался Адольф и поздоровался:
– Добрый день, меня зовут Адольф Битнер, я друг вашей дочери. Могу ли я ее увидеть?
– Друг, говоришь? – Женщина вдруг нехорошо, зло сощурилась, и лицо ее, на которое легла тень злобы, в одночасье перестало казаться красивым. – Ну-ка, шагай во двор, друг! Там будем разговаривать.
– Хорошо. – Битнер сделал шаг назад и оказался в сенях. – А Анна выйдет?
Женщина, которую, кажется, звали Марией Александровной, вышла на улицу и с силой толкнула его в грудь. Не ожидая удара, он пошатнулся и с удивлением посмотрел на нее.
– Анна выйдет! – передразнила она его. – Нет здесь Анны, милок ты мой. В Вологде она живет. Учится там, в медучилище. Ты же ей не дал институт закончить, а работать надо, жить как-то надо, так что пришлось ей в училище поступать. Уж коли мечта стать врачом не сбылась, так хоть диплом медсестры получит.
– Я-то в чем виноват? – глупо спросил Адольф. – Я люблю вашу дочь, честное слово. Больше жизни люблю. Вы мне помогите ее найти, и я уверен, что все будет хорошо.
– Да ну, ты уверен? – Она снова прищурилась, теряя свою красоту. – Вот до тебя у нее все было хорошо. И сейчас уже тоже нормально. Нечего тебе в ее душу сумятицу вносить, понял? Всей нашей семье от вашего рода всю жизнь ничего, кроме вреда, не было, – добавила она с непонятной Адольфу горечью.
Дверь открылась, и на улицу вышла маленькая девочка в коротком желтом платьице с вышитыми на нем голубыми незабудками. Светлые волосы на голове девчушки завивались в крупные колечки. Взгляд серых глаз был не по годам серьезным и внимательным. Девочка ела крупную ярко-алую бруснику, которую доставала маленькими пальчиками из эмалированной кружки. На вид малышке было года два.
– Ты кто? – требовательно спросила она, увидев незнакомца.
– Васенька, домой иди, – переполошилась Мария Александровна. – Холодно на улице, а ты в одном платьице.
– Сейчас, – девочка покладисто кивнула. – Я сейчас пойду домой, бабушка. Мне просто интересно, как зовут этого дядю.
– Меня зовут Адя, – сказал Битнер, присев перед ней на корточки и накинув ей на плечи шарф, который он размотал с собственной шеи. Имя Адольф он посчитал для такой малютки слишком сложным.
– Дядя Адя, дядя Адя, – девочка запрыгала на одной ноге, а затем, как была, в его шарфе, скрылась за порогом дома.
– Это дочь Анны? – волнуясь, спросил Адольф у молчаливо наблюдавшей за этой сценой Маруси.
– Да, – после продолжительного молчания нехотя сказала она.
– То есть у Анны есть семья, есть ребенок? – уточнил Адольф, чувствуя, как обрывается что-то в его душе, лопается натянутый трос, на котором болталась душа последние три года, и сердце тяжелым камнем летит в бездонную пропасть, из которой не может быть возврата.
– Есть у нее ребенок. А у этого ребенка отец. Это что-то меняет?
– Да. Я не хочу быть лишним и мешать Анне.
– Вот это правильно. Мешать ей не надо. Поэтому уезжай-ка ты, мил человек, туда, откуда приехал.
Адольф повернулся, чтобы уйти. Он понимал, что со стороны похож сейчас не на сорокачетырехлетнего здорового мужика, а на старца, еле волочащего ноги по деревенской тропинке. Он и чувствовал себя старым, совсем старым, как только может чувствовать себя человек, у которого нет будущего, а все счастье и надежды на него остались в прошлом.
– Постой! – вдруг остановил его строгий окрик Маруси. Он с надеждой повернулся к ней. – Стой на месте. Я сейчас.
Маруся сбегала в дом и выскочила обратно во двор, неся в руках большие портновские ножницы. Не понимая, что она собирается делать, он стоял и просто смотрел, как она подходит к нему и отхватывает этими ножницами здоровенную прядь его длинных, кольцами сбегавших на плечи волос.
– Что это вы делаете? – удивленно воскликнул Адольф, внезапно испугавшись, что эта женщина не совсем нормальна и что оставлять на ее попечение маленького ребенка небезопасно.
– На память, – коротко хохотнула она и ловким движением спрятала прядь в карман. – Теперь все. Иди себе подобру-поздорову. И не возвращайся. У Ани все хорошо. И никакие Битнеры нашей семье не нужны.
Через несколько дней Маруся, собрав внучку, приехала в Вологду, к дочери.
– Ой, мамочка! – обрадовалась Анна. – Как же ты собралась? Но здорово-то как, что ты это придумала! Я по Васеньке так соскучилась, что сил нет. Доченька, солнышко, иди сюда. Ой, мам, как подумаю, что еще целый год учиться, а сентябрь только начался, так выть хочется.
– Ничего, еще вся жизнь впереди, намилуетесь, – довольно холодно сказала Маруся. – Аня, Васенька кашляет немного. Хочу сводить ее анализы сдать. У тебя еще много занятий сегодня?
– Одна пара, – Анна взволнованно переводила взгляд с матери на дочь. – Вася заболела?
– Нет, ничего серьезного. Просто кашляет.
– Тогда почему анализы надо здесь сдавать? А не в Погорелове?
– Потому что здесь лаборатории лучше, – ответила Маруся. – В общем, вещи я тебе оставляю. Тут банки, огурцы, брусника моченая, тебе пригодится. Ты занимайся, а мы часа через два вернемся.
Через месяц Маруся попросила соседа, с оказией ехавшего в Вологду, забрать результат генетической экспертизы, на которую она тайком от дочери сдала кровь Василисы и волосы Адольфа. Отцом ее внучки был Адольф Битнер, в этом не оставалось никаких сомнений. Лишь спустя несколько лет она созналась дочери в том, что сделала.
– Я никогда и не сомневалась в том, что Вася его дочь, – сказала Анна, побледнев лицом. – Я это чувствовала с первых дней, как ее носила. Мама, почему ты мне не сказала, что Адя приезжал? И да, я теперь понимаю, откуда Вася выкопала это имя для своей куклы. Я-то уж, грешным делом, думала, что это мистика какая-то.
– Не сказала, потому что не нужен он тебе, – отрезала Маруся. – Мы и без него хорошо живем.
– Ты хорошо, а я плохо, – тихо сказала Анна. – Раз он приезжал, значит, хотел меня видеть. И я все эти годы так и не могу его забыть. Мама, ты как хочешь, а я поеду в Ленинград, найду его, скажу, что у него дочь растет.
– Да что в этих Битнерах такого, что вы, как заколдованные! – закричала вдруг Маруся. – Отец твой всю жизнь ее любил. Всю жизнь, до самой смерти! Я всегда знала, что я замена, эрзац. Что только тело его со мной, а душа – с ней, хоть она и умерла давным-давно. Теперь ты вот. Жить, видите ли, без него не можешь.
Утерев брызнувшие слезы, она внимательно посмотрела на Анну и вдруг, в одночасье успокоившись, добавила:
– Впрочем, делай что хочешь. Твоя жизнь. Не моя. И ребенок все-таки его. Может, с отцом-то оно и лучше.
Назавтра Анна уже выезжала в Ленинград. Вернулась она спустя два дня, тихая и подавленная. Адреса Адольфа она не знала, но в Союзе художников ей сказали, что три месяца назад Адольф Битнер уехал в Германию. Насовсем.
Наши дни
Вася была уверена, что ее жизнь кончилась.
Каждое утро она за волосы вытаскивала себя из постели, брела в ванную, не глядя в зеркало, чистила зубы, принимала душ, вытягивала из шкафа джинсы и первую попавшуюся кофточку, шлепала на работу, дежурила, разговаривала с пациентами, утешала родственников, что-то обсуждала с коллегами. Но в глубине души она была мертва и вечером не могла вспомнить ничего из того, что делала или о чем говорила в течение дня.
Если не выпадало ночного дежурства, а оно выпадало почти всегда, потому что ей нужно было занять чем-нибудь голову, чтобы не сойти с ума от отчаяния, то она возвращалась домой, комом забрасывала одежду в шкаф и ложилась на диван, свернувшись клубочком.