В какой-то момент я остался на платформе один, и тут на меня накатила волна тоски. Мне разом вспомнились слова Тогота, и захотелось бежать. Бежать прочь, куда глаза глядят, подальше от этой реальности. Шагнуть в колдовскую пентаграмму и перенестись назад, к Средиземному морю, а лучше еще дальше. И сидеть на раскаленном песке, пить ледяное крепкое пиво и забыть обо всех этих проблемах, ключах, караванах, правительствах и морали по Тоготу. Да пошло оно все!..
– Так, не понял. Что это ты? Как дитя малое! Стоило оставить на минуточку, и сопли до пола, слюни ниже бакинской канализации! – раздался у меня в голове голос вездесущего покемона. – Так, собрался. Жопу в кучку, и марш, марш вперед, рабочий народ!
– Как ты мне…
Но я уже шел к пентаграмме. Один шаг, и я перенесся на пыльный чердак и замер, лицезрея уморительную картину: маркграф и Викториан стояли обнявшись и плакали.
– Начало большой дружбы, – фыркнул покемон. – Как говорят в Осетии, «хоть кричи над андагой».
– Итак, есть ли у вас план, мистер Фикс? – поинтересовался Тогот, краем глаза поглядывая на Викториана.
– План? Вломимся, а там видно будет. Я думаю, наших сил хватит, чтобы прорваться к Валентине.
Тогот с сомнением покачал головой, хотя какая могла быть голова у огромной зеленой, пупырчатой морковки.
– Нет. Боюсь, так не получится. Прежде, чем обратиться к вам за помощью, мы уже пробовали. Очень хорошая метальная изоляция. Конечно, можно преодолеть все колдовские ловушки, не такие они и сложные. Но на это уйдет куча времени. К тому времени, как мы пробьемся к Валентине, там будет вся конница и королевская рать. Нас числом задавят.
– И какие будут предложения?
– Надо провести предварительную разведку, – высказался Иванович.
Если честно, то я был с ним полностью согласен. Но тут подал голос маркграф.
– А я бы взял языка, знакомого с местностью.
– Одного из охранников? – уточник Викториан.
– Не-а, – покачал головой маркграф. – Очкарика. Как его там…
– Дмитриева, – подсказал Тогот. – Хотя лично для меня он на всю жизнь очкариком останется.
– Логично, – согласился Викториан. – Хотя он ведь, судя по всему, последних полмесяца провел на больничной койке и может не знать всех нововведений.
– Нам нововведения ни к чему. Все нововведения можем узнать на месте. Нужно лишь понять, какие гадости мы можем встретить на своем пути, – заявил маркграф.
– Тем более, что открывашку для их пломб на дверях я подготовил, – усмехнулся Тогот.
Дмитриева забрали без помех.
Нет, все-таки смешные люди эти чиновники. Ведь знали, что мы могли прийти, знали, что очкарик может нам понадобиться, но с охраной и не почесались. Всего лишь двое снаружи и двое внутри – такие здоровые, беспомощные амбалы, которые только и могут, что рассекать воздух кулаками, больше напоминающими кузнечные молоты. Мы уложили их поспать. Как говорится, служба тяжела, надо и время для отдыха находить.
Сам очкарик нашему визиту «обрадовался», заверещал, ножками в гипсе засучил. Но Тогот ему строго сказал:
– Сегодня будем играть в домино. Мой ход первый, – а потом откуда-то из воздуха выудил доминошную кость, размером со столешницу. Покрутил ее над головой, показывая нам, хотя рассмотреть очки на ней было невозможно, а потом, играючи треснув ею по голове очкарика, объявил: – Пусто-пусто! Второй глаз проиграл!
Очкарик взвыл, схватился за голову руками, пытаясь закрыть здоровый глаз. Даже я в какой-то момент решил было, что вот-вот, и Тогот его ослепит, но вместо этого покемон нежно погладил очкарика по плечу и ласково прошептал:
– Не бойся, сладкий мой, я пошутил. Нам предстоят райские забавы.
Очкарик взвыл и, окончательно деморализованный, рухнул на койку. Тогда Иваныч с Этуалем подхватили его под мышки и потащили к пентограмме, а Тогот отшвырнул доминошную кость-столешницу, повернулся ко мне с гордой улыбкой:
– Вот видишь, никакого насилия. Правильный подход к клиенту, и он – твой. Он не будет возражать и сопротивляться, с легкостью отдавшись в твои руки.
– Пошли, учитель садо-мазо, – я кивнул в сторону пентаграммы. Наших товарищей там уже не было. – А то появятся новые «ученики», и придется с ними разбираться, а это дело грустное и неприбыльное.
– И то правда, – вздохнул покемон.
Однако не все вышло так гладко, как поначалу показалось Тоготу. Во-первых, когда мы прибыли на чердак, Викториан встретил нас с перекошенным лицом, протягивая какую-то крошечную черную штучку.
– У этого пидора был маячок.
Тогот осторожно взял маленькую электронную таблетку и покрутил ее в руке.
– Да, тут мы прокололись… И что теперь? – почесал затылок Иваныч.
– В течение десяти минут прибудут чипы с дейлами и попытаются поставить нас в позу гаечек, – протянул Тогот, еще раз убеждая меня, что нельзя в таком почтенном возрасте смотреть Диснея. – А мы тут как уютно устроились… Что ж… Запечатаем помещение, а потом посмотрим.
– Запечатаем? А они не прорвутся?
– Прорвутся трубы, если их долго не менять, – и Тогот махнул мне, указав на дверь, ведущую на чердак. – Давай, быстренько, а я запечатаю двери на лестницы.
К тому времени, как внизу завыли сирены, мы почти закончили. Потом, встав возле узкого запечатанного окна – единственного большого окна, через которое мог пролезть человек, – мы наблюдали, как подкатило с десяток машин – черные мерсы и автобусы с ОМОНом. Маски-шоу пробежались по лестницам и постучались в двери. Пробовали даже их взорвать. После этого один из них попытался проникнуть на чердак через окно, у которого мы стояли. Спустившись с крыши на канате, он изо всех сил двинул в стекло здоровенными ножищами в гигантских ботинках. Не ноги, а ласты. Результат превзошел ожидания. Когда удар ногами, который должен был не просто разбить стекло, а вынести его вместе с рамой, не принес никакого результата, омоновца качнуло и развернуло, и он со всего маха врезался в стекло головой. А потом завис, с удивлением ощупывая пальцами стекло в тонкой деревянной раме. Казалось, окно держалась на честном слове. Тогда боевик вытащил нож, вогнал острие в щель, поднажал.
Тогот тихо прошептал какую-то гадость, и клинок ножа тут же с треском обломился. Кончик его так и остался в щели, а боец, выпучив глаза, уставился на обломок.
– Все веселишься?
– Ну, надо же чем-то занять этих ребят… А пока пойдем, послушаем, что расскажет наш «друг».
«Друг» сидел за столом, куда его, несмотря на протесты, усадили Викториан с маркграфом. Когда мы с Тоготом подошли, очкарика снова затрясло. Видимо, он до сих пор не пришел в себя после путешествия из больницы.
– Что… что вы собираетесь со мной делать?
– Хотели пообедать, но тут Иваныч, – Тогот кивнул на Круглова, – обнаружил пару банок тушенки, так что пока станем тебя откармливать. А то на больничных харчах ты больно исхудал.
Очкарик еще больше затрясся.
– Вы ведь это не серьезно говорите? – спросил он заискивающим тоном.
– А вот это в зависимости от того, насколько ты с нами будешь откровенен. Врать станешь, наступит тебе кирдык, скорый и ужасный, – объяснил Иваныч. Сев за стол напротив очкарика, он вытащил ржавый нож зловещего вида – наверняка находку Тогота – и стал его кончиком чистить ногти. Меня даже передернуло.
– Вопрос первый: где именно в комплексе держат Валентину? Вопрос второй: кто у вас там двери запечатывает? Вопрос третий: расскажешь ли ты нам достаточно для того, чтобы остаться в живых?
– Не, погоди, – встрял маркграф. – Он мальчик хороший. Все расскажет…
– …и стриптиз покажет, – добавил Тогот. – Нет, этот орешек крепкий, упрямый, но мы его все равно расколем… Значит, так, – повернулся покемон к нашему языку. – Правила такие. Правильный ответ, получаешь конфетку, неправильный – я тебе голыми руками без нар коза выдираю зуб. Кончатся зубы, перейдем на ногти, – и Тогот состроил гнусную гримасу. Удар снаружи встряхнул весь дом: – Нет ведь, никак не утихомирятся, – проворчал покемон.
– Я все-таки думаю, что надо линять отсюда. Рано или поздно они догадаются проломить стену или пол и все равно войдут.
Тогот тяжело вздохнул, потом повернулся к Викториану:
– У тебя на примете есть запасной «аэродром»?
Викториан на мгновение задумался.
– В принципе да, хотя место не из приятных.
– ?..
– Ну, там они нас точно не найдут.
Тогот тяжело вздохнул.
– Ладно. Мы сейчас с тобой туда отправимся… Ты хорошо само место помнишь? Идти без маяка придется, так сказать, на ощупь. Потом я вернусь, и мы быстренько перебазируемся, ну а вы пока держитесь, – и, взяв Викториана под ручку, Тогот с колдуном направились в транспортную пентаграмму.
Я повернулся к пленному:
– Ну что, господин Дмитриев, я смотрю, от вас одни хлопоты…
– Ты лучше не к пленному приставай, а вокруг реанимационной ванны пентаграмму рисуй, не на себе же ее переть, – крикнул на прощание Тогот и исчез.
Вот так он всегда: сам на прогулку, а меня напоследок напряжет не по-детски. В этом он весь.
Так что я вздохнул и с тоской посмотрел на очкарика. Я человек не злобный, но так хотелось вломить этому инвалиду. А может, все дело в том, что он, сам того не понимая, являлся для меня воплощением той самой государственной машины, которая пыталась оскорбить и унизить, вогнать всех в один шаблон, обобрать и… Впрочем, продолжать можно было до бесконечности.
Не в силах сдержаться, я треснул кулаком по краю стола так, что тот даже подскочил, и, поглаживая разбитый кулак, направился к ванне, где реанимировался Чапаев…
Я уже почти закончил рисунок, когда пол чердака метрах в десяти от меня взорвался вверх осколками бетона, и из огромной дыры полезли омоновцы. Все произошло очень быстро, так что я не сумел ничего предпринять. Меня, Иваныча и маркграфа скрутили в долю секунды, уложили мордами в грязный пол. Лжесудья сам лег, заложив руки за голову. Он и не думал сопротивляться боевикам. А Дмитриев ликовал. Он попытался было встать со стула, но загипсованные ноги подвели, а потом один из боевиков с маху врезал ему прикладом под дых, и очкарик оказался на полу, рядом с нами.