Дженис хотелось бы оказаться в другом месте. Впрочем. она не была в этом уверена. После их воскресной прогулки она сама не знала, чего хочет. Где-то в потайном уголке души Дженис горько и безутешно плакала. Гарт хотел поцеловать ее, но она остановила его, и теперь ей нечего вспоминать. Он уедет, и до его возвращения могут пройти годы Возможно, он отправится за границу и будет убит, А у нее даже не останется приятных воспоминаний. Гарт мог поцеловать ее, сказать: «Я люблю тебя». Даже если бы это для него ничего не значило, Дженис могла бы лелеять воспоминания об этом. Но она предпочла гордость и не находила в ней утешение.
Через пухлое плечо мисс Софи, обтянутое кашемиром сливового оттенка, Дженис смотрела на волосы, щеки и подбородок Гарта, морщинки, появляющиеся в уголках его глаз, когда он улыбался, как сейчас, и все это казалось ей до боли близким и родным.
— Шаблонная ситуация из фарса! — усмехнулся он. — Пожилая дуэнья заснула. Что прикажешь делать?
Сердце Дженис дрогнуло, А на губах мелькнула улыбка.
— Ш-ш! — произнесла она.
Гарт снова усмехнулся.
— Не думаю. Моя сценическая ремарка гласит: «Идет направо». — Поднявшись, он прошел мимо дивана и присел на подлокотник кресла Дженис. — Не беспокойся — она не проснется. Это семейная черта — если я засну, меня может разбудить только бомба.
— Но ты ведь ей не родственник по крови. Ты не мог унаследовать семейную черту от падчерицы твоего дедушки.
Его рука лениво скользнула по спинке кресла за плечами Дженис.
— Я не говорю, что унаследовал ее. Существуют и благоприобретенные черты. В любом случае, она проспит еще минимум полчаса, А ситуация порождает дурные мысли. Полагаю, ты не хочешь, чтобы тебя поцеловали?
Румянец как пламя вспыхнул на щеках Дженис и тотчас же погас. Когда она медленно повернула голову и посмотрела на Гарта, то ее бледность испугала его. Он положил ей руку на плечо.
— В чем дело?
— Ни в чем.
Гарт слегка встряхнул ее.
— Малышка, это фарс, А ты играешь трагедию. «Злодей, прочь руки! Яд я приняла».
— Я не слишком сильна в фарсах.
Он устремил на нее смеющийся взгляд.
— Я тоже. Давай лучше сыграем салонную комедию — сцену предложения руки и сердца. Я сын богатых, но честных родителей. Я все о тебе знаю, А ты знаешь обо мне больше любой другой девушки. Никому не ведомо, что ждет нас впереди. Как написал один автор, «ты розы собирай, покуда можешь». Как насчет этого?
Дженис заставила себя улыбнуться.
— Я не знаю свою роль, Гарт.
Он взял ее за локоть и слегка повернул к себе.
— В театре всегда есть суфлер. Если это современная пьеса, ты должна ответить небрежным тоном: «Ладно, не возражаю». А если это одна из пьес романтической эпохи, тебе воскликнуть: «О Гарт, это так неожиданно!»
— Второй вариант лучше, не так ли?
— Да. Забавно, как складывается жизнь. Я всегда любил тебя — ты была славной малышкой. А потом я уехал и забыл о тебе, но когда увидел тебя на дознании, мне показалось, будто не уезжал вовсе. Это трудно объяснить, но чувство было приятным. Джен, я пытаюсь сказать тебе кое-что…
— Да?
— Я чувствовал, что ты как бы часть меня самого — часть мальчика, каким я был раньше. Невозможно оторваться от своего прошлого, А ты — его часть. Я понял это, когда вернулся, и знаю, что так будет и впредь. Когда ты не позволила мне поцеловать тебя, потому что это «не по-настоящему», ты заставила меня задуматься. У нас есть настоящее — оно крепко, как свадебный пирог, — но что случилось с миндальным кремом и сахарной глазурью?
Дженис молчала. В ее блестящих глазах застыл страх Гарт приподнял ее подбородок.
— Ты ненавидишь меня?
— Н-не очень.
— Уже что-то. Я тебе правлюсь?
— Иногда.
— Что за бесстрастное существо! Ты меня любишь хоть немного?
— Нет.
— Уверена?
Испуг исчез из ее глаз, и они засияли еще ярче.
— Ты ведь не сказал, что любишь меня.
— Я очень люблю тебя, Джен.
В этот момент мисс Софи открыла круглый голубой глаз, устремила его на двух молодых людей, обнимающих друг друга, и закрыла снова. Мисс Софи была не из тех, кто портит людям удовольствие. Только когда бормотание голосов стало настолько четким, что заставило ее ощутить себя подслушивающей, она потянулась, зевнула и села прямо. Объятие, увы, закончилось, но щеки Дженис и Гарта покрывал румянец, который был им к лицу. Мисс Софи. улыбаясь, посмотрела на них.
— Как приятно, дорогие мои.
Гарту хватило дерзости спросить:
— Что приятно, тетя Софи?
Мисс Фелл пригладила локоны.
— Кажется, я вздремнула, и видела очень приятный сон — если только это был сон.
Прежде чем ей успели ответить, дверь открылась и на пороге появился старший инспектор Лэм, который, несмотря на всю солидность, выглядел возбужденным.
— Прошу прощения, мисс Фелл. — Он вошел и закрыл за собой дверь. — Полагаю, об этой деревне вы знаете почти все. Можете сказать мне, у кого в доме есть бренди?
— Бренди? — удивленно переспросила мисс Софи. — Думаю, у нас есть немного.
— У миссис Буш, — быстро подсказала Дженис. — Ее тетя, которая живет с ними, прикована к постели, и они держат бренди на случай, если у нее начнется спазм.
— Кто-нибудь заболел? — недоуменно спросила мисс Софи.
— Не заболел, А умер! — сердито отозвался Лэм. Он вышел и не то чтобы захлопнул дверь, но закрыл ее более громко, чем требовалось.
Мисс Софи широко открыла глаза.
— Зачем ему понадобилось бренди? — осведомилась она.
Глава 31
Фредерик Буш стоял, глядя с высоты своего роста на двух полицейских офицеров из Лондона, которые вызвали его для допроса. Получив предложение сесть, он повиновался, сохраняя прямую осанку и привычное выражение мрачного достоинства. Буш снял шапку и держал ее в руке, которая лежала на его правом колене.
Лэм внимательно смотрел на него.
— Спасибо, что пришли, мистер Буш. Мы проверяем события, происшедшие во вторник вечером, и я думаю, вы сумеете нам помочь. — Он протянул через стол лист бумаги. — Это текст вашего заявления на дознании. Просмотрите его и скажите, все ли здесь верно.
Буш взял бумагу и положил ее на левое колено. Потом он опустил шапку на пол, достал из внутреннего кармана футляр для очков, открыл его, надел очки, не спеша прочитал текст и положил бумагу на стол.
Лэм наблюдал за ним.
— Здесь все правильно?
Буш сиял очки, спрятал их в футляр и вернул его в карман.
— Да, — ответил он.
Сержант Эбботт, записав это слово, подумал, что беседа походит на фильм, демонстрируемый с замедленной скоростью. При допросе мистера Буша стенография была излишней.
— У вас есть, что добавить к этому заявлению? — продолжал Лэм.
— Нет, — после небольшой паузы сказал Буш.
— Вы в этом уверены?
— Да.
— Кажется, мистер Буш, у вас в привычке каждый вечер обходить церковь и кладбище?
— Да, — столь же лаконично ответил Буш.
— В котором часу?
«На сей раз ответ будет другим, — подумал Фрэнк Эбботт. — Я уже устал записывать слово „да“.
— В десять, — тем же тоном произнес Буш.
— Вы совершали этот обход во вторник вечером?
— Да.
— Тогда почему вы не сказали это на дознании?
— Меня не спрашивали.
— А вам не пришло в голову самому об этом заявить?
— Нет.
— Значит, вы отвечали только на то, о чем вас спрашивали. Если бы вас об этом спросили, вы бы сказали, что совершили обход?
— Да.
«Опять го же самое», — с тоской подумал Фрэнк. Он пытался придумать вопрос, на который нельзя ответить простым утверждением.
— Вернемся к обходу во вторник вечером, — сказал Лэм. — Когда вы его начали?
— Немного раньше обычного.
— Почему?
— Я не связан временем и делаю обход, когда мне удобно.
— А почему во вторник вам было удобно начать его раньше?
На сей раз последовала солидная пауза.
— Не знаю. Не все поступки можно объяснить.
— Насколько раньше вы начали обход?
— Точно не помню. Возможно, минут на десять.
— Вы слышали выстрел?
— Нет.
— И вы вышли раньше не потому, что услышали его?
— Нет.
Лэм устремил на него пристальный взгляд. Меланхолическое спокойствие никуда не делось. Буш поднял шапку и снова положил ее на колено. Но теперь он держал ее так крепко, что костяшки его пальцев побелели.
— Итак, вы отправились в обход, — продолжал Лэм. — Расскажите, куда вы ходили и что делали. Только не опускайте ничего, потому что вас об этом не спрашивали, — мне нужен подробный отчет.
Буш не спеша сунул руку в карман, достал оттуда красный носовой платок, высморкался и положил платок на место. Последующие слова звучали столь же неторопливо.
— Я вышел из дому на улицу, направился к воротам кладбища и вошел туда.
— Это были ворота, выходящие на деревенскую улицу.
— Да. Потом двинулся по дорожке направо, обошел вокруг церкви и вышел через те же ворота.
— Вы видели кого-нибудь?
— Нет.
— И это все?
— Я вошел, сделал обход, вышел и никого не видел.
— Вам больше нечего добавить?
— Нет.
Внезапно Лэм склонился вперед и протянул руку через стол.
— Вы никого не видели, Буш, зато вас видели два человека — парень и девушка, сидевшие под деревом у ограды пасторского дома. Что вы на это скажете?
Костяшки пальцев, сжимавших шапку, побелели, как мел, но меланхоличное лицо оставалось спокойным.
— Не знаю, что они видели. Я совершал свой обход.
— Они видели, как вы вышли из церкви.
— Они могли видеть меня, спускающимся с крыльца.
— Нет, они видели, как вы вышли через дверь и заперли ее за собой.
— Я совершал обход, — повторил Буш после паузы.
— И ваш обход приводит вас в церковь?
— Иногда.
— А во вторник вечером?
— Не помню.
Лэм опустил руку и сел.
— Вам лучше говорить начистоту, Буш. Если вы заходили в церковь, то знали о смерти мистера Харша за два с половиной часа до того, как пришли туда с мисс Мид и обнаружили тело. Вы отлично понимаете, что это требует объяснений. Если вы невиновны, то дадите их нам, А если виновны, то имеете право молчать и получить предупреждение, что каждое ваше слово может быть зафиксировано и использовано против вас. Итак, вы собираетесь говорить?