Внезапно на нее навалилась страшная усталость. Ей хотелось одного: вытянуться на мягком мху и заснуть. Совсем ненадолго. Устроить себе маленькую сиесту. Рашель вроде бы не возражала. Они могли немного отдохнуть. Здесь они были в безопасности.
Девочки прижались друг к другу, а когда, укладываясь, поерзали по земле, их окутал свежий запах мха, так не похожий на тошнотворный запах барачной соломы.
Девочка быстро заснула. Сон был глубоким и мирным – так она не спала уже очень давно.
Нас посадили за наш любимый столик. В самом углу, справа от входа, за старой стойкой и потускневшими зеркалами. Красная бархатная угловая банкетка. Я села и стала наблюдать за грациозными передвижениями официантов в длинных белых фартуках. Один из них принес мне кир-руаяль[24]. Народу было много. Бертран пригласил меня сюда на наше первое свидание. С тех пор ресторанчик не изменился. Тот же низкий потолок, кремовые стены, лампы-шары с мягким светом, накрахмаленные скатерти и салфетки. Та же коррезская[25] и гасконская кухня, любимая Бертраном. Когда мы познакомились, он жил на улице Малар, в крошечной квартирке под самой крышей, где летом невозможно было дышать. Как настоящая американка, выросшая в кондиционированном воздухе, я не понимала, как он умудряется выжить в таком пекле. А я жила на улице Берт с мальчиками, и моя маленькая, но прохладная комната удушливым парижским летом казалась мне настоящим раем. Бертран и его сестры выросли в Седьмом округе, изысканном аристократическом квартале, где его родители жили уже много лет, на длинной Университетской улице, неподалеку от антикварного магазина на улице Бак.
Наш столик. Здесь Бертран сделал мне предложение. Здесь я объявила ему, что беременна Зоэ. Здесь я сказала ему, что знаю про Амели.
Амели.
Только не сегодня вечером. Не сейчас. Амели – это давняя история. Действительно ли давняя? Должна признать, что не была в этом вполне уверена. Скажем так: я предпочитаю не знать. Ничего не видеть. У нас будет еще один ребенок. Что может Амели против этого? Я горько усмехнулась. Да, я закрывала глаза. Разве я не усвоила типично французское поведение: «закрывать глаза» на неверность мужа? И все же я порой спрашивала себя, действительно ли способна на это.
Когда я в первый раз обнаружила, что он мне изменил, то устроила ему грандиозную сцену. Мы сидели как раз за этим столиком. И здесь я решила расставить все точки над «i». Он ничего не отрицал. Сидел спокойный, невозмутимый и слушал меня, сцепив пальцы под подбородком. У меня были доказательства. Чеки его кредитки. Отель «Перль» на улице Канет. Отель «Ленокс», улица Деламбр. «Рёле Кристин» на улице Кристин. Я доставала квитанции одну за другой.
Он был не слишком осторожен. Квитанции, запах женских духов, впитавшийся в его одежду, волосы и даже в ремни безопасности его «ауди» – первый звоночек, который меня насторожил. «Синие сумерки». Самые тяжелые, мощные и приторные духи дома «Герлен». Мне было нетрудно определить, кому они принадлежат. На самом деле я ее и без того знала. Бертран нас познакомил сразу после свадьбы.
Разведенная, около сорока, трое детей-подростков, волосы с проседью. Символ совершенства «made in Paris». Маленькая, худенькая, великолепно одетая, на руке всегда отличная сумка, в прекрасной обуви, высокая должность, просторная квартира, выходящая на Трокадеро. Вдобавок к этому – звучная фамилия, как изысканная марка вина. Старинное аристократическое семейство, фамильную печатку которого она носила на левой руке. Амели. Его подружка по лицею Виктора Дюрюи[26]. Та, которую он никогда не терял из виду. Та, которую он продолжал трахать, несмотря на женитьбу, детей и прошедшие годы. «Мы теперь просто друзья, – заверял он. – Только друзья. Добрые друзья».
Когда после ужина в тот день мы добрались до машины, я превратилась в настоящую львицу, готовую кусаться и царапаться. В конечном счете ему, наверное, это льстило. Он обещал, клялся. У него только я, никого, кроме меня. Она не имеет значения, просто случайная интрижка. Я долго ему верила.
Но с недавнего времени я опять начала задаваться вопросами. У меня появились сомнения, ничего конкретного, лишь мимолетно посещающие меня сомнения. Доверяю ли я ему?
«Ты просто сумасшедшая, если веришь всему, что он говорит», – как-то сказал Эрве. Кристоф повторил мне то же самое. «Может, тебе следовало бы спросить его напрямую», – предложила Изабель. «Ты просто сдурела, что доверяешь ему», – констатировала Чарла. И моя мать, и Холли, и Сюзанна, и Яна.
Не думать об Амели. Не сегодня вечером. Я твердо придерживалась этого решения. Только Бертран и я и чудесная новость. Я мягко погладила бокал. Официанты мне улыбались. Я чувствовала себя прекрасно. Я чувствовала себя сильной. К черту Амели! Бертран мой муж. И у меня будет ребенок от него.
Ресторан был полон. Я бросила взгляд на столики, вокруг которых суетились официанты. Сидящая рядом пожилая пара – перед каждым бокал вина – прилежно склонилась над тарелками. Группа молодых женщин лет тридцати то и дело разражалась хохотом, а мрачная женщина, ужинающая рядом в одиночестве, поглядывала на них, хмурясь. Деловые люди в серых костюмах курили сигары. Американские туристы пытались разобраться в меню. Была еще семья с сыном-подростком. И много шума. Много дыма тоже. Но мне было все равно. Я привыкла.
Бертран опоздает, как всегда. Это не страшно. Мне хватило времени переодеться и причесаться. На мне были брюки шоколадного цвета, которые он так любил, и простой, но довольно обтягивающий золотисто-коричневый верх, жемчужные серьги, подарок Агаты, и мои часы от Эрме. Я бросила взгляд в зеркало, висящее слева. Глаза казались больше обычного и какими-то особенно синими, кожа сияла. Неплохо для беременной женщины моего возраста! Что мне и подтверждали взгляды официантов.
Я достала свой ежедневник. Завтра утром первым делом позвонить гинекологу. Надо срочно назначить визит. Конечно, придется пройти тесты. Пункцию, это уж точно. Я больше не была «молодой» мамочкой. Зоэ не вчера родилась.
Вдруг меня охватила паника. Остались ли у меня силы снова вынести это, через одиннадцать лет после первого ребенка? Беременность, роды, ночи без сна, бутылочки, плач, пеленки? Конечно, сил хватит. Здравый смысл заставлял взглянуть на все не без иронии. Хотя у меня и не было никаких иллюзий по поводу трудностей первого времени, однако именно этого я и ждала на протяжении десяти лет. И конечно же, я была готова. И Бертран тоже.
Но пока я ждала Бертрана, тревога не унималась. Я постаралась отвлечься. Открыла блокнот и перечитала последние записи по Вель д’Ив. Вскоре я целиком погрузилась в работу. Я больше не слышала ресторанного шума, смеха клиентов, официантов, ловко скользящих между столиками, стульев, которые скребли по полу.
Подняв глаза, я увидела мужа, сидящего напротив и наблюдающего за мной.
– И давно ты здесь? – спросила я.
Он улыбнулся и взял мои руки в свои:
– Достаточно давно, чтобы разглядеть, как ты красива сегодня вечером.
На нем был синий вельветовый пиджак и безукоризненная белая рубашка.
– Это ты красивый, – сказала я.
Я была на волосок от того, чтобы все ему выложить. Но нет, слишком рано. Слишком быстро. Я с трудом сдержалась. Официант подал кир-руаяль Бертрану.
– Итак? – поинтересовался он. – Почему мы здесь, любовь моя? Нечто особенное? Сюрприз?
– Именно, – кивнула я, поднимая свой бокал. – Особенный сюрприз. Чокнемся? За сюрприз!
Наши бокалы соприкоснулись с легким звоном.
– Предполагается, что я догадаюсь, о чем речь? – спросил он.
Я чувствовала себя кокетливой, как маленькая девочка.
– Ты никогда не догадаешься! Никогда.
Он рассмеялся, ему явно было весело.
– Ты прямо как Зоэ! А она уже его знает, твой сюрприз?
Я отрицательно покачала головой, все более возбуждаясь.
– Нет. Никто не знает. Никто… кроме меня.
Я взяла его за руку. У него была теплая загорелая кожа.
– Бертран…
Над нами нависла тень официанта. Мы решили сначала сделать заказ. Это заняло минуту. Утиное конфи для меня и рагу для Бертрана. На закуску спаржа.
Я подождала, пока официант скроется на кухне, и бросилась в воду.
– Я беременна.
Я подстерегала его реакцию. Ждала, что уголки его губ приподнимутся, глаза вспыхнут. Но ни один мускул на его лице не дрогнул. Оно застыло, как маска. Он лишь прикрыл веки и повторил:
– Беременна?
Я сжала его руку.
– Разве это не чудесно? Бертран, разве это не чудесно?
Он ничего не сказал. Я не понимала.
– Какой срок? – спросил он.
– Я только-только заметила, – пробормотала я, встревоженная его холодностью.
Он потер глаза – как всегда, когда уставал или был в затруднении, но продолжал молчать. Я тоже онемела.
Молчание сгущалось между нами, как туман, который я уже почти могла потрогать.
Официант принес закуску. Ни Бертран, ни я не прикоснулись к спарже.
– Что не так? – спросила я, не в силах больше выносить эту немоту.
Он вздохнул, покачал головой и снова потер глаза.
– Я думала, ты будешь рад… счастлив… – продолжила я, чувствуя, что подступают слезы.
Он уперся подбородком в ладони и посмотрел на меня:
– Джулия, я смирился.
– Но я тоже, ты же знаешь!
Его глаза были серьезны. Мне не нравилось то, что я видела.
– Что ты хочешь сказать? – проговорила я. – Ты отступился, ну и?..
– Джулия, через три года мне будет пятьдесят.
– Ну и что? – возразила я, щеки у меня пылали.
– Я не хочу сделаться старым отцом, – добавил он спокойно.
– Ох, не говори чепухи, – бросила я.
И снова молчание.
– Мы не можем оставить этого ребенка, Джулия, – сказал он мягко. – У нас теперь совсем другая жизнь. Зоэ скоро станет подростком. Тебе сорок пять лет. Наша жизнь переменилась. Ребенку в ней места нет.