По гравию зашуршали колеса машины.
– Это мама! – сказала Орнелла.
Я услышала, как хлопнула дверца, потом звук шагов. По ту сторону изгороди раздался высокий мягкий голос:
– Нелла! Нелла!
В голосе чувствовался явный иностранный акцент.
– Иду, мама.
Сердце колотилось как бешеное. От волнения я едва не теряла сознание и, пытаясь успокоиться, положила на грудь руку, провожая глазами широкие бедра Орнеллы, идущей через лужайку.
Сейчас я встречусь с Сарой Старзински. Увижу ее вживую, собственными глазами. Один Бог знает, что я ей скажу.
Я встала рядом с Орнеллой, но ее голос доносился до меня словно издалека.
– Мама, познакомься с Джулией Джармонд, подругой дяди Лоренцо. Она прилетела из Парижа и проезжала через Роксбери…
Женщина с улыбкой повернулась ко мне; она была в красном платье, доходящем до щиколоток. Ей было лет пятьдесят; то же телосложение, что у дочери: округлые плечи, объемистые бедра, полные руки. Седеющие волосы, собранные в пучок, смуглая кожа и блестящие черные глаза.
Черные глаза.
Это была не Сара Старзински.
– Так, значит, вы подруга Лоренцо, si? Рада встрече!
Чисто итальянский акцент, вне всяких сомнений. Все в этой женщине было итальянским.
– Мне правда очень жаль… – пролепетала я, отступая в смущении.
Орнелла и ее мать с удивлением смотрели на меня. С их лиц исчезли улыбки.
– Вы не та миссис Рейнсферд, которую я ищу.
– Как это? – не поняла Орнелла.
– Я ищу Сару Рейнсферд, – сказала я. – Я ошиблась.
Мать Орнеллы вздохнула и похлопала меня по руке:
– Прошу вас, не надо извиняться. Такое случается.
– Я сейчас уеду, – пробормотала я, краснея. – Простите, что отняла у вас время.
Вся дрожа, я направилась к машине. Я была страшно разочарована и смущена.
– Подождите! Мисс, подождите!
Это был звучный голос миссис Рейнсферд. Я остановилась. Она подошла ближе и положила пухлую руку мне на плечо:
– Вы не ошиблись, мисс.
Я нахмурилась:
– Что вы хотите сказать?
– Та француженка, Сара, была первой женой моего мужа.
– А вы знаете, где я могу ее найти?
Она дружески похлопала меня по плечу, ее черные глаза сделались печальными.
– Дорогая, она умерла. В семьдесят втором году. Мне так грустно вам об этом говорить.
У меня ушла целая вечность на то, чтобы понять услышанное. Голова закружилась – может, из-за нещадно палящего солнца.
– Нелла! Воды, быстрее!
Миссис Рейнсферд взяла меня за руку и отвела в тень патио. Усадила на деревянную скамью, дала воды, которую я выпила залпом, стуча зубами о край стакана.
– Поверьте, мне правда очень жаль, что пришлось сообщить вам такую печальную новость.
– Как она умерла? – разбитым голосом спросила я.
– Автомобильная авария. Ричард и Сара жили в Роксбери с начала шестидесятых. Машина Сары потеряла управление на гололеде и врезалась в дерево. Зимой дороги здесь опасны. Она погибла на месте.
Я не могла произнести ни слова. Чувствовала себя опустошенной.
– Как вас это потрясло, бедная девочка, – проворковала она, по-матерински гладя мне щеку сильной рукой.
Я что-то лепетала, мотая головой. Сил не осталось. Я была как пустая скорлупа. От перспективы пуститься в долгую обратную дорогу до Нью-Йорка хотелось кричать во весь голос. И потом… Что я скажу Эдуару? А Гаспару? Как им такое сказать? Вот просто: она умерла? И ничего тут уже не поделаешь?
Она умерла. Умерла в сорок лет. Ушла. Умерла. Исчезла.
Сара умерла. Я никогда с ней не поговорю. Я никогда не смогу сказать ей, как мы сожалеем, как сожалеет Эдуар и что семья Тезак никак не способствовала той трагедии и не осталась равнодушной. Я не смогу сказать ей, как ее не хватает Гаспару и Николя Дюфорам. С какой теплотой и любовью они думают о ней. Слишком поздно. Уже тридцать лет как слишком поздно.
– Я никогда ее не видела, – продолжила миссис Рейнсферд. – Мы познакомились с Ричардом через несколько лет после ее смерти. Он был грустным человеком. А их сын…
Я подняла голову:
– Их сын?
– Да, Уильям. Вы знаете Уильяма?
– Сын Сары?
– Да, сын Сары.
– Мой кровный брат по отцу, – добавила Орнелла.
– Бедный bambino, ему было всего двенадцать, когда его мать умерла, сами понимаете… Это разбило мальчику сердце. Я вырастила его как собственного ребенка. Научила любить Италию. Он женился на итальянке из моей родной деревни.
Она лучилась гордостью.
– Он живет в Роксбери? – спросила я.
Она улыбнулась, снова погладив мне щеку:
– Mamma mia, нет, Уильям живет в Италии. Он уехал из Роксбери в восьмидесятом году. Ему было двадцать лет. Он женился на Франческе в восемьдесят пятом. У него две чудесные дочки. Время от времени он навещает отца, и меня, и Неллу, но не очень часто. Он не любит это место. Оно напоминает ему о гибели матери.
Я вдруг почувствовала себя лучше. Мне уже было не так жарко, ощущение удушья прошло. Теперь мне дышалось легче.
– Миссис Рейнсферд… – начала я.
– Прошу вас, зовите меня Мара.
– Мара, мне нужно поговорить с Уильямом. Я должна с ним встретиться. Это очень важно. Можете дать мне его адрес в Италии?
Связь работала плохо, и я едва слышала голос Джошуа.
– Тебе нужен аванс? – переспросил он. – В самый разгар лета?
– Да! – заорала я, раздраженная сомнением в его голосе.
– Сколько?
Я сказала.
– Эй, что происходит, Джулия? Твой дорогой муж сделался скупердяем?
Я устало вздохнула:
– Ты мне его дашь или нет, Джошуа? Это важно.
– Конечно, не сомневайся. Ты впервые просишь у меня аванс. Надеюсь, ты не влипла в неприятности?
– Нет. Но мне нужно кое-куда съездить. Вот и все. И съездить побыстрее.
– О, – бросил он. Я почувствовала, как в нем взыграло любопытство. – А куда ты собралась?
– Я везу дочь в Тоскану. Я тебе потом все объясню.
Я произнесла это спокойным решительным тоном. Он понял, что настаивать бесполезно. Но я чувствовала его раздражение даже по другую сторону Атлантики. Он заверил, что аванс будет на моем счету самое позднее сегодня после полудня. Я поблагодарила и повесила трубку.
И осталась сидеть в задумчивости, подперев руками подбородок. Если я заговорю о своих планах с Бертраном, он устроит мне сцену. И создаст кучу сложностей и трудностей. Я не хотела проходить еще и через это. Возможно, я могла бы довериться Эдуару… Нет, слишком рано. Сначала я должна найти Уильяма Рейнсферда. У меня есть его адрес, я легко его отыщу. А вот что ему сказать – это другой вопрос.
Следовало подумать и о Зоэ. Как она отнесется к тому, что я прерву ее каникулы на Лонг-Айленде? И что она не поедет в Нахант к бабушке и дедушке? Сначала меня это беспокоило. И все же я была уверена, что она не будет раздувать из этого трагедию. Она никогда не бывала в Италии. И я могла поделиться с ней тайной, сказать правду: мы едем повидаться с сыном Сары Старзински.
Оставалась еще проблема родителей. Что им сказать? С чего начать? Они ждали и меня в Наханте, после Лонг-Айленда. Что бы такого им наплести?
– Ну вот, – протянула Чарла, когда я поделилась с ней своими планами, – ну вот, теперь еще и тайное бегство в Тоскану вместе с Зоэ, на поиски незнакомца, и все ради того, чтобы попросить у него прощения, благо еще и шестидесяти лет не прошло?
Ее ироничный тон выводил меня из себя.
– А что тут такого?
Она вздохнула. Мы сидели в большой комнате, выходящей окнами на улицу и служившей ей кабинетом, на третьем этаже дома. Ее муж собирался вернуться только вечером. Ужин на кухне уже его дожидался. Готовили мы с сестрой вместе. Чарла обожала яркие краски, как и Зоэ. Ее кабинет представлял собой жизнерадостную смесь фисташково-зеленого, рубиново-красного и ослепительно-оранжевого. Когда я впервые увидела это многоцветье, у меня чуть голова не разболелась, но со временем я привыкла, и мне даже стало казаться, что в такой экзотике что-то есть. Сама я питала склонность к нейтральным тонам – коричневому, бежевому, белому и серому – даже в одежде. А Чарла и Зоэ со всей решительностью отдавали предпочтение броским сочетаниям и великолепно умели их носить. Я восхищалась и завидовала их дерзости.
– Да уймись ты немного, старшенькая. Напоминаю, что ты беременна. Лично я не уверена, что сейчас лучший момент для такого путешествия.
Я ничего не ответила. В ее словах был смысл. Она встала, чтобы поставить диск. Старый альбом Карли Саймон. «You’re So Vain»[36]. С Миком Джаггером, который стенал на подпевке.
Потом она вернулась ко мне.
– Тебе так уж не терпится найти того типчика? Я хочу сказать, а подождать ты не можешь?
И опять в ее словах была логика.
– Чарла, все не так просто. Да, я не могу ждать. Это слишком важно. Я не могу тебе объяснить. Но на сегодняшний день это самая важная вещь в моей жизни. Как и ребенок.
Она снова вздохнула:
– Эта песня Карли Саймон напоминает мне твоего мужа. «You’re so vain, I betcha think this song is about you…»[37]
У меня вырвался смешок.
– А что ты скажешь родителям? – поинтересовалась она. – Как ты им объяснишь, что не поедешь в Нахант? И что скажешь о ребенке?
– Один Бог знает.
– Тогда хорошенько подумай. Дважды подумай.
– Я только это и делаю, только это и делаю.
Она встала позади меня и начала массировать мне плечи.
– Значит, ты уже все организовала?
– Ну да!
– Экая ты прыткая, а?
Ее массаж был так приятен, так расслаблял. Я обвела взглядом кабинет, выдержанный в любимых цветах Чарлы: рабочий стол с ворохом папок и книг, рубиновые занавески из легкого хлопка и играющий в них ветерок. Дом сестры был мирной гаванью, когда ее дети отсутствовали.
– Где живет этот типчик?
– Во-первых, у этого типчика, как ты его называешь, есть имя. Его зовут Уильям Рейнсферд, и живет он в Лукке.