Но не было никого, кто махал ему рукой, звал быстрее добраться до берега песчаных дюн из опасного для всех холодного моря, которое только в играх ничего не понимающего ума можно по заблуждения принимать не за холодное, а за теплое.
Вот, если он даже нырнет, и долго не будет выныривать, никто не обеспокоится спасать его или сигнализировать черт знает кого о его бедственном положении на дне или близ дна. И вдруг во время ныряния на дно ему с открытыми глазами показалось, что на дне он видит полную луну, как на картине своего дядюшки рядом с хрупким, явно не вечным, каменным, а песчаным образом бело-жёлтого соляного амбара. Он на самом дне дотронулся до холодной луны, при мгновенном исчезновении воздуха из легких. Он почувствовал, как холодная вода вместе с холодной луной душит его…
И вдруг его искрой пробила живая мысль: «Воздуха больше не будет ни лёгким, ни мозгу, если цепляться за дно и образ холодной полной луны на дне-днище». Ещё мгновение, и сил на выныривание, на несколько отчаянных гребков, чтобы подняться вверх со дна не будет, при всем твоем желании что-то изменить в жизни…
С помутненным рассудком он выбрался из морской пучины, где не было воздуха, но была холодная луна на дне, на поверхность моря, где в пространстве всё же был морской воздух… Да, воздух, которым можно было снова наполнить легкие и взбодрить затухающие мысли вялого, не сопротивляющегося смерти мозга…
Он хотел «уйти по-английски», ни с кем не прощаясь, но вовремя одумался: «Надо же и честь знать, предупредить о своём скоропалительном отъезде, ничего никому не объясняя о своём решении кардинально изменить свои планы на три дня».
– Ведь мы же в Ниду вместе собирались, – скажет на прощание Альгирдас.
– Ещё успеем собраться или не успеем – с полной луной на дне вместо плачущей луны на небе кровавыми слезами…
– Какая такая плачущая луна?..
– Это метафора нашего опасного времени, где всё так быстро изменяется, к лучшему или худшему – не поймёшь сразу…
В аэропорту Паланги он быстро поменял билет на Москву, выправил на текущий рейс. Обычно он всегда возвращался через Вильнюс, чтобы ночь побродить по улочкам Старого города, выпивая кофе с рюмками настоек в кафешках для бодрости… «Успеется… в следующий раз… или не успеется… какая разница, если луну не на небе, а на дне моря сдуру нащупал поутру…»
Из Москвы сразу поехал на электричке в Можайск… Для ускорения темпа познания происходящего. У родичей на соседней улице были дополнительные ключи от бабушкиного дома. Вместе открыли дверь дома, вошли…
Дом грабили ночью, даже дважды. Ночные воры сначала со стороны сада высадили окно на терраску, вошли, что-то взяли в темноте. Потому что везде были разбросанные горелые спички. Но первые воры закрыли подвернувшейся фанерой со двора разбитое окно без стекла. Так что новым ворам пришлось разбивать другое окно, уже в спальню бабушки, и тоже со стороны сада. Что вынесли, то вынесли…
Но разбойники сорвали со стены и картину дядюшки, со вставленной туда живописной миниатюрой полной луны в левом верхнем углу над Соляным Амбаром….
Это Александр лицезрел сразу после осмотра залы, отметив большое количество горелых спичек у места на стене, где висела пропавшая драгоценная, нет, бесценная картина дядюшки с луной, умеющей плакать горючими кровавыми слезами и передавать эффект «кровавого лунного плача» на многие сотни километров впечатлительным научным работникам…
Милиция?.. Была и милиция и работники уголовного розыска, знакомые Александру и родичам… Какие-то слова утешения и сочувствия… А мысль Александра была более чем печальна: «Надо продавать дом, пока не сожгли дом без лунной защиты его – сначала на чердаке, а потом на стенке».
По инерции, почти автоматически спросил троюродную тётку Милу и ее мужа:
– Не нашли квартирантов?
– Искали, да что толку… Покупатели дома с садом сначала были на горизонте, а потом и те отхлынули, – сказала Милу.
– А тот отставной офицер, что был на примете у тебя?
– Безденежным был и безденежным умер, – усмехнулся муж Милы, тоже отставник. – Но на память поговорку о себе оставил: лучше член в руке, чем вагина на горизонте… Это к тому, что умер в коммуналке в комнатушке, что была под рукой, а мечта с домом – была на горизонте, мечта, как сочная вагина… Откуда сейчас у простых людей, кроме кооператоров и бандитов, деньги?.. Была у отставника-майора, моего друга мечта о собственном доме с садом… Нет ни друга, и мечты нет, той что была на горизонте…
Последние слова в доме – по существу дела! – всегда запоминаются. Вот и сотрудник уголовного розыска, стоя у стены, где висела картина дядюшки с луной и амбаром, разглядывая недоуменно кучу горелых спичек, спросил Александра:
– А у вас что, электричество вырубили, если воры почему-то не воспользовались выключателем и спички жгли?
Александр объяснил ситуацию, мол, он сам, покидая дом, выкручивал пробки, о том же просил Милу с мужем…
– Зачем?
– В детстве запомнились случаи, когда по непонятным причинам срабатывали выключатели и включали свет ночью – иногда даже с сильными искрами….
– Разве такое может быть? – спросил сотрудник и продолжил размышления вслух. – Из-за вывернутых пробок воры могли устроить пожар, кидая зажжённые спички… А им разве был нужен пожар в жилом доме?.. – И сам себе ответил. – Вряд ли… Но спички мы соберём – улики… Розыскной собаки у нас нет… Денег нет на ее содержание в эти подлые времена, будь они не ладны…
«И в подлые те времена, от света фар машины за окном дома вдруг луна зажглась в жуть без – причины зажечься, отражая свет, как ирреальность мук и бед, – промелькнула напоследок мысль в рифму у Александра. – Сиял в свете луны амбар, высвечивая свар кошмар…»
8. В редакции на улице 1905 года
И дом после кражи моментально продали какому-то подвернувшемуся мужу Милы кооператору, нажившим бабки на кустарном производстве и продаже «варенок – вареных джинсов». На скорой продаже дома настаивала дочь дядюшки Александра Васильевича, двоюродная сестра Александра. Она же и получила деньги от продажи дома от удачливого денежного кооператора.
А потом через месяц – конец страны Советов через акт трех правителей, отменивших старую геополитическую реальность и учредивших новую ирреальность, время рыночных реформ и демократических преобразований с «отпуском цен». Двоюродная сестра Александра обменяла деньги на доллары, а на положенные на сберкнижку деньги от продажи дома родителями Александра можно было при инфляции купить разве что бутылку водки. «Селяви», как говорят в схожих случаях, без утешения душ.
«Но ведь луна над Соляном Амбаром высветила и плакала кровавыми слезами… Значит, было и есть то, во имя чего надо было высвечивать светом метафизики, плача неизвестно о чем горючими кровавыми слезами в последних… подлых… временах…» – эта мысль не давала покоя Александру.
И ещё: почему старинный Соляной Амбар, принадлежащий издревле богатею-купцу Коровкину (можайскому прототипу – купцу Шишкину) стал отправной точкой оживления детских фантазий Пильняка. Ведь прозаик признавался в своей автобиографии о потаённом: «Самые лучшие свои рассказы, повести и романы я написал в Можайске», имея в виду прежде всего горчащие неизбывной свежестью фантазии ребёнка, которые своими метаморфозными сцеплениями с новациями настоящего никогда со временем не уходили из цепкой памяти и образного мышления автора «Соляного амбара». Роман он писал в Переделкино на своей даче, что находилась рядом с дачей Пастернака. Осуществил свою старую задумку написания метафизического орнаментально-революционного романа в начале мая 1937 года, о чем упомянул в письме от 6 мая к своему старому знакомцу, драматургу-прозаику Михаилу Эммануиловичу Козакову, одному из 36 авторов изданной в 1934 году книги «Канал имени Сталина»: «Роман кончил, о сем тебе и докладываю». До ареста Пильняка 28 октября 1937 года оставалось полгода, и ещё полгода – до расстрела 21 апреля 1938 года…
В 1994 году после регистрации своего научно-культурного благотворительного Можайского фонда «Возрождения» и публикации информационных сведений и ряда основных программных положений фонда Александр решил ознакомить с ними ключевых членов правления Сергея Жагина и Вячеслава Лайкова, своих друзей-можаичей из старинных Можайских родов. Жагин предложил встретиться втроем у него в кабинете завотделом фотоиллюстраций подмосковной газеты «Ленинское знамя».
– Ты что, Серёг, ушел с такого же места из знаменитого «эМКа»?
– Да, ушел, точнее ушли… Я уже кожей почуял, что жареным пахнет, когда я стал пробивать себе звание «Заслуженного деятеля искусства России». И пробил. И тогда мне сверху аккуратно намекнули, что за всю историю «МК» никому из членов коллектива не присваивали такое почетное звание в 46 лет.
– Как это понимать?
– Тонкий намек старых завистников, мол, как-то неудобно будет выдворять, под зад коленом, столь молодого завотделом с лаврами «Заслуженного деятеля искусств России». Вот и перебазировался из одного кабинета в другой редакционный кабинет здания на улице 1905 года…
– Название революционное улицы вызывает любопытные ассоциации и своего роду перекличку с революционерами Камынска 1905 года из романа «Соляной амбар» – не находишь?..
– Не без этого, Александр? Ты что подготовил воззвание от лица правления фонда – хочешь мы тоже опубликуем его?..
– Нет, информация о фонде «Возрождение» и с обращением в стихах будет в Можайской районной газете с названием Данте «Новая Жизнь.
– Подъезжай, Славка предупреждён о визите ком мне в указанное время… Но он может соскочить, у главного инженера мебельной фабрики какие-то неотложные дела в министерстве… Будет звонить, насчёт подтверждения своего визита ко мне…
Когда они собрались вдвоем в кабинете Жагина за закрытыми дверями, то до обсуждения дел фонда, Александр вытащил фотографию картины И.Л. Горохова «Соляной склад ночью» и рассказал истории о краже в доме бабушки и похищении живописной миниатюры своего дядюшки Александра Васильевича, с яркой полной луной в левом углу картины.