– Пойти спать?
– Нэк! Паника, конец света, – на этих словах Рэн суеверно осенил себя кулаком по лбу, «воссыпанием блага», – Ворон ожил и бродит по Пристани, а ты спать хочешь? Надо что-то придумать!
– Хватит звать меня Нэк! Я Маннэке! И да, спать. У нас с утра лекция по травознанию. Вот целых три героя внезапно обнаружились, пусть они и разбираются. Им положено. А не нам.
– Нэк – короче, и произносить легче. Сама виновата, что у тебя такое имя. Cерьезно, не поверю, что тебе плевать на ситуацию!
– Не плевать, – неохотно признала я. — И спать я не хочу. Но мне обидно. Нас теперь из Пристани не выпускают, а эти герои сидят и ни Рее гу-гу, ни Йеру кочергу. Лиарра меня вообще терпеть не может, Ланс, кажется, считает нас пятилетками какими-то. И на вопросы не отвечает, только новые задает...
— А ты хочешь, чтобы Ланс тебя попросил о помощи?
— Нет!!!
— Ясно, хочешь, — хихикнул Рэн. — Во, уже боевой дух проснулся. Так держать, хвостатая.
Я мрачно подергала себя за левый хвостик. И чем всех так моя прическа задевает? Госпожа Матильда, опять же. «Заплети косу, заплети косу...». Не буду. С ней я похожа на такую примерную отличницу, что сама себя в зеркале пугаюсь. А мои вечно встрепанные светлые волосы двумя ленточками перехватывать проще всего. И челку подстригать, чтобы в глаза не лезла.
– Каков план дальнейших действий? – Рэн выжидательно уставился на меня. Гм. Я что, вызвалась в лидеры отряда юных добровольцев по уничтожению Ворона?
– Не знаю. Если мы заявимся к Лансу и скажем, что хотим помогать, он нас вежливо направит... куда подальше. Бродить по Пристани и спрашивать каждого прохожего «Простите, не вы ли маг Хаоса?» – бесполезно. Разве что наведаться еще раз на ту просеку... Хм, идея! Или найти наконец полянку, которую мы с Вилли и Нори так и не смогли. Может, там будут какие-нибудь ключи...
— Ключи?
— А?
— Тот, Ланс, сказал — «во имя Ключа». Это что, какая-нибудь молитва особенная? Заклятие?
— Да нет вроде, — я честно перебрала в голове все известные мне руны и всех подвернувшихся богов. — Ладно, все равно это гадание на скисшем молоке. Из Пристани нас не выпускают, ничегошеньки мы не найдем.
— Через ворота не выпускают, — уточнил Рэн. — Если мимо ворот? Она заметная, эта ваша полянка? Просека? С воздуха?
— Одна вроде выгоревшая должна быть, на второй как будто стадо маммутов прошло... А у тебя личный летучий корабль есть?
– Неа. Лучше! Во сколько у вас завтра, то есть уже сегодня, уроки заканчиваются? В два часа пополудни? Приходи после учебы к воротам Академии, я тебя там встречу. Увидишь.
Моя нервная тушка отозвалась на предложение нехорошим зудом под левой лопаткой. И почему мне кажется, что идея Рэна не встретит одобрения среди одной отдельно взятой Маннэке, которая высоты слегка побаивается?..
– Ладно, договорились. А сейчас, думаю, все-таки спать. Солнце всходит!
Я вскочила с изрядно примятой травы и тихо взвыла, едва не грохнувшись обратно – отсидела обе ноги. Рэн меня по-рыцарски поддержал и подождал, пока умение прямо и ровно ходить ко мне не вернулось. Мы попрощались у Львиной Двери (она мрачно зыркнула на блуждающих в неположенное время студентов), и я отправилась обратно в общежитие. Предельно аккуратно влезла в окно, стараясь не разбудить Поли, переложила учебники с кровати на пол, разделась, завернулась в простыню и провалилась в странный, непонятный сон.
…За стеной завывала вьюга.
Скрипнула, открываясь, дверь – и снежинки вместе с порывом ветра радостно устремились в дом, в тепло. Заплясали над мохнатыми шкурами на полу, над деревянными лавками, над столом. Крохотными каплями воды осели на кувшинах и мисках. Шаги – и дверь захлопнулась, отрезая разочарованной вьюге путь в обиталище человека.
Голос, поющий колыбельную – низкий, грудной, женский.
Белый волк уходит спать,
Видеть сны о том, что будет,
То, что есть – оставим людям,
То, что было – не отнять...
Покрытое морозными узорами окно высоко, не дотянуться – но если забраться на сундук, схватиться руками за раму и продышать себе дырочку, чтобы смотреть, то гораздо лучше. Видно: двор, хозяйственные постройки, забор, несколько домов вокруг. С одной стороны – лес, с другой – дома; маленькая деревушка. Вдалеке виднеются горные пики. Внезапное не воспоминание даже – осознание: на севере – город, куда ездят за товарами, на востоке еще две деревни, его мать родом из той, которая дальше…
Чья это мысль?
Колыбельная за спиной тянулась, мягко обволакивала. Я – тот-кто-я – знал: если обернуться, то можно увидеть длинноволосую женщину в легкой (в доме тепло, это снаружи – у-у-у!) одежде, на ее шее – низка бус из крупных красных ягод. Она качает младенца и напевает.
Спи! Уснуло все кругом:
Снег, луна, крыльцо и дом,
Тихо в ножнах спят мечи,
Судьи спят и палачи,
Позабыв про все законы.
В горных высях спят драконы,
Выдыхая теплый пар,
Что щекочет брюхо небу,
Нищий спит в мечтах о хлебе,
Богача страшит пожар.
Тот-кто-был-я не обернулся. Он смотрел в круглое растаявшее окошечко. Слова колыбельной ему были знакомы давно. Хоть он и не знал судей и палачей, он вырос здесь, и хотел быть здесь, и больше нигде.
Видно: двор. И кто-то на снегу, кто-то, под кем снег не проваливается. Не человек. На четырех ногах, с крыльями, сложенными за спиной, с гордо выгнутой шеей. На миг он (она? оно?..) повернулся, встретившись взглядом с тем, кто смотрел из-за заиндевевшего окна, с тем, кто стоял на сундуке, потому что был слишком мал, чтобы дотянуться до деревянной рамы.
Ни слова – но в бездонно-синих глазах без белков и зрачков было тепло. Такое, что перед ним отступает любая вьюга.
Надо бы позвать мать, отца… Но я молчу. Почему я молчу?
Спят кресты о трех гвоздях,
Не сколочены покамест;
Спят вода, трава и камень,
Спят костры на площадях,
Осыпаясь серым пеплом
На следы звериных лап.
Слышишь, тихо – кап-кап-кап –
Тают ледяные цепи,
Что сковали вольный край?
Спи, волчонок, засыпай...
Взметнулись снежинки, заискрились белыми крыльями, белыми взмахами, синим взглядом. Вот уже и ничего не разглядеть.
Умолкла колыбельная. Стало темно.
Ланс гонялся за мной по улицам Пристани с огромным, похожим на кузнечный молот, ключом, грозясь прибить за то, что я – новое воплощение Ворона на земле. Рэн, крохотный, словно воробей, порхал рядом на радужных крылышках и давал указания: «направо беги», «теперь налево, к площади!». А потом вдруг взмыл в небо и оттуда завопил во всю глотку: «Нэк! Поднимайся!». Как же я поднимусь, раздраженно подумала я, если до летучего корабля еще добежать надо. И проснулась.
Меня трясла взволнованная Поли. За окном сияло утро, а до начала урока оставалось пятнадцать минут. Ой... Впрочем, приходилось одеваться и быстрее. Так что за две минуты до звонка я, в слегка помятой форменной одежде, с бутербродом в зубах и с сумкой, из которой торчали тетради вперемешку с учебниками, уже влетела в класс. Вилли и Нори помахали мне с задней парты, я подошла к ним и изнеможенно плюхнулась на скамью между приятелями дожевывать бутерброд.
– Ты не поверишь! – с энтузиазмом сообщил Норберт, глядя, как я давлюсь вяленым мясом. – С этим твоим блондинчиком, ну то есть не твоим, теперь еще один ходит! Сам черный, весь в черном, прямо полный комплект! Они сейчас у госпожи Матильды. Спорю на пирожное, грядет еще один кружок поклонниц!
Я мрачно махнула на приятеля бутербродом. Да, действительно, когда я на рекордной скорости неслась в класс, со второго этажа, где расположены кабинеты преподавателей, доносились какие-то писки и визги, не иначе как девчоночьи. Видимо, неизвестный Зелль, от которого я слышала только голос, еще и собой впечатляющ. Ох, бедная Мастерская, столько эффектных ребят в один присест! Старшеклассницы в восторге.
Впрочем, Йер с ними. На уроке я намеревалась хоть немного поспать, и чтобы на этот раз не мерещились всякие странности. Даже если я действительно новое воплощение Ворона, в чем крепко сомневаюсь. Но стоило мне поудобнее пристроить голову на руки, а руки на парту, замаскировавшись за горой учебников, Вильям пихнул меня локтем в бок и что-то прошипел. Пришлось открыть слипающиеся глаза. Если бы это был Норберт – получил бы подзатыльник, но Вилли просто так будить страдающего товарища не станет, значит – что-то серьезное.
Мда. Действительно. Профессор Доузи, вошедший в класс и теперь нервно листающий свои записи за кафедрой, был сам на себя не похож. Обычно приглаженные волосы взлохмачены, галстук набок, исписанные листки вываливаются из рук. Это Доузи-то. Всегда спокойный, терпеливый и невозмутимый!
– Доброе утро, класс, – профессор наконец собрал свои листочки и воззрился на нас так испуганно, словно перед ним были не знакомые (и наверняка опостылевшие) лица, а как минимум Бездна За Краем Мира. Сон с меня окончательно слетел, остальные ребята тоже зашевелились. Доузи явно пытался взять себя в руки. – Сегодня у нас первым уроком... у нас... первым...
– География, профессор, – осторожно подсказал дежурный с первой парты.
– Д-да. География. Откройте учебники на странице... странице пятьдесят восемь и читайте главу.
Что-о? Доузи никогда не пренебрегал лекцией и не пытался отделаться от нас словами «в книге все сказано». Определенно, скоро небо упадет на землю такими темпами! Мы с Вильямом и Нори переглянулись – Вилли пожал плечами, Нори скорчил рожицу «вообще не понимаю, что творится», – и послушно зашуршали страницами учебников. Минут через пять, так и не продравшись сквозь первые два абзаца, я покосилась на кафедру. Доузи сидел, уставившись пустым взглядом куда-то в стену за задними партами, и периодически потирал пальцами виски. Я на всякий случай оглянулась назад – стена как стена, ничего интересного.