— Смешно, — сказал он, — мечты, которые сбываются, перестают быть мечтами и оборачиваются обыкновенной работой. Мечтал я — не передать как — об университете, а поступил — и вместо радости вижу перед собой целую махину работы, шесть лет каторжного труда. Ольга Степановна, а не проще бы было собирать тэзы в шестом цехе и не засорять себе голову всякими мечтами? Получить пятый разряд, хорошо зарабатывать, жениться на хорошенькой девушке, славного мальчонку, смешного и замурзанного, сыном назвать…
— Конечно, проще, — ответила учительница.
— Так зачем же я стараюсь?
— Самолюбие не позволяет. Хочешь быть современным рабочим. По всем статьям.
— Это что, плохо — самолюбие?
— Плохо — себялюбие, а самолюбие — понятие сложное. Иногда, конечно, плохо, а иногда благодаря этой огромной движущей силе делают великие открытия, пишут прекрасные стихи.
— Ну, к таким высотам я не рвусь.
— Может, и не рвешься, но быть в последних тоже не согласишься.
— Ну, и как вы думаете, хорошо это или нет?
— Трудно сказать. Ясно одно: сложно.
Глава четырнадцатая
Просто странно, как мало и как удивительно много — двадцать четыре часа, вмещающиеся в одни сутки. Можно ничего за это время не успеть, а можно переделать гору всяких дел, прямо диву даешься. Работа на заводе, потом разные слесарные дела (чтоб они пропали, столько времени отнимают!), свидания с Лилей (тут время летит — и не заметишь!), а поздно вечером, когда все спят, приятно включить паяльник и поколдовать над своей первой электронно-вычислительной машиной. Пожалуй, это слишком громко сказано, и все же: пусть его машина умеет только складывать элементарные числа — все равно она машина, ЭВМ, иначе ее не назовешь.
Что ж, отнесем свой «собачник» в радиоклуб, подключим к питанию, попробуем щелкнуть тумблером. Все правильно, вспыхнула «единица». Поднимем вверх ручку второго тумблера, должна загореться «двойка», а «единица» погаснуть. Ничего подобного не произошло, как горела «единица», так и горит. Где же кроется ошибка? Отключим осциллограф, возьмем наконечники, посмотрим на схему. Здесь должен быть ток, он и есть. А здесь его не должно быть, а он почему-то есть. В чем же дело? Ага, припой растекся и замкнул два контакта. Ясно. А сейчас как? Щелк, щелк.
Теперь все верно: погасла первая лампочка, зажглась вторая. Пойдем дальше.
Только через день таким же поздним вечером стали исправно загораться все лампочки точно так, как предписано схемой. Сначала Демид чуть было не заплясал от радости. Пришла уверенность в своих силах. А потом сразу пропал интерес к этой машине. Поразительно четко представилась ее простота, примитивность. Захотелось сделать что-то более сложное, интересное… Подожди, кто-то говорил ему об этом. Кто? А, Павлов, кажется… Все верно: достигнутое уходит в прошлое значительно быстрее, чем нам хотелось бы.
Когда возвращался из радиоклуба и шел по бульвару Ромена Роллана, навстречу попалась компания: впереди парень с гитарой, за ним пара — девушка и коренастый мужчина. Хотел обогнать, не обращая внимания, и почти обогнал, как вдруг послышалось:
— Демид!
Остановился как вкопанный: Лариса.
— Познакомься с моими друзьями.
— Геннадий, — буркнул высокий Парень с гитарой, волосы прямые, длинные, доходят до плеч, глаза светлые, нахальные.
— Тристан Семенович Квитко, — отчетливо красивым баритоном проговорил мужчина, — член коллегии адвокатов. Рад познакомиться.
Глаза, слегка прищурившись, смотрели чуть насмешливо, цепко — умные глаза.
Демид, назвавшись, пожал протянутую руку. Он сразу понял, что спутники Ларисы немного навеселе.
— Демид мой давний друг, — пояснила Лариса. — Мы еще на Фабричной улице были соседями.
— Значит, есть основание отметить встречу, — подытожил Тристан Семенович. Лет тридцати, не больше, лицо продолговатое, чистое, короткая черная «ассирийская» бородка красиво оттеняла матовую бледность щек.
— Ты познакомил меня со своей подругой, — язвительно заметила Лариса, — а теперь я рада познакомить тебя с моими друзьями.
— Пойдемте, — настойчиво повторил Квитко, — знакомство надо спрыснуть.
— Спасибо, как-нибудь в другой раз. Мне рано вставать на работу, — отказался Демид.
— Где же ты задержался, у подруги? — снова уколола Лариса.
— В радиоклубе. Извините, мне пора…
Когда отошел на порядочное расстояние, оглянулся: в свете фонарей четко вырисовывались три фигуры — две высокие мужские и в середине тоненькая девичья. «Как под конвоем», — подумал он, и почему-то стало грустно, больно за Ларису. А почему? Вроде бы все нормально и все-таки… Компания не для нее.
Утром и радости и огорчения минувшего дня как-то приглушились, отодвинулись на второй план, все заслонило удивительное событие. На доске итогов соревнования за август месяц была его фамилия.
Вот чего не ожидал, того не ожидал! Работал спокойненько, не думая о славе, а она, оказывается, думала о нем: среди шестерых лучших рабочих и его имя. Не было ни одного случая, чтобы его тэз был возвращен техконтролем на доработку.
Радостная эта минута: сознавать, с каким трудом, преодолевая массу трудностей, ты становишься мастером своего дела.
— Хорошо работал, — поздравил его Валера, — и премия будет хорошей!
— Как нельзя кстати. У меня долги…
— Долги нужно отдавать, — думая о чем-то своем, сказал Валера.
После работы в своем почтовом ящике Демид обнаружил уже привычную записку. Лиля на этот раз просила зайти к ней.
— Видела твое имя на доске Почета, — сказала Лиля, когда он, поздоровавшись и поцеловав ее, сел в кресло. — У тебя сегодня двойная радость. Вот возьми пакет.
Демид, пораженный странным видом Лили, нерешительно спросил:
— Извини, но что ты сделала со своими волосами!
— Не удивляйся — парик. Красиво и главное удобно. Никакой мороки, надел, как шапку, — и все, голова в порядке. Да и модно сейчас, это ведь тоже со счетов не сбросишь. Нравится?
— Тебе идет даже этот дурацкий парик. Красивой женщине — все к лицу. А это что такое? — спросил он, беря протянутый Лилей конверт.
— Твои честно заработанные деньги.
— Интересно! Какие деньги?
— Разве я могла позволить, чтобы ты работал задаром? Здесь сто рублей. Бери.
— Ничего не понимаю…
— А тут и понимать нечего. Я все организовала. Через маму. Она договаривалась с клиентурой, мол, придет слесарь, все сделает на совесть, возьмет недорого. Вот и все.
— Да как ты могла, Лилька! Я тебя просил?..
— Могла! А почему нет? Ты что, эти деньги украл? Ты их честно заработал. На заводе ведь получаешь зарплату, почему же здесь должен вкалывать задаром? И потом обрати внимание — все заинтересованные лица остаются довольны. Если бы ты работал бесплатно, то людям было бы неловко чувствовать себя твоими должниками. А так расплатились — и у всех на душе спокойно. Представь себя на их месте: пришел человек, починил кран и отказался от денег… А? Как бы ты себя чувствовал?
— Обыкновенно. Мне ребята помогли переехать на новую квартиру и ни копейки не взяли.
— Сравнил! Новоселье — совсем другое дело, это праздник. А ты подумай о человеке, который, у тебя работал и отказался от денег. Приятно будет тебе с ним встретиться? Не думаю.
— Я ему тоже чем-нибудь помогу.
— А если случая такого не представится?
И хотя Демид не мог согласиться с Лилей, в словах ее была своя логика. Пусть чуждая ему, но все-таки логика. Основанная на принципе «ты — мне, я — тебе…».
— Потом, и это тоже немаловажное обстоятельство, — продолжала Лиля, — ты попадешь в смешное положение. Как Дон-Кихот, рыцарь Печального образа, в век атомных реакторов. Тебе приятно выглядеть чудаком? Что молчишь? Сказать нечего? Вот и выходит, что права я. И еще: здесь две трети того, что ты заработал, одна треть — маме, за ее труды.
— Все ясно, — сказал Демид, вставая. — Извини, пожалуйста, но это наш последний разговор. Деньги возьми себе.
— Хочешь меня обидеть? — резко спросила Лиля. — Платишь мне?
— Да ты что, Лиля, я и не думал… — испугался Демид.
— Знаю, что не думал, потому и не влепила тебе пощечину. Знаю и то, что таких идеалистов, как ты, жизнь здорово проучит, обломает за милую душу. Так вот, имей в виду: деньги будут лежать, они твои. Захочешь — возьмешь, я человек принципиальный и честный.
Где-то Демид уже слышал подобные слова: «Я человек принципиальный и честный…» Ну, конечно, их любил повторять Трофим Иванович Колобок, благодетель Демида.
— А сейчас уходи. А то, не ровен час, я рассержусь и наговорю кучу обидных слов, и тогда тебе прийти ко мне будет трудно. Замуж за тебя я не пойду, не надейся, хотя ты мне и нравишься…
— Всего хорошего, — сказал Демид, повернулся и вышел.
Укорять себя ему было не в чем: он поступил правильно. Грустно, конечно, и больно, но он не барышня, раскисать себе не позволит. Нужно приниматься за серьезные дела. Десятого сентября начнется экзаменационная сессия на факультете, продлится десять дней. Еще есть время подумать над тем, какой будет его следующая электронно-вычислительная машина. Делать простейшее сложение мы уже научились. Здесь действуют самые обыкновенные тумблеры. А что, если сделать машину с кнопками? Нажал на кнопку — по схеме побежал импульс, нажал на другую — другой импульс, третий, четвертый, десятый. Машина точно запомнила бы, подсчитала, сколько их было, а потом выдала число, зажгла бы соответствующие лампочки. Это куда сложнее, и схема тоже будет сложнее. Можно спроектировать такую машину? А чего хитрого? Подумаем и сделаем.
Через две недели, в субботу, где-то около полудня, Демид Хорол пошел к Колобку. На этот раз дверь открыла не внучка титулованной особы, а сам Трофим Иванович, в домашнем новом бархатном халате, важный и гордый, даже, можно сказать, величественный.
В квартире стояла неживая тишина.
— Как вы поживаете, Трофим Иванович? — спросил Демид, входя вслед за хозяином в его комнату.