– Вы подтвердить это можете?
– Конечно. Документы имеются. И покупатель. Он мужчина солидный, порядочный.
– А почему же вы молчали?
– Так я и сама не знала, что он деньги ей привозил в тот день. Я же вам говорю, мама сама всем занималась. А он вчера позвонил и спросил, где мама. Они с ним уговорились поехать в Буньково, чтоб все передать ему, а наши кое-какие вещицы оттуда увезти. Мол, мама сама обещала ему позвонить…
– Ясно, – перебила Светлана. – Значит, появился еще один свидетель… Что вы ему сказали?
– Сказала, что мама скоропостижно скончалась… Не смогла я про убийство… Он и так опешил.
– Пожалуй, поступили вы верно. Надо со следователем посоветоваться. Надеюсь, вы понимаете, что нужно сообщить о новых обстоятельствах?
– Так ведь это, – замялась Татьяна. – В договоре-то купли-продажи сумма занижена… Ну, знаете, как это бывает. Пишут в договоре одно, а на самом деле другое… Я и зашла посоветоваться, как мне быть.
– Я не думаю, что сейчас это будет иметь значение. Ведь расследуется убийство. Тем более – денег-то нет, и мы не знаем, сколько их было, – рассудила Светлана. – А человек, который приходил к вашей матери в тот день именно сюда, на работу, объявился.
– Так я-то знаю, – Татьяна опять перешла на шепот. – Десять тысяч. Американских, зеленых. Купюры достоинством по сто долларов. Всего-то одна пачка. Ведь денег не обнаружили! Пропали они, вот ведь какая штука.
– Ну, мы с вами пока ничего не знаем наверняка, – осторожно заметила Светлана. – А ваш этот покупатель все это подтвердит? Дом, как я понимаю, оформлен уже на него. Он законный владелец недвижимости, и только вы теперь вправе заявить следствию о пропаже денежной суммы в размере десяти тысяч долларов. Только в вашей власти, Танечка, решить, что же вы заявите.
– Вот, я и пришла посоветоваться, – сказала Татьяна.
– Тут я вам не советчица, поймите правильно, – однозначно высказалась Светлана. – Это дело ваше, семейное.
Светлана внимательно посмотрела на свою собеседницу. На лице Татьяны отразилась внутренняя борьба. Было очевидно, что искушение затмевает боль утраты. Перед Светланой сидела её ровесница, страстно желающая преуспеть на брачном поприще. Для этого у неё имелось хорошее подспорье: средства от продажи подмосковной усадьбы и отдельная московская квартира. Выходило, что с кончиной матери дочь обретала недурное наследство. Конечно, детям почти всегда достаётся имущество их родителей, и в этом нет ничего странного. Все было бы нормально, если бы не трагическая смерть несчастной Валентины Михайловны.
Глава 17Виктор
В столицу Украины я прибыл поездом. Погода стояла дивная, весенний воздух бодрил. Я чувствовал себя вполне уверенно. Мне уже доводилось бывать в Киеве раньше, в связи с расследованием одного уголовного дела. Работа тогда длилась почти месяц. Завершилась она вполне удачно: я выполнил свою задачу и обрел надежных друзей среди киевских коллег. К одному товарищу я и направился прямо с вокзала. Я созвонился с ним из Москвы. Он был рад увидеться вновь и пригласил остановиться у него.
Здоровый инстинкт позволяет находить радость везде. Весной всегда дышится полной грудью, и взгляд непроизвольно устремляется на женские личики. Я был здоров и любовался киевлянками. Природа щедро наделила их особой красотой: статные, крепкогрудые, большеглазые, озорные, говорливые. При случае им лучше не перечить, а ладить, и тогда весь темперамент широкой украинской натуры выявится лучшими качествами этих красавиц.
Однако я не мог терять время зря. Требуемый мне дом я нашел быстро. Оставалось выследить Виктора и исхитриться вступить с ним в контакт.
К цели своего путешествия я приблизился вечером следующего дня. Виктор вышел из подъезда и куда-то направился. Я осторожно следовал за ним. Он не спешил. Возможно, просто гулял. Когда он купил пива и одиноко присел за столик недорогого уличного кафе, я решил, что мне повезло. Самая подходящая обстановка для мужского разговора.
Здорово, Вить, – просто сказал я, подсаживаясь к нему.
Я еще не знал, как он поступит, и немного нервничал, но действовал без суеты. Гордеев будто бы и не удивился моему внезапному появлению и ответил на мое приветствие так же обыденно, словно мы были коротко знакомы и расстались только вчера.
– Как тут пиво, хорошее? – спросил я.
– Да, ничего, – безучастным голосом ответил Виктор.
– Как ты сам-то? – спросил я его, не вполне уверенный, что это подходящий вопрос, но мне надо было как-то разговорить Виктора.
– Да тошно, – откровенно признался он. – Ищут меня уже?
– Ищут, Вить, – подтвердил я. – А чего бежал-то? Неужели нельзя иначе было?
Я задал вопросы простовато, неконкретно, не будучи до конца убежденным в его преступных деяниях.
– А что, по твоему, мне надо было явиться с повинной? Самому сразу сдаваться? – спросил он резко, посмотрев на меня в упор. – Ты таких джентльменов удачи встречал? Убил, выпил, в тюрьму – так, что ли?
На меня смотрели серые глаза загнанного зверя. В голосе его сквозила обреченность неудачника, и нескрываемая тоска рвалась наружу. Со мной рядом сидел опасный преступник – жестокий, ловкий, обозленный. Он больше не таился, и я не знал, чем это может обернуться.
– Тебе трудно сейчас поверить, но я приехал помочь тебе, – миролюбиво сказал я.
– А что, мне можно ещё чем-то помочь? – усмехнулся Виктор.
– В таком состоянии человек способен натворить многое, принести еще больше беды себе и окружающим.
– Да куда уж больше! – горько усмехнулся он. – Не бойся, никого я не убью и не ограблю. Не надо мне ничего. Да я и всегда обходился малым. Я и в тюрьме сдюжу, лишь бы от кошмаров этих избавиться. Я шофер, слесарь, в электрике разбираюсь. Как-нибудь! Везде люди.
Говоря это, Виктор поднял свои натруженные руки и показал их мне. Сильные, мозолистые, развитые мужские длани.
– А что за кошмары, Вить? – участливо спросил я. – О чем ты?
– Знаешь, о чем я всегда мечтаю? Просто лечь и уснуть. Вот лег, уснул – и все в прошлом. А я воюю по ночам, понимаешь? Афган перед глазами. А здесь по ночам не жена и не сын, а Валентина эта является ко мне… Смотрит так жалостливо, молчит, гладит меня по голове. Я её за руки хватаю, прощения прошу, а она удаляется, исчезает…
– А за что ты её? – тихо спросил я.
– Да деньги эти увидел и озверел. Сам не помню, как все произошло. Очнулся, а она уже не дышит.
– Ты ничего не путаешь, Вить? Какие деньги?
– Ты что, думаешь, крыша моя совсем прохудилась? Доллары эти вонючие. Они ведь, оказывается, пахнут, не замечал?
– Замечал, – ответил я. – Откуда у неё доллары?
– А она дом в Подмосковье продала. К ней мужик какой-то на работу прямо заехал, отдал. Она, Валя-то наша, сама мне и показала пачку этой зелени. Доверяла мне. Как сейчас помню – сияет вся! Довезешь, говорит, меня, Витя, до дому, а то с деньгами по улицам ходить опасно. Я пачку в руки взял посмотреть, а отдать назад не могу. Она потянула, а я… Не помню, хоть убей! Затмение нашло.
После этих слов отпали всякие сомнения. Мотив стал ясен, но его безжалостность ужаснула.
– А сам говоришь – малым обходишься, – осторожно вставил я.
– Так я что… Марьянке, – мрачно произнес он.
– Она что, требовала?!
– Да нет, а как-то все намекала. Жить тесно, одеться хочется. На море ни разу не были. А где взять? Цены скачут, как бешеные. Простому человеку не угнаться, не заработать. Любил я Марьяну, жену свою… Сильно любил, понимаешь? Боялся, как бы не бросила. Она ведь красивая, утонченная!
– А сейчас, стало быть, не любишь?
– Пусто внутри, словно выжжено. Не чувствую ничего. Не до любви стало.
Он замолчал и стал пить пиво большими глотками, словно пытался охладить свой внутренний жар. Я видел, что цельность его личности разрушена. Одна оболочка, человека нет. Афганская война, передряги перестройки, шоковая терапия, лживая демагогия политиков доконали хорошего парня из рабочей семьи. Я всё понимал, даже сочувствовал, но не оправдывал его. Да, безумие витает в воздухе, но надо, надо, черт возьми, сохранять принципы и здравомыслие! Не убий, не укради – это вне времени, вне политики! Это навеки.
– А тех двоих тоже ты? – решился спросить я.
– Я, – коротко ответил он и, чуть помедлив, продолжил. – Вначале присмотрелся к ним. Они часто за товаром приезжали. Машины у них хорошие! О чем мужики любят поговорить? Об автомобилях! Советовались со мной. Я в автоделе знаю толк и многое умею. Все просто. Говорю, мол, вроде стучит у тебя, к примеру, движок. Едем к нему в гараж. Улучил минуту – подход сзади, захват и удушение. Мгновенная смерть. Тихо и без крови.
О людской смерти он говорил без трепета, как о привычной работе.
– Однако, ты аккуратный, отпечатков не оставил, – заметил я.
– Так я же с механизмами всегда в перчатках работаю, – спокойно сказал он. – В тонких таких, трикотажных. Некоторым они мешают, а я привык.
– Что же ты наделал, Витя? – вырвалось у меня. – Ты же себе все сломал и стольким людям беду принес! Ведь ты не врагов душил, а наших, своих, неповинных!
– Кто кому теперь свой – еще вопрос, – хмуро возразил он. – Валентину жалко. Душевная она была. Места себе не нахожу, извелся весь.
– А других? А жену? А себя?
– Марьяна не пропадет. Это мне без неё всегда было худо, а ей без меня даже лучше. Новую жизнь начнет. Да и уже, пожалуй, начала. Звонил я ей отсюда пару раз, а её и дома нет. Где-то уже по вечерам гуляет допоздна моя женушка. Теща, бедная, не знает, что сказать. Голос дрожит. Хорошая она, хоть и с причудами. Ни разу не попрекнула меня ничем, Витюшей да Витиком называла. Добрая.
– Что дальше делать думаешь?
– Ты не волнуйся, я больше руки на человека не подниму. И прятаться не стану, – заверил он. – Вот, погреюсь на солнышке, погляжу на весну, да сам приеду, пойду сдаваться. Тетке здесь еще по дому помогу, починю кое-что. Одна она живет.