мне судить ее. Делай то, что должен делать, за собой следи. И не учи жить других...
Земля здесь была мягкой и жирной — если бы не корни деревьев, я бы выкопал могилу гораздо быстрее. Я впервые занимался этим делом, и мне было немного не по себе. Но копал, изредка отдыхая, и к концу часа вырыл пусть и не слишком глубокую, но вполне приличную яму — даже в разговорах с собой я отказывался называть ее могилой. Все тот же страх? Может быть.
Тело казака оказалось на удивление легким. Только теперь я понял, что передо мной был уже довольно пожилой человек, его застывшее лицо покрывала густая сеть морщин. На руках казака я заметил множество загрубевших мозолей — трудно поверить, что это руки разбойника. Для того, чтобы нажать на курок или взмахнуть саблей, особого труда не требуется. Да, нужны опыт, сила, но все равно это совсем другое. Если бы не пояс с ножнами, этот человек походил бы на простого крестьянина. А может, он и был крестьянином. И не мне судить, что заставило его взять в руки саблю.
Опуская Лори в могилу, я немного замешкался — просто не знал, как его положить. Из спины у него торчала стрела, она будет мешать, а вытащить ее я не решился. Да, ему уже не будет больно, и все равно мне было неприятно. Неприятно до такой степени, что я снова опустил казака на землю, взял лопату и выкопал на дне могилы небольшую ямку — чтобы в нее вошло оперение стрелы. И лишь после этого опустил тело в могилу.
Новая проблема: взяв лопату в руки, я понял, что не смогу просто так закидать Лори землей. Да, он умер, но не перестал от этого быть человеком. Не могу я бросить ему в лицо лопату земли, не по- человечески это. Пришлось собирать ветки, прикрывать его, на ветки я насыпал старой опавшей хвои — она оказалась очень мягкой, почти нежной. Лишь после этого я снова взялся за лопату.
Когда все было закончено, я воткнул в изголовье могилы казака его саблю. Убедившись, что все сделано по совести, взял лопату и вернулся в дом.
ГЛАВА ____________________
Утро следующего дня я встречал в одиночестве, никто так и не вернулся. Этого можно было ожидать, ведь Чуй упоминал о том, что за Кольцом надо идти целый день. Значит, вернутся они в лучшем случае сегодня вечером, да и Алина говорила о том же. И все-таки жаль, что они не взяли меня с собой. А может, и правильно: я чужой в этом мире.
Я не был особо голоден, поэтому позавтракал несколькими кусочками сушеного мяса. Во время завтрака я думал о том, что полезного из моего мира я могу предложить Альваросу: просто необходимо чем-то отплатить за его доброе ко мне отношение. В итоге я пришел к выводу, что этот вопрос мне нужно будет обсудить с самим Альваросом — вдвоем мы решим, что ему может пригодиться. А Чуй переправит все эти вещи сюда.
Наверное, я слишком задумался, поэтому не сразу услышал чьи-то шаги и тихое пение. Это был не Альварос — я понял это тогда, когда незнакомец открыл дверь и вошел в дом.
Передо мной стоял среднего роста паренек — белобрысый, с добродушным взглядом и широкой улыбкой, в традиционных для этого мира одеж-
дах. Его круглое лицо лучилось радушием — увидев меня, он приветливо кивнул, подошел и сел за стол напротив меня.
— Мимо шел, — пояснил незнакомец. — Дай, думаю, зайду, пережду. Страшно ходить сейчас.
— Да, — согласился я. — Сейчас ходить страшно.
Теперь, как следует рассмотрев незнакомца, я
понял, что он не так уж и молод, как мне показалось сначала, — ему было лет тридцать, а то и больше. И лишь странное детское выражение его больших серых глаз, светлая улыбка и ненаигранная простота делали его похожим на подростка.
— А я Альво хотел увидеть. И Алину...
Он с интересом смотрел на меня, я почему-то почувствовал себя неловко — таким теплом и непривычным для меня добродушием веяло от этого человека.
— Их сейчас нет, — ответил я. — Альво придет вечером, а когда будет Алина, я не знаю.
— А я и вижу, — согласился незнакомец. — Захожу, а их нету. Я Мика. А ты?
— Кир. А про тебя мне Алина рассказывала.— Я и в самом деле вспомнил, как девушка упоминала это имя. — А Алина вчера к сваргам ушла, через Дверь. У нее получилось.
— Получилось?! — Мика оперся о стол и радостно взглянул на меня. — Смогла?
— Смогла. Сказала, что попробует найти Ива. Ты Ива знаешь?
—Знаю, знаю~—Мика махнул рукой и засмеялся. —Ив хороший. Он мне столько показывал. И по воздуху возил. — Мика покрутил рукой над головой. — Так страшно было, а Ив говорит: «Не бойся, смотри», а я боюсь и глаза закрываю. А потом посмотрел — а там! Люди махонькие, все махонькое, а красиво!
Мика на секунду замолчал, подняв глаза к потоку и загадочно улыбаясь. Потом ткнул в меня пальцем.
— Я понял, ты тоже сварг! Ты тоже все видел, да?
Мне было жаль его разочаровывать, но и врать
я не мог. Вранье никогда до добра не доводит.
— Нет, Мика, я не сварг. Я гасклит.
— Жалко... — огорченно протянул Мика. — Я думал, ты меня тоже по воздуху повозишь. Ну ничего... — Он засмеялся и снова махнул рукой. — В другой раз. А где Альво? Когда придет?
— Они с Чуй куда-то пошли. — Я не счел возможным рассказать Мике о Кольце. — А вернутся вечером. Я же говорил уже...
— И Чуй с ним? — удивился Мика. — Вот здорово! — Он захлопал в ладоши. — Мы с Чуй ладим. Только он хитрый... — Мика широко улыбнулся. По губе у него сползла струйка слюны, он торопливо подтер ее рукавом. — А я к Альво шел. Прихожу, а тут ты... — Мика засмеялся, словно сказал что- то смешное, потом отвернулся к окну.
Я тактично улыбнулся: за время нашего разговора я многое понял об этом человеке. Возможно, Бог не наградил его большим интеллектом, но дал взамен что-то другое. Доброту? Наверное. Глядя на Мику, я понимал, что этот человек и в самом деле очень добрый. Но было и что-то еще — непонятная мне теплота, открытость, — складывалось ощущение, что Мика смотрел на мир совсем другими глазами. Люди ведь очень разные: одни видят только зло и грязь, другие замечают и что-то хорошее. Мика явно видел мир в белом свете, мне казалось, что улыбка никогда не слетает с его губ. Сейчас он смотрел на лед в окне: солнечные лучи подсвечивали его снаружи, лед блестел и переливался мириадами разноцветных искр. Да, это было красиво, но Мика видел во всем этом что-то еще. Его глаза сияли, он зачарованно смотрел на сверкающий лед — и казалось мне, видел что-то неизмеримо большее, чем мог бы увидеть я. Это ведь тоже талант — видеть необычное и чудесное в обыденных на первый взгляд вещах. Падающий листок, журчание ручья, неторопливый бег облаков — захлестнутые делами, мы не видим красоты окружающего мира. А Мика все это видел, и не просто видел — восхищался открывшимися ему чудесами. Так что удивительного в том, что Дверь пропускает его в мир сваргов? Ведь не в интеллекте, выходит, дело, не в мудрствованиях всяких. Все так просто — и так неизмеримо сложно.
— Я ночь люблю, — сказал Мика, снова повернувшись ко мне. — На звезды смотришь — они махонькие такие, а так светят... — Он улыбнулся.
— Есть будешь? — несколько запоздало вспомнил я.
— Нет, не надо... — Мика остановил меня. — Пойду я. Еще завтра отдыхаю, а потом мой день, я койвов пасу. Пастух я, на хуторе живу — тут, неподалеку... — Он снова почему-то засмеялся.— А к Альво я позже зайду. Потом...
Мика поднялся, пригладил ладонью растрепанные волосы и вышел из дома.
Я тоже вышел на улицу. Мика пошел не через мостик, а другой дорогой, обойдя дом справа. Он не оглядывался, я снова услышал его пение. Не то чтобы пение — скорее, Мика просто что-то бормотал себе под нос, то и дело повышая голос. А может, это и в самом деле была песня.
Мика скрылся за деревьями, я облегченно вздохнул — и тут же поймал себя на этом. Опять то же самое. Ну неужели Мика мешал мне, если я радуюсь его уходу? Даже не радуюсь — скорее, просто почувствовал облегчение. Да и не у одного же меня так бывает — вспомните себя, когда к вам приходят гости. Вы вроде бы рады, веселитесь — и все равно облегченно вздыхаете, когда остаетесь одни. Ну разве это честно? Ведь лицемерие это, обычное лицемерие. Мы скрываем свои чувства, тщательно маскируем их за улыбками и правильными словами. А в душе? Да ничего в душе, пустота и холод.
А Мика совсем другой. Не нравится ему что- то — он так и скажет. Не будет хитрить, не будет пытаться произвести выгодное впечатление. Увидит что-то хорошее — искренне обрадуется. Мы не такие — испортили нас каменные джунгли.
Остаток дня прошел спокойно и достаточно скучно. Я не рискнул больше выходить в лес и большую часть времени просто сидел на берегу ручья. Ближе к вечеру попытался изучить волшебный горшок — тот самый, с огнем. Самым интересным оказалось то, что горел он только в печи: стоило сунуть его под металлическую решетку, как тут же вспыхивал огонь. Мне было интересно понять, из чего состояло пламя, оно выглядело почти бесцветным. Я даже сунул в него лезвие своего ножа, потом осмотрел — и не увидел никаких следов копоти. Провозившись с горшком около часа, я так и не смог понять, что же в нем горит. Огонь возникал из пустоты, сам собой.
Когда мне надоело возиться с горшком, я занялся окнами — пытался понять, почему они не тают. После всех своих исследований я мог сказать только одно: воздух рядом с окнами не охлаждался, сами ледяные стекла не нагревались. И убей меня Бог, если я мог объяснить, как и почему это получалось.
верил, даже когда его посадили в карету и заставили пригнуться. И только теперь, глядя на пыльную грязную мостовую, разбойник и в самом деле ощутил себя свободным.
Свобода... Вдыхая всей грудью пропитанный запахом гниющих отбросов воздух, Инди чувствовал себя по-настоящему счастливым. Свобода — это здорово. За свободу можно отдать все.
Инди оглянулся: не видел ли кто его появления? Но улица была пустынна, этот район пользовался у горожан дурной славой. Убедившись, что его возвращение из застенков прошло незамеченным, он запахнул куртку и пошел к ближайшему постоялому двору — эти чертовы вояки не дали сегодня утром позавтракать по-человечески...