Мысли о лианах привели меня к раздумьям о Корригане, потом — о Виго и его странных теориях. Боги... Может, они и есть. Сидят сейчас где-ни- будь, слушают, о чем я думаю. Знают ведь они мои мысли, должны знать. А может, напротив — наплевать им, о чем я тут размышляю. И кто я такой, чтобы они вслушивались в мои мысли, тратили на это свое божественное время? Вот Жернова, те точно слушают. И обязательно подыщут для меня какую-нибудь гадость...
Я смотрел на медленно текущую воду, потом поднял глаза к небу. Ладно, Господи, не обижайся на меня. Я всего лишь человек, к тому же не самый умный на этом свете — что с меня взять? И если я порой думаю про тебя что-то обидное, то не по злому умыслу, а по незнанию своему. Хочется верить, что есть ты где-то там, в небесах, справедливый и мудрый. Может, и жизнь где-то там есть другая, лучше и красивее нашей. Даже наверняка красивее — куда уж хуже еще. Должна она быть, иначе зачем все это? Только все равно, Господи, я многого не понимаю. Ив вот умер — а зачем? Если ты ведешь по жизни хороших людей, ведешь их к счастью, как сказал Виго, — то почему погиб Ив? Чем он-то перед тобой провинился? Ведь хороший был человек, добрый. Да, сказал Вещий Кот, что мы с ним еще встретимся, поверил я в это — ведь Кот всегда говорит правду. Только как это может быть и когда? А главное, где? Видишь, сколько вопросов у меня к тебе, и эти — далеко не самые важные. Говорят, что у Бога полагается что-нибудь просить. Просил ли я у тебя что-нибудь? Просил, наверное. Даже точно просил—давно, в детстве, когда роди-
тели разводились. Видел, как бабка моя молилась, прося тебя даровать моим родителям разум. Глядя на нее, потом просил и я. Но разве помог ты мне? Или просил я неправильно, не так, как положено? Не на коленях, не при свечах, без иконы даже — просто лежал в постели и просил. Не помог ты мне тогда. Не услышал. Знаю, много нас — миллиарды, и у каждого свой маленький ад. Трудно тебе уследить за всеми нами, хлопотно. Только зачем же тогда давать надежду? Зачем, если даже молитвы ребенка остаются без ответа? Не понимаю я этого, Господи. Не могу понять. Не хочу понимать...
Здесь ты еще, Господи? Или надоело уже тебе слушать мой жалкий лепет? Буду надеяться, что все-таки ты меня слышишь. Видишь, опять надежда. Люди всегда надеются, и что у них есть еще в этом мире, кроме надежды? Виго вот говорит, что надо мне к тебе обратиться, попросить взять мою жизнь под твой всевышний контроль. Только не привык я ничего просить, Господи. Наверное, это и есть гордыня, я понимаю. И Виго был прав, говоря об этом. Только не буду я ничего просить у тебя: зачем, если ты и так все мысли мои знаешь? А не знаешь, так посмотри, загляни в мою душу — должна же она где-то быть у меня. Не болела бы, если бы не было ее. Ты же такой всемогущий, всезнающий — так посмотри, узнай, чего я хочу. Зачем просить, если и так ты все видишь? Ты сильнее, мудрее, могущественнее нас. Говорят, что именно ты нас и создал. Зря ты вообще-то сделал это, но речь сейчас не о том. Ты мудрее нас, а значит, лучше нас должен знать, что нам надо. Так помогай же нам сам, не жди, пока мы просить тебя будем. Ведь это нормально, так должно быть. Если я вижу, что кому-то нужна помощь, а я могу помочь, — ведь не жду я, пока попросят меня, сам помогаю. И стыжусь, смущаюсь, когда благодарят меня потом. Мог бы — вообще помогал бы инкогнито. Да, кто-то
скажет, что это эго мое говорит недоразвитое, выпячивает себя, благодетелем хочет почувствовать. Только не так все это — тебе ли не знать этого? На деле ведь все гораздо проще оказывается. Помогай, если можешь помочь, если видишь, что нужна человеку твоя помощь. Вот и все — зачем нужны все эти мольбы, почему человек в слезах должен помощь твою вымаливать? Тебе ведь стыдно должно быть, когда перед тобой на колени падают. И если даже мы, малые и неразумные, понимаем это, то неужели ты не понимаешь? Не верю я, что не понимаешь, отказываюсь верить...
Но я отвлекся, речь ведь сейчас обо мне. Знаю, что, может быть, ошибку делаю, только все равно не буду я тебя ни о чем просить. Ты велик, мне никогда не сравняться с тобой, да и не думаю я об этом. Но если ты стремишься к свету, то ведь и я не против этого, сам любому гаду глотку перегрызу. Так почему не идти нам вместе? Да, я знаю свои возможности — но ведь не всем создавать миры, должен же кто-то и мелочами заниматься. Могу ли я обещать что-нибудь? Могу, наверное. Верен тебе буду, честен буду. Не предам никогда. Готов до конца пройти свой путь, каким бы он ни был. Но не на правах раба. И если моего желания сотрудничать с тобой — а не служить тебе — мало, если я не прав и не достоин помощи твоей, то просто убей меня сейчас, на этом самом месте...
В ручье громко плеснула рыба, я вздрогнул. Провел рукой по волосам, потом медленно поднялся с земли. Ладно, Господи, не серчай там на меня. Но и не забывай того, что я сказал.
Второй раз я увидел Серафиму через два дня. Мне было скучно, я решил пройтись вверх по течению ручья, там я еще не был. Хотел ли я увидеть Серафиму? Не знаю. Казалось, что-то тянуло меня в ту сторону, я словно слышал некий необъяснимый зов, которому не мог сопротивляться.
Я шел больше часа, солнце уже давно перевалило за полдень. Ручей плавно поворачивал вправо, образуя на моей стороне неширокий песчаный плес, я вышел к нему — и вздрогнул, увидев Серафиму. Она купалась в ручье, ее мокрые волосы темными струями спадали на плечи.
— А вот и наш герой, — улыбнулась Серафима, увидев меня. — Ну подходи, подходи, не стесняйся.
Я чувствовал себя весьма неловко, — наверное, если бы Серафима меня не заметила, я бы просто шмыгнул обратно в лес. Но теперь прятаться было уже поздно.
— Здравствуй, — сказал я, подойдя к берегу.— Не холодно?
Вода в ручье и в самом деле была на редкость холодной. Я купаться в ней пока не решался.
— Мне никогда не бывает холодно, — заверила Серафима.
Оттолкнувшись от дна, она картинно проплыла мимо, мне показалось, что она нарочно меня дразнит: прозрачная вода почти не скрывала ее обнаженного тела.
— Ты не против, если я выйду? — спросила девица, в глазах ее играл вызов.
— Ну что ты, — отозвался я. — Буду только рад.
Серафима засмеялась.
— Вот таким ты мне нравишься гораздо больше-.
Она не торопясь выбралась из воды, блестевшие в солнечных лучах капли дрожали и переливались на ее теле. Тряхнула головой, в стороны разлетелся веер сверкающих брызг, снова с улыбкой взглянула на меня.
— Я всегда здесь купаюсь, — пояснила она, поправляя волосы. — Мне здесь нравится.
То, что Серафима красива, я отметил еще при нашей первой встрече. Но сейчас я понял, что она не просто красива, а красива чертовски, ее сложе- нию могла бы позавидовать любая фотомодель. Не скрою, я украдкой любовался ее телом — и готов был поклясться, что Серафиме это нравилось. С усмешкой взглянув на меня, она отошла чуть в сторону, грациозно опустилась на шелковистую траву. Устало вздохнула, потом повернулась ко мне.
— Садись. — Она хлопнула рукой по траве. — Ну садись, садись — не съем же я тебя...
Было в ней что-то необычное — чудесное, завораживающее, она казалась мне не просто женщиной, а сошедшей с небес богиней. Все ее движения были просты — и в то же время удивительно пластичны и отточены, а своеобразная детская непосредственность только добавляла ей шарма.
Я не мог не подчиниться, поэтому подошел и сел рядом. Не скрою, сердце мое билось гораздо чаще, чем бы мне того хотелось, я старался больше смотреть на ручей, чем на Серафиму. Чего греха таить, меня к ней тянуло, это был незнакомый мне доселе всепоглощающий зов — никогда еще ни одна девушка не оказывала на меня такого влияния. И хуже всего было то, что я вспомнил о способности Серафимы читать мои мысли.
— Ты дрожишь, — сказала она и улыбнулась. — Не пойму только, от страха или от нетерпения?
— Просто мне не каждый день приходится встречаться с ведьмами, — ответил я. — К тому же с такими красивыми.
— Ну так пользуйся этим. — Глаза Серафимы смеялись, она откинулась на траву, провела ладонями по своему телу. — Ну давай же, герой, — не стоит меня бояться...
Она засмеялась, потом отвернулась и закрыла глаза, подставив лицо лучам солнца. Я против воли взглянул на нее: что и говорить, Серафима была прекрасна. Капли воды на ее теле уже успели подсохнуть, но там, куда смотреть не полагалось, они еще переливались, запутавшись в волосках.
— Герой, я ведь могу и обидеться, — ворчливо произнесла Серафима. — Тебе следует знать, что нет ничего хуже разгневанной ведьмы.
Мое сердце билось все чаще, я чувствовал, что долго так просидеть не смогу. Надо или бежать, или...
— Давай, герой, давай... — Серафима тихо засмеялась, изогнувшись всем телом, снова взглянула на меня. — Покажи, на что ты способен.
Я посмотрел ей в глаза, в голове у меня все перемешалось. «Да пропади оно все пропадом», — подумал я и жадно припал к губам Серафимы.
ГЛАВА
В Канкар они приехали ближе к вечеру.
когда на улицах много людей и легче затеряться в толпе. Их встретили бойцы Райва, Кит и Вито, приехавшие в столицу раньше; под их охраной Райв, Яна и принц благополучно добрались до небольшого дома на окраине города. Их не должны были узнать, поэтому Райв был одет не в привычную для него военную форму, а в длиннополый кафтан и походил теперь на зажиточного купца. На Яне был довольно дорогой и чопорный наряд, это как нельзя лучше соответствовало играемой ею роли супруги купца. А Иржи пришлось нарядить девочкой, и хотя принц пытался протестовать, Яне удалось уговорить его надеть платье. Она даже заплела светлые волосы Иржи в две смешные косички, в результате всех этих манипуляций наследный принц превратился в весьма симпатичную девчушку. Даже мрачный Райв, впервые увидев Иржи в таком виде, не смог сдержать улыбки. Через час приехал Ронни, он привез на телеге их вещи и оружие.