Подъём протрубили ни свет, ни заря. В шесть часов поехали к Дунаю. Князя Имеретинского и флигель-адъютанта Голицына государь послал в Зимницу, чтобы узнать результат предпринятой войсками переправы. Долгое отсутствие гонцов и собственное нетерпение заставили царя отправить по их следу князя Долгорукова с Баттенбергом, которые вскоре вернулись. Торопливо, сбивчиво, перескакивая с одного эпизода на другой, адъютанты рассказали об успешных действиях войск.
— Итак, — докладывал князь Долгоруков, — в два часа ночи отправился наш первый эшелон — двенадцать рот на ста пятидесяти плотах. Волынский полк, бывший в голове, причалил довольно удачно. Неприятель заметил десант за четверть часа до его высадки. Тут же завязалась перестрелка. Турки засели по крутизне, прячась в прибрежном кустарнике. Их поддержала артиллерия. Одна батарея — в пять орудий большого калибра — из Систова, другая — с высокой горы, чуть правее. У нас выдвинули несколько батарей на остров Адда, предварительно устроив мост. Когда настала очередь второго эшелона, турки уже изготовились и встретили его убийственным огнём. Несколько плотов размолотило в щепки, вместе с ними утонули два горных орудия, батарейный командир, два офицера артиллерии и множество нижних чинов.
По мере того, как в главную квартиру поступали сведения, Николай Павлович всё отчётливее представлял себе картину ночной переправы и мысленно поздравил Драгомирова с успехом. Переправа производилась в удивительном порядке, блистательно и с неимоверной быстротою, во многом благодаря распорядительности генерала Рихтера и беспримерному усердию войск, рвавшихся на другой берег. Пленных было мало. Не потому, что турки не сдавались в плен, а потому что русский штык в подобных стычках беспощаден! И стал он ещё беспощадней, когда наши солдаты увидели, что раненые турки пытались убить санитаров, носивших красный крест на рукаве и подходивших к ним для помощи.
При опросе пленных выяснилось, что гвардейская рота имела дело с шестью батальонами отборного Константинопольского корпуса и полевою батареей, проходившими из Рущука в Никополь и обратно для охраны побережья. Турки лишь в третьем часу пополудни стали отступать в горы, прячась в густом винограднике. Преследовать было нельзя, ибо войска страшно устали, сутки ничего не ели, и кавалерия ещё не переправилась.
Вслед за дивизией Драгомирова стали перевозить дивизию Святополк-Мирского и одну стрелковую бригаду, так что к вечеру весь корпус Радецкого был уже за Дунаем.
Государю доложили, что основные силы русской армии успешно форсировали Дунай в центре стратегической линии и разорвали её на две равные части. С восходом солнца пятнадцатого июня наши снаряды зажгли Никополь и принудили два турецких монитора прекратить стрельбу, прижаться к берегу и дать окружить себя минными заграждениями. Таким образом, героическими действиями русских пушкарей, моряков и сапёров грозная Дунайская флотилия была частично парализована и обессилена. Третьему турецкому корвету — около Рущука — удалось выскользнуть из расставленных ловушек, и на него теперь велась охота.
Известие о том, что наши части окончательно утвердились на высотах, господствующих над Систовом, и что город брошен турками, доставлено было к обеду у государя, когда солнце клонилось к закату. Принёс эту радостную новость адъютант главнокомандующего полковник Скалон.
Трудно передать общий восторг. Все вскочили и вслед за императором крикнули «ура!» Лицо Александра II просияло. У Игнатьева, как и у многих в этом миг, невольно навернулись слёзы. Умилительно было смотреть на доброго, растроганного государя, одержавшего первую военную победу, хотя всячески старался избежать войны по врождённому миролюбию.
Главнокомандующий тут же получил орден св. Георгия 2-й степени. Царь сам прикрепил к мундиру брата отличительные знаки. Николай Николаевич смущённо бормотал.
— Не награждай, рано ещё, дай разбить окончательно турок.
А ликование тем временем росло. Адъютанты и штабные офицеры прибежали к палатке царя, и под громкие крики «ура!» стали качать главнокомандующего. Потом качали государя. Александр II вместе со всеми проводил великого князя до его ставки. Оба брата были глубоко растроганы и крепко — от души! — расцеловались.
Конвой и прислуга пришли в совершенный восторг. Шапки взлетели на воздух.
«Минуты незабвенные!» — отметил про себя Игнатьев.
Главную квартиру перевели в Зимницу.
Царь осмотрел места сражений и поехал верхом в Систов.
Войска стояли шпалерами от самой переправы до города. И вновь восторг солдат и офицеров при виде своего царя.
— Уррра-а-а!
В городе приём был замечательный. Жители с духовенством встретили Александра II всеобщим ликованием и возгласами «живио!» Многие бросались целовать ему руки, падали в ноги и обливались слезами от счастья. Натерпевшиеся ужасов болгары выбили окна в мечетях и, поддавшись мстительному чувству, растребушили лавки мусульман, поголовно оставивших город. Ещё накануне, по уходе регулярных войск, местные турки, принимавшие участие в боях, пытались поджечь город и, засев в виноградниках, стреляли по одиночным офицерам и солдатам.
Затем государь отправился в собор, где восторг систовцев усилился. Когда Александр II поцеловал Евангелие и приложился к нему лбом, болгары стали аплодировать, чем очень смутили царя.
Наших офицеров и солдат болгары встречали как избавителей, осыпали цветами и старались навязать им подарки предметами, якобы оставленными турками. Местное вино лилось рекой. В городе были обнаружены большие продовольственные склады, брошенные турецкой администрацией. Одной кукурузы осталось почти на миллион франков.
— Болгары чёрные, будто цыгане, — удивлялись казаки из императорской охраны. — Должно от турков опылились.
В пять часов пополудни Александр II вернулся на бивак главной квартиры, позвал Игнатьева к себе и пригласил обедать. Государь был очень доволен и растроган. Русская армия сделала важнейший шаг, обеспечивающий, если можно так сказать, пятьдесят процентов успеха всей кампании.
Глава VIII
Корпусу Криденера предстояло выйти на рубеж Никополь — Плевна и взять Плевну, стратегически важную крепость. Через неё проходили все дороги северо-западной Болгарии. Войска, идущие на юг, должны были войти в Балканы и овладеть горными проходами, связывающими Северную Болгарию с Южной. Наиболее важным считался Шипкинский перевал, через который шла дорога на Андрианополь — ближайший пригород Стамбула. Возглавил передовой отряд Иосиф Владимирович Гурко — энергичный, грамотный военачальник.
Болгары уверяли, что мусульмане оставили Тырново и, устремившись на юг, бегут в Шумлу, в Варну, в Истанбул, что после молодецкой переправы и занятия Систова они буквально трясутся от страха.
«Вот радикальное и самое простое разрешение болгарского вопроса, непредвиденное дипломатией», — думал в эти дни Николай Павлович, воображая себе смятение в Константинополе. К сожалению, на Кавказе дела осложнились. Промахи главнокомандующего кавказской армией великого князя Михаила Николаевича сильно ободрили турок. Они осадили крепость Баязет, которую защищала горстка ставропольских казаков, и угрожали взять её осадой, оставив гарнизон без питьевой воды.
Двадцатого июня, во время дежурства Игнатьева, государь переезжал на турецкую сторону. Жара была ужасная, а пыль невыносимая. Едучи рядом с наследником, Николай Павлович не различал толком ни его лица, ни лошадь, хотя и стремена касались, и они разговаривали! Александр Александрович сказал, что будет командовать двумя корпусами — Ванновского и князя Шаховского, предназначенными для осады Рущука и обеспечения нашего тыла, тогда как сам Николай Николаевич с четвёртым корпусом пойдёт на Андрианополь к Стамбулу.
— Ванновский будет начальником штаба у меня, а Дохтуров как лучший офицер Генерального штаба, — подчеркнул наследник цесаревич, крепко чихая от пыли, — пойдёт к нему помощником.
— А корпусом Ванновского кто станет управлять?
— Великий князь Владимир Александрович.
— Не сомневаюсь, что Рущук будет взят и что ваши высочества приобретут значительный военный опыт, — заверил цесаревича Игнатьев.
Пыль полдня висела над дорогой и столько же неспешно оседала.
Кони сатанели от жары и слепней.
Игнатьев пережил славную минуту, когда удалась переправа, предпринятая на том самом месте, которое он указал полковнику Артамонову несколько лет тому назад. А тут ещё на сердце отлегло, когда пришло известие из Черногории. Её защитники отбились от бесчисленных врагов ценою большой крови, но отбились! Турки разорили плодоносную долину черногорцев, разграбили их земли, нанесли огромнейший урон герцеговинцам, но ведь и сами потеряли много войска. Как ни упорствовал их полководец Сулейман-паша, а всё же вынужден был отойти в Албанию! Теперь остатки своей армии он должен будет отправить железной дорогой в Салоники, а оттуда — морским транспортом — в Стамбул.
Наш удачный переход через Дунай отвлёк значительные силы турок. Россия спасла Черногорию — свою доблестную, верную союзницу! А турки уже и губернатора назначили в Цетинье, и венский кабинет решил, что дело в шляпе, что им удалось придушить Черногорию руками мусульман. Если бы это удалось Андраши, наше влияние было бы окончательно загублено. Сербы стали бы молиться на австрийцев.
Вечером пришёл князь Церетелев.
— Мои планы окончательно расстроились, — сообщил он с неподдельной грустью в голосе, как бы теряя интерес к военной службе. — Когда мне сообщили, что старому Скобелеву не отдадут его Кавказскую дивизию, я вынужден был вернуться в свой кубанский полк урядником.
Алексей Николаевич передал Игнатьеву большое письмо для Екатерины Леонидовны и сказал, что ночью слышалась пальба со стороны Никополя.
— А я сквозь сон не разобрал, спал, как убитый, — проговорил Николай Павлович и, напоив Церетелева чаем, рассказал ему, как прошёл день.
— Сегодня ездили мы с государем в Систово, показывали город принцу Гессен-Дармштадскому, приехавшему заявить о том, что он вступил в наследные права и воцарился.