Седьмого января паника среди турок достигла апогея. Губернатор и войска бросили Андрианополь на произвол судьбы, взорвав артиллерийские и пороховые склады. В городе, охваченном огнём, начался хаос. Можно себе представить, что творилось в турецкой столице, куда устремились все беженцы. И чем ближе русская армия подходила к Стамбулу, тем настойчивее каждому её солдату хотелось стать свидетелем капитуляции Порты. Капитуляции полной и безоговорочной.
Пять иностранных консулов приехали к генералу Струкову с просьбой скорее занять Андрианополь, чтобы водворить порядок.
— Мусульмане бегут поголовно, — сообщили дипломаты. — Многие из них убеждены, что пришёл конец господству турок на Балканском полуострове.
Девятого января, получив сведения о победоносном шествии нашей армии в Турции, Александр II проводил совещание с Горчаковым и Милютиным, и, пригласив Игнатьева, велел ему немедленно выехать в распоряжение великого князя Николая Николаевича.
— Я опасаюсь, — сказал государь, — что произойдут недоразумения и будут сделаны непоправимые промахи при переговорах с турецкими уполномоченными, которые выехали в наш передовой отряд и отправляются в Казанлык.
«Поздно», — подумал Николай Павлович. По его расчёту, при самом быстром продвижении, на дорогу до Андрианополя, куда к тому времени должна была перебраться главная квартира великого князя, могло уйти десять-двенадцать дней. За это время Николай Николаевич и впрямь мог подписать перемирие.
— Может быть, мне прямо ехать в Константинополь? — предложил он императору, загоревшись мыслью вытребовать у Абдул-Хамида II ключи от турецкой столицы. — По крайней мере, там я не буду подчинён главнокомандующему и смогу влиять на Порту изнутри, восстановив отношения с дипломатическим корпусом. А великий князь пусть занимает Булаирские линии, Галлиполи и господствующие высоты на Босфоре.
— Нет, нет! — запротестовал Александр II. — Я в Ливадии дал великобританскому послу при нашем дворе лорду Августу Лафтусу свое самое торжественное честное слово, что не намерен брать Константинополь.
— Да мы и не будем брать его, — заверил императора Игнатьев. — Мы займём стратегические важные пункты и подвергнем Стамбул осаде, подведя войска вплотную к городу. В такой ситуации турки подпишут любые условия мира. Сверх того, — добавил он решительно, видя, что государь колеблется, — там могут возникнуть такие обстоятельства, которые вынудят нас к боевым действиям и даже вводу войск в Стамбул. Вероломство — основная черта турок.
— И что же это за обстоятельства? — язвительно спросил князь Горчаков, вальяжно развалившись в кресле. Он продолжал настаивать на срочном перемирии.
— Самые разные, — уклончиво сказал Николай Павлович.
— И всё же, — разглядывая тщательно отполированные ногти на своих руках, полюбопытствовал канцлер, — поясните.
— С удовольствием, — откликнулся Игнатьев. — Например, султан, боясь за свою жизнь, спешно покидает город и бежит в Бруссу, где у него есть тайное убежище, а мусульманская чернь и фанатики устраивают резню. Зачем подвергать христиан избиению и подвергать членов дипломатического корпуса смертельной опасности? Русская армия, стоящая в нескольких шагах от Стамбула нравственно будет обязана, перед судом истории и человечества, защитить жизни христиан и водворить порядок.
— А это мысль! — восхитился Милютин, но, перехватив усталый взгляд царя, спешно сделал оговорку: — Если события так будут развиваться.
— Если Россия введёт свои войска в Стамбул и этим самым сокрушит Порту, сама не желая того, нам грозит всемирный Вавилон, — болезненно поморщился князь Горчаков и демонстративно схватился за голову. Он не любил напряжения сил и всегда избегал беспокойств. — Оканчивая войну с Турцией, мы рискуем по воле мировой истории положить начало новой, теперь уже общеевропейской войне за турецкое наследие. Хорошо, если проклятый восточный вопрос будет разрешён однажды, но вот навсегда ли? — это бабушка надвое сказала. Если навсегда, то и три, и тридцать три года можно воевать с переменным успехом, а если нет? — блеснул линзами очков светлейший. — Лично у меня уверенности нет, что нам по силам будет вывезти на своих плечах катаклизмы такого масштаба. Со всей Европой Россия не справится, а Европа ополчится непременно против нас. Она ни за что не даст решить восточный вопрос в нашу пользу. Россию и так уже делают пугалом, а в случае крушения империи османов она станет кошмаром всей Европы.
— Сейчас не об этом речь, — прервал его рассуждения Александр II, явно тяготившийся теперь своим «торжественным и честным словом». — Я принял решение телеграфировать брату, чтобы тот занял Булаирские линии, а в сам Константинополь не входить. — О чём государь никогда не забывал, так это о своём священном праве самодержца решать всё самому, но действовать от имени народа, то есть, своего правительства. Он выждал короткую паузу и примирительно добавил: — Лучше отдаться на волю Провидения. Пусть всё идёт, как идёт. Эта война с самого начала роковая. Не мы её, а она нас выбрала и ведёт неизвестно куда.
Игнатьев едва не вскипел. «Как «неизвестно куда? — мелькнуло в его голове. — В Царьград, в Константинополь, за ключами от Стамбула! России нужен черноморский флот, нужны проливы! А от османского наследства мы откажемся и драться за него не будем. Вот и всё».
Но государь не видел смысла в продолжении войны.
— Мы не должны забывать, что Англия шутить не любит.
Николай Павлович, потрясённый ответом царя, обескуражено мотнул головой, гудящей от прилива крови, и тяжко опустился в кресло. Александр II дозволял обсуждать свои действия только до его решения. Возражать что-либо глупо.
В этот же день турецкие уполномоченные Сервер-паша и Намык-паша были официально приняты главнокомандующим. Переговоры продолжались два часа. Присутствовали только Непокойчицкий и Нелидов. По поводу предъявленных турецким уполномоченным условий мира, Намык-паша обратился к великому князю.
— Александр Македонский, лишив индийского царя его владений, всё-таки почтил его высокий сан. Мы побеждены вполне, мы это сознаём, и заявляем вашему высочеству, что полагаемся на великодушие и милосердие русского государя. Мы имеем весьма широкие полномочия, но то, что вы требуете, почти равносильно уничтожению турецкой империи. Я не могу согласиться на подобные условия. Позвольте просить вас умерить ваши требования.
— Никаких уступок не будет, — жёстко отрезал Николай Николаевич. — Даю вам два часа на размышление. Если наши условия приняты не будут, я продолжаю наступление.
В четыре часа пополудни турки приехали снова.
— Мы должны ехать за инструкциями в Стамбул, — объявили они таким тоном, словно делали нам одолжение.
Великий князь нахмурился.
— Очень сожалею о недостаточности ваших полномочий и считаю переговоры сорванными по вашей вине.
Нелидов сказал, что Сервер-паша и Намык-паша между собою проклинали Англию, которая втравила их в войну и бросила на произвол судьбы. Сервер-паша недобрым словом поминал графа Андраши, выставившего Турции такие условия, на которые без войны нельзя было согласиться.
— Мы смогли разгромить армию султана, но удержать Константинополь мы не сможем, — внушал великому князю горчаковские соображения Александр Иванович, целиком и полностью поддерживая канцлера в этом вопросе. — Нам ни за что не позволят возвратить Царьград и овладеть проливами. Разразится общеевропейская война.
Великий князь вечером послал телеграмму Александру II, в которой рассказал о срыве переговоров и просил новых инструкций.
«Как мне поступить в случае подхода моего к Царьграду, что легко может случиться при панике, которой объято турецкое население от Андрианополя до Стамбула включительно; а также, что делать в следующих случаях:
1). Если англичане или другие флоты вступят в Босфор;
2). Если будет иностранный десант в Константинополе;
3). Если там будут беспорядки, резня христиан и просьба о помощи к нам; и
4). Как отнестись к Галлиполи с англичанами и без англичан?
На следующий день генерал Струков со своим отрядом занял Андрианополь и учредил в нём временное правительство, под председательством местного архиерея. Австрийский консул запротестовал, но Струков оставил его протест без внимания. Его смелая инициатива спасла древнюю столицу от разграбления, поддержала порядок среди жителей. Турки взорвали арсенал, пороховой склад и старый султанский дворец, но оставили двадцать шесть новейших крупповских орудий, четыре из которых были большого калибра. А трофеи Гурко составили сто десять орудий! более половины которых обладали сумасшедшей скорострельностью: десять выстрелов в минуту.
— С такой добычей никакой десант не страшен, — сказал Скобелев начальнику своего штаба Куропаткину. Он уже мысленно сражался с англичанами.
Николай Николаевич решил идти на Константинополь и Галлиполи — одновременно.
— Такие исторические моменты крайне редки и никогда не повторяются: их надо хватать на лету, — говорил генерал-лейтенант Обручев главнокомандующему, вдохновляя его на поход. (Войска шли уже с голыми ружьями, лишь бы не дать туркам опомниться). — Если османы отдали без серьёзного боя хорошо укреплённый и вооружённый Андрианополь, то Стамбул они и подавно сдадут.
Десятого января, явившись к государю императору по вызову дежурного фельдъегеря, Игнатьев получил приказ отправиться за Балканы через Бухарест, где должен был вручить князю Карлу Румынскому письмо Александра II с извещением о предстоящем воссоединении с Россией части Бессарабии, отобранной в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году парижским трактатом.
Николай Павлович пришёл в ужас при мысли, что это побочное поручение замедлит его прибытие в армию, так как теперь был дорог каждый час.
Государь успокоил его.
— Не терзайся мнимым опозданием. Я чувствую, что всё устроится, как нельзя лучше.
Он пожелал Игнатьеву счастливого пути и крепко пожал руку.
Двенадцатого января в восемь часов утра Александр II отправил брату Николаю Николаевичу телеграмму следующего содержания: «Изложенные в трёх твоих шифрованных телеграммах десятого января соображения относительно дальнейшего наступления на Константинополь я одобряю. Движение войск отнюдь не должно быть останавливаемо до официального соглашения об основаниях мира и условиях перемирия, — и далее следовало: — Предлагаю тебе руководствоваться следующими указаниями: