– Ты знала, – заговорил он, поразительно похоже подражая интонации Кэша, – что ястреб, изображенный на гербе Гайд Скул, известен тем, что совершает невероятные кульбиты, привлекая внимание будущей супруги?
Я не смогла сдержать смех.
– О чем думаешь, Мак? – спросил он уже своим голосом.
– О преступлениях, – ответила я рассеянно.
– Да уж, банальности – не твой стиль. А можно конкретнее?
Я покачала головой.
– Бишоп! Айерс! – крикнул тренер, стоящий рядом с рингом. – Покажите этим идиотам, как надо бороться.
Уэсли улыбнулся и легонько подтолкнул меня плечом. Сквозь тонкую ткань футболки я ощутила на миг вибрацию его ударников. Мы подошли к рингу и стали надевать защитную экипировку.
– У тебя и правда есть «Феррари»? – спросила я, натягивая перчатки.
Он прожег меня взглядом.
– К вашему сведению, мисс Бишоп, – сказал он, надевая шлем, – у меня вообще нет машины.
Мы вышли на середину ринга.
– Я потрясена, – бросила я, но тут раздался свисток. Уэс сделал выпад, я увернулась и поймала его запястье.
– Расходуешь силы понапрасну, – заметил он. Я повернулась и перекинула его через плечо. Он не сопротивлялся – сделал сальто и, приземлившись на ноги, снова атаковал. Я отклонилась назад. Минуту-другую мы кружили по рингу.
– Так ты живешь в двух шагах от школы? – спросила я, делая выпад. Он парировал удар и, обхватив меня за плечи, развернул к себе.
– Я хожу Коридорами, – ответил он мне на ухо. – Это самый быстрый способ передвижения, помнишь? – Я собиралась снова перекинуть его, но он успел меня оттолкнуть. Я развернулась и ударила его в живот, в здоровый бок.
– Ты можешь ходить Коридорами, только если Гайд Скул находится на твоей территории, – заметила я, блокируя два удара подряд.
– Так и есть, – подтвердил он, стараясь сосредоточиться на поединке.
Я улыбнулась про себя. Значит, Уэсли живет где-то поблизости. А рядом с кампусом расположены только роскошные особняки. Я попыталась представить, как он устраивает вечеринку на просторной каменной террасе, какие окружали здесь многие дома: вокруг гостей порхают вышколенные официанты с подносами, предлагая шампанское. Я так увлеклась воображаемой картинкой, что утратила бдительность. Уэсли сделал ложный выпад и сбил меня с ног. Я рухнула как подкошенная. Раздался свисток, Уэсли протянул мне руку, чтобы помочь подняться, и на этот раз я приняла ее.
– Вот как это делается, – наставительно сказал тренер, сгоняя нас с ринга. – Еще бы поменьше болтали, вообще было бы отлично.
Я сняла шлем и бросила на стеллаж со снаряжением. Волосы Уэсли блестели от пота, но я все еще представляла, как ему прислуживает дворецкий. А сам он, например, неспешно курит трубку. Или катается с Грэмами на их семейной яхте.
– Чему ты улыбаешься? – спросил он.
– Как твое настоящее имя? – вырвался у меня вопрос, явно заставший Уэсли врасплох. На миг он побледнел, и на его лице промелькнуло незнакомое беззащитное выражение. Но в следующую секунду ему почти удалось вернуть себе обычный непринужденный вид.
– Ты же знаешь мое имя, – ответил он напряженно.
– Кэш сказал, что Уэсли – твое второе имя, а не первое.
– Гляжу, вы с Кэшем прямо не разлей вода, – хмыкнул он. В его голосе определенно звучала натянутость. Уэсли – искусный лжец, и ему ничего не стоило скрыть свое смущение. Поэтому то, что он позволил мне увидеть себя таким, пусть даже на мгновение, наводит на мысль, что он этого хотел. Он направился в другой конец зала, я кинулась следом за ним.
– И кстати, – сказал он, не оглядываясь, – оно настоящее.
– Что?
– Мое имя. Не первое, но это не значит, что оно не настоящее.
– Ладно, – согласилась я, стараясь не отставать. – Оно настоящее. Я просто хотела знать твое полное имя.
– Зачем?
– Иногда мне кажется, что я многого о тебе не знаю, – призналась я. Я потянула его за рукав, чтобы он наконец остановился. Его глаза с карими, зелеными и золотистыми крапинками блестели. – Другие девушки пусть себе думают, что твоя таинственность – это мило, но я-то вижу: ты показываешь другим то одну, то другую свою сторону, но какой ты на самом деле, никто не знает. Ты держишь это в секрете. И я думала… – Я осеклась. Мне хотелось сказать, что со мной он мог бы быть откровенным, но слова застряли в горле. Уэсли прищурился.
– Кто бы говорил о секретах, Маккензи Бишоп, – сказал он. Хотя тон его был шутливым. Он повернулся ко мне и к моему удивлению положил руки мне на плечи.
Меня тут же окатило волной его бешеной рок-музыки.
– Хочешь знать мое полное имя? – спросил он тихо. Я кивнула. Он наклонил голову, и мы соприкоснулись лбами. Всего несколько дюймов отделяло его губы от моих. – Когда создаются пары Отряда, – голос Уэса казался легким и тихим на фоне его шума, – проводят особую церемонию. Именно тогда на их коже высекают символ Архива. Три линии. Одну ты делаешь сам. Вторую – твой напарник. И третью – Архив.
Он смотрел мне прямо в глаза. Его слова звучали чуть громче нашего дыхания.
– Нанеся шрамы, пара приносит клятву Архиву и друг другу. Клятвы начинаются и заканчиваются их полными именами. Поэтому, – прошептал он, – когда мы вступим в Отряд, я скажу тебе свое полное имя.
По спортзалу эхом прокатился звонок, Уэс улыбнулся и отстранился.
– Кстати, о времени, – сказал он весело, направляясь к раздевалке. – Я проголодался.
Дед никогда не рассказывал о своей напарнице. Однажды он обмолвился, что все бы мне рассказал, задай я верный вопрос. Но я почему-то так и не сумела задать нужный вопрос, чтобы он поведал мне о Мег. Он даже имени ее не называл, я узнала его позже, после смерти деда, когда собирала его вещи (все они уместились в одну коробку). Все его пожитки: кожаная куртка, бумажник, несколько писем – в основном, ему, но одно было адресовано моей бабушке Патти, оставившей его до моего рождения. Нашлись и фотографии, всего три – дед не отличался сентиментальностью. На одном снимке он, еще молодой, стоял, прислонившись к железной ограде. Выглядел он худым, сильным и слегка надменным. Если честно, то в старости дед от себя молодого отличался только морщинами. На второй фотографии была запечатлена вся наша семья – дед, мама, папа, я и Бен. На третьей дед стоял плечом к плечу с Мег, чуть склонив к ней голову. Он – в рубашке с длинными рукавами, она – в платье с открытыми руками. Снимок старый и выцветший, но я без труда различила на ее предплечье три параллельных шрама – символ Архива. Точно такие же, как у деда. Они оба были связаны этими шрамами, клятвами и тайнами. Они не улыбались, но казалось, что вот-вот улыбка появится у них на губах. И глядя на них, я думала лишь о том, как они друг другу подходят. Они ведь не просто стояли, причем даже не соприкасаясь. Они безошибочно чувствовали, где заканчивается личное пространство каждого. А эти их едва наметившиеся улыбки казались зеркальным отражением друг друга. И дед выглядел таким счастливым, каким я никогда его не видела. Я так мало знала об этой женщине и о том времени, когда дед служил в Отряде. В общем-то, я знала только то, что он ушел из Отряда. Дед говорил мне, что хотел, чтобы у него было время, чтобы обучить меня (интересно, что случилось бы, если бы он умер раньше? Кто-то другой пришел бы вместо него?). Однако когда я вижу его таким непривычно живым и счастливым, больно думать, что он бросил ее ради меня.
– Как ты думаешь, они любили друг друга? – спросила я Роланда, показав ему фотографию.
Он нахмурился, коснувшись потрепанных краев снимка.
– Любовь – это слишком просто, мисс Бишоп. А вот Отряд – нет. – В его глазах светились гордость и печаль. Я помнила, что под рукавом на предплечье у него такие же шрамы. Три ровные линии. – Любовь проходит, а связь между напарниками Отряда не разорвать. Их связывает и любовь, и полное доверие. Быть в Отряде означает открыть свою душу напарнику, делиться с ним своими надеждами, желаниями, мыслями и страхами. Это означает не только доверить ему свою жизнь, но и взять в свои руки его судьбу. Это тяжелое бремя, – признал Роланд, возвращая мне снимок, – но Отряд того стоит.
Глава одиннадцатая
Я долго стояла под прохладным душем. На коже до сих пор горели прикосновения Уэсли, а в голове эхом звучала его рок-музыка. Растирая себя мочалкой, я напомнила себе, что мы оба – лжецы и мошенники. Что у нас всегда будет полно секретов. Какие-то станут общими, другие вклинятся между нами и в конце концов приведут к тому, что мы всегда будем скрывать друг от друга какую-то часть себя. А то и немалую. Пока не вступим в Отряд. Но я не уверена, хочу ли быть в паре с Уэсли. Не уверена, хочу ли, чтобы он знал меня со всех сторон.
Я попыталась выкинуть его обещание из головы. Сейчас оно все равно ничего не значит. Сейчас мне со всеми моими ночными кошмарами, недавними травмами да еще и под недремлющим оком Агаты – до Отряда как до Луны. Но как мне объяснить Уэсли, что я могу попросту не дотянуть до церемонии, не говоря уж о клятве, во время которой он назовет свое имя? Членов Отряда отбирают. Их оценивают и выносят вердикт – годен или негоден. Если бы Агата сейчас проникла в мою голову, меня никогда не признали бы годной. А это значит, что мне нельзя подпускать ее к себе, во всяком случае, до тех пор, пока все не уладится – так или иначе. И мне просто необходимо верить в то, что существует способ все уладить без вмешательства Архива, без форматирования моей памяти. Потому что если я допущу их к себе, они увидят, как сильно травмировал меня Оуэн. И продолжает травмировать.
Я выключила воду и начала одеваться. Раздевалка уже опустела, но когда я накинула через голову шнурок с ключом, слегка вздрогнув от соприкосновения холодного металла с кожей, из-за угла вывернула Сафия. Она сосредоточенно заплетала косу, пока не увидела меня. Она прищурилась еще больше, чем обычно.
– Что это? – спросила она, когда я сунула ключ под воротник рубашки.