– Ты идешь? – спросил Уэс.
Я достала из кармана список, притворившись, будто почувствовала, что на бумаге появляются буквы.
– Еще один, – вздохнула я и бросила взгляд через плечо. – Иди вперед.
Уэс помедлил, но потом кивнул и, перешагнув порог, ступил на траву. Я закрыла дверь и досчитала до десяти, двадцати, тридцати… затем открыла ее своим ключом и побежала прямиком к спортивному центру. Я думала, что увижу желтую ленту вокруг места преступления, но везде царила тишина. В холле с трофеями не было ни души. Я подошла к двери склада и затаила дыхание, приготовившись к жуткой сцене. Но когда я заглянула через стекло, у меня перехватило дух. Я распахнула дверь и нажала все три выключателя. Яркий свет залил помещение, но от погрома не осталось и следа: ни перевернутых полок, ни разбросанного инвентаря, ни пятна крови на полу. Всюду царил безупречный порядок. Единственным свидетельством того, что вчера тут что-то произошло, была дверь в бездну, притягивающая и одновременно отталкивающая взгляд.
– Я подумал, что лучше все здесь подчистить.
Я развернулась и увидела Оуэна. Он стоял, привалившись к стене и сунув руки в карманы.
– Доброе утро.
Мои руки сами собой сжались в кулаки. Увидев его, я испытала облегчение, и это меня раздосадовало. С прошлой ночи я боялась этой встречи, но все же мысль, что его тут не окажется, страшила меня еще больше. Теперь же, когда он здесь, нужно сообразить, как вести себя дальше. Я должна расправиться с ним как можно скорее, но сейчас на языке крутились вопросы, которые всю ночь не давали мне покоя.
Оуэн вынул нож.
– Все еще хочешь бороться со мной?
Я помедлила, переводя взгляд то на блестящее лезвие, то на его лицо. Нет, кулаками мне его не победить. Я нехотя разжала руки.
– Значит, готова выслушать? – он удивленно выгнул бровь.
– Ты сказал, что можно будет жить без вранья, – начала я. – Как?
Оуэн улыбнулся и убрал нож в ножны.
– Разве это не очевидно? – изобразил он фальшивое изумление. – Твоя жизнь полна тайн и лжи, потому что и сам Архив таков. Ты живешь в тени, потому что Архив живет в тени. – Его синие глаза блестели от возбуждения. – Я же собираюсь вытащить Архив из пыльной тьмы на яркий свет. Собираюсь явить его миру, которому он якобы служит.
– Как?
– Открыв двери, – он широко развел руки. – Выпустив Архив и впустив мир.
– Мир не сможет даже увидеть эти двери, Оуэн.
– Потому что все забыли, как это делается. Весь мир носит повязку на глазах. Но мы ее снимем, глаза снова научатся видеть. Жизнь станет другой. Им придется изменить жизнь.
Я покачала головой.
– Настало время перемен, Маккензи. Сейчас кругом бардак, но эпоха тайн должна закончиться. И мир привыкнет, и Архив. Так должно быть. – Его брови нахмурились, глаза потемнели. – Подумай о том, чего стоили нам секреты Архива. Истории срываются только потому, что просыпаются в ми-ре, который им незнаком. Они поддаются панике, смятению, страху. Но если бы Архив не был засекречен, если бы каждый знал, что ждет его после смерти, то никто и не боялся бы. Они избавились бы от своих страхов и все осознали. И тогда если они проснутся, то уже не станут срываться. Бен бы не сорвался. Регина бы не сорвалась. Никто бы не срывался.
– Прежде всего, Истории не должны просыпаться, – заметила я. – И то, что ты предлагаешь – массовое пробуждение – это безумие для живых и мертвых. Отряд выследит тебя, ты и начать не успеешь.
– Не выследит, если они будут со мной заодно, – он шагнул вперед. – Думаешь, ты одна, кого мучают сомнения, Маккензи? Одна, кто чувствует себя в ловушке? Знаешь, почему Архив держит каждого своего работника в изоляции от других? Чтобы они чувствовали себя одинокими. Поэтому когда кто-то испытывает страх, гнев или сомнение – а они все это испытывают, то думает, что он один такой. Он молчит, потому что знает, что одна жизнь для Архива не имеет значения. Отряд сильнее. Ведь там работают по двое. И оба могут повиноваться либо не повиноваться, но на последнее у них не хватает смелости. И Хранители, и Отряд знают: если человек или пара восстанет, Архив просто их устранит. Заглушить один голос проще простого. Но всех он заткнуть не сможет. Страх, гнев, сомнения копились годами. И теперь это словно сухие щепки, готовые в любой миг полыхнуть, и тогда загорится весь Архив. Он-то, конечно, делает все возможное, чтобы не позволить пламени вспыхнуть, но нужно только, чтобы кто-нибудь чиркнул спичкой. Так что поверь моим словам – Отряд пойдет со мной. И Хранители тоже. Вопрос лишь в том, пойдешь ли ты?
Я открыла рот, но не успела вымолвить и слова, как в коридоре за дверью раздались шаги, а затем и голоса. Оуэн застыл рядом со мной.
– Я знаю, что официально человека объявляют пропавшим спустя сорок восемь часов, – говорил кто-то. – Но после всех этих исчезновений я решил, что лучше сразу поставить вас в известность.
– Я рад, что вы сообщили, – отозвался грубый голос. Я тотчас узнала детектива Кинни. Шаги приближались, я прижалась к стене, затаилась. Оуэн не стал прятаться, но стоял, не шевелясь.
– Утром мне позвонила его жена, – продолжал первый человек. – Как я понял, вчера он не забрал сына из подготовительной школы и не пришел ночью домой.
– Он имел обыкновение вот так пропадать?
– Нет. А потом, когда он не появился сегодня утром, я решил, что лучше позвоню вам. Мне жаль, что больше ничего не могу сказать.
Шаги остановились прямо за дверью.
– Где его видели последний раз? – спросил Кинни, вглядываясь через стекло.
– Тренер Крис видел его в кабинете.
– Тогда оттуда и начнем, – отошел от двери Кинни.
Шаги и голоса стихли, оба ушли. Я выдохнула и, наклонившись вперед, оперлась руками о колени.
– Это ты во всем виноват, – прошипела я. – Если бы ты не затягивал людей в…
– Вообще-то, это ты виновата, – возразил Оуэн, – ты ведь толкнула меня в бездну. Ой, да подумаешь, кто их считает?
Вдалеке прозвенел звонок, я убедилась, что рядом никого и открыла дверь.
– Детектив считает, – бросила я. Оуэн последовал за мной. Выйдя во двор, я напомнила себе, что кроме меня его никто не видит. А если бы и видели, то ничего не заподозрили – уж он бы запросто смешался с остальными. Глядя на его серебристые волосы, блестевшие на солнце, я легко представляла себе, как он выглядел, когда здесь учился. На нем была простая черная одежда, без всяких золотых нашивок, но в остальном он выглядел как любой другой старшекурсник. Уж не знаю, оттого ли это, что он служил в Отряде, или оттого, что молод, хотя порой и казалось, что стар.
Нескольких секунд с лихвой хватило, чтобы понять, как тяжко мне придется без кольца. На дорожке толпились студенты, и с каждым мимолетным прикосновением меня пронзали голоса: «…какого цвета мне надеть колготки сегодня вечером / заметит ли Джефри что я не пройду мимо / икс к девяти – вот какие координаты мне нужны / надо было добавить рисунок / лучше бы тренер Мец не заставлял нас бегать / все еще больно от того, что мама хотела убить меня / я убью Амелию / ненавижу это место / хоть бы Уэсли Айерс пригласил меня на танец / почему я согласилась на эту нелепость / иногда плюсневая кость соединена / как хочется печенья / папа бывает таким ослом когда нервничает / серебряные рожки или черные полоски / смогу ли я снять крылья…». И все это было замешано на стрессе и страхах, желаниях и подростковых гормонах. Я стиснула зубы, продираясь сквозь поток человеческих жизней.
– Пора впустить мир, – твердил Оуэн.
– И что произойдет после того, как ты это сделаешь? – спросила я с вызовом. – Что будет с живыми? Они смогут свободно посещать мертвых?
– Почему бы и нет? Они и так это делают – на кладбищах.
«Да, – подумала я, – но на кладбищах они не могут проснуться».
«Люди теряют разум, когда дело касается мертвых», – говаривал дед и был прав. Сколько тех, кто рвался бы к своим любимым и вытягивал их из сна, чтобы быть рядом? Сколько времени пройдет, прежде чем рухнут стены и двери, и мир полетит в тартарары? Как он не видит, что это безумие? Он и правда настолько слеп, что не понимает, какие будут последствия? Или он хочет, чтобы мир развалился на части, лишь бы добиться своего? Как бы то ни было, я должна его остановить. Но как? У меня нет ключа Отряда. Да и мне его, даже такого усталого и ослабевшего, не одолеть. Особенно учитывая, что Оуэн умереть не может, а я могу. Я остановилась посреди дорожки.
– Если ты так уверен, что все последуют за тобой, – спросила я, – зачем тебе я?
Лицо Оуэна помрачнело, и выражение стало нечитаемым.
– Для того, чтобы я мог позвать кого-нибудь за собой, мне кое-что нужно, – сказал он. – Это находится в Архиве, и у меня есть план, как его забрать, но для этого мне нужна помощь.
Сердце забилось чаще, но не от страха, а от волнения. Оуэн только что подсказал способ, как его победить. Возможно, я не сумею затащить его в Архив, но смогу привести. Никто больше не пострадает. Никому не придется умирать.
Он пошел по дорожке, я – за ним. Нас буквально внесло потоком студентов в здание под непрекращающийся шум: «…это был тест /о чем я думал/ пожалуйста пусть этот день закончится».
– И что нам нужно украсть? – спросила я. В переполненном холле мои слова прозвучали еле слышно.
Оуэн улыбнулся, услышав «нам». Он заправил прядь темных волос мне за ухо, и я почувствовала исходящую от его пальцев и постепенно наполнявшую меня тишину. А вместе с тем ощутила и то, как он проник в мои мысли, пытаясь узнать, лгу ли я. Но я уже выучила его трюки и освоила собственные. Поэтому как только он забрался в мою голову, я сосредоточилась на простой, правдивой мысли: «Что-то должно измениться»
– Я рад, что ты приняла мои слова ко вниманию, – произнес он, убрав руку. – И ценю, что ты употребила это местоимение. Но прежде чем скрепить наш союз, я должен удостовериться, искренен ли твой интерес.
Мое сердце екнуло. Проверка. Ну конечно, не стоило ожидать, что все окажется так просто. Оуэн Крис Кларк не рискует. Он играет только в те игры, где уверен в своей победе. А хочу ли я играть? И есть ли у меня выбор?