– Это я сейчас отнесу обратно. – Ворон подгреб к себе лапой ключ от кабинета (ага, лапки у тебя, как же, подумала я, впрочем, выдвинуть ящик и забраться под него лапками действительно было бы тяжело). – Папку спрячь. Лучше на дно дорожной сумки или в кофр машинки.
Я внимательно посмотрела на него. Он вдруг явился мне в новом свете – деловитый и собранный. У меня как будто сложились недостающие кусочки мозаики. Ворон знаком с преподавателями (и ему известно, что Алиса не человек) и с ритмом жизни академии. Ворон в курсе учебной программы. Ворон знает, где лежал мастер-ключ, и ему известно о существовании синей папки.
– Ты был его фамильяром, так?! – вырвалось у меня.
Ворон поднял голову и искоса посмотрел на меня.
– Ты был фамильяром ректора?
Ворон не ответил, но меня было уже не остановить.
– Ты был фамильяром ректора! – уверенно воскликнула я. – Ты знаешь о делах академии. Знаешь, что и как сдавать на экзаменах. Знаешь всех людей и не людей. Ты в курсе, где лежал мастер-ключ, и про эту синюю папку. Значит, ты был его фамильяром. Иначе тебе просто неоткуда получить всю эту инфу… Вот только…
Я вновь посмотрела на пернатого: он надулся и ссутулился, злобно зыркая в мою сторону. Мне вдруг ярко вспомнилось, как ворон вот так же оценивал меня на рынке. Если фамильяр ректора оказался в таком плачевном состоянии, а точно ли его хозяин в командировке?
– Ректор точно в командировке? – Я сверлила ворона взглядом.
Ворон молчал, только надувался и сдувался. Сейчас он больше смахивал на индюка, чем на ворона.
– Если ты был его фамильяром, а потом вдруг оказался у того парня на базаре, значит, что-то случилось, – раскрыла я все свои карты. – Если ты согласился стать моим фамильяром, значит, тебе известно, что твой прежний хозяин вернется нескоро, если вообще вернется. А ну, колись!
– Не лезь в это! – злобно каркнул ворон, схватил ключ от кабинета и, с шумом и треском выбравшись в окно, улетел.
Я вздохнула и занялась делами. Спрятала папку на дно дорожной сумки. Мастер-ключ повесила на брелок с ключами от ячейки. Сходила в душ. Когда вернулась, пернатого еще не было. Я выключила свет и легла в постель.
Я завернулась в одеяло с головой. Сон ко мне не шел. Перед глазами ярко стояла картинка: свет из окна, падающий на стол ректора. Возможно, ворон прав, думала я. Мне не надо лезть во внутренние разборки. Когда я училась в педагогическом, то знать не знала (и откровенно знать не хотела), какова там внутренняя кухня. Да, до меня, разумеется, доносились отголоски – я все же находилась не в вакууме и не была глухой или слепой, но я держала дистанцию. У меня была своя жизнь, у преподов и вуза – своя.
Нет, сказало что-то во мне, ты уже влезла. Это уже твоя жизнь в рамках жизни академии. Но можно же закрыть глаза, парировала другая часть. Нельзя, отозвалась первая. Увидев, развидеть невозможно.
Я не знаю, сколько времени прошло, когда вернулся ворон. Он постарался пробраться в окно очень тихо, но я все равно слышала, как шуршат перья и цокают когти. Я старалась дышать как можно ровнее, чтобы он подумал, что я сплю. Поверил ли мне мой фамильяр, бог весть. Ворон слетел на кровать и устроился у меня за спиной, привалившись к моим лопаткам. Он же прикрывает мне спину, подумала я и почти мгновенно провалилась в сон без сновидений.
– Надо тебя искупать.
Эта моя фраза сделала все наше утро. Я проснулась, посмотрела на ворона, уже привычно устроившегося у меня на груди, и поняла, что птичку надо помыть: птичка вся была в серой пыли (где это он шарился ночью?).
– Сначала накормить, – проворчал ворон, – а потом можешь отнести меня в вольер, я сам искупаюсь.
– Голову тоже сам? – усмехнулась я.
Пернатый надулся. О вчерашнем я пока решила разговор не заводить, хотя мы оба явно все еще были в напряжении по этому поводу.
– В пособии для хозяев фамильяров русским по белому сказано: «Не принуждайте птицу к купанию», – сообщил ворон.
– Ты не обычная птица, – ответила я, – а еще ты, вообще-то, спишь со мной в одной постели.
– Какие мы нежные, – хмыкнул тот, но аргумент подействовал. – Ладно, неси меня мыться.
Ну я и понесла – букетиком. Сначала собиралась помыть ворона в душевой, но поразмыслила и решила, что в блоке для фамильяров наверняка все для этого лучше устроено. Так и оказалось. Мне даже указали на специальные шампуни, подходящие для птиц.
– Кто у меня такая хорошая птичка? – давя улыбку, пропела я и поднесла к ворону лейку душа. – Кто у меня такая спокойная птичка?
Ворон нервно перебирал лапами на кафеле.
– Сейчас мы тебя помоем…
Ворон посмотрел на меня тоскливым взглядом: мол, Твардовская, кончай издеваться, без тебя тошно. Я проверила, теплая ли вода, осторожно полила на ворона из лейки, нанесла шампунь и легонько намылила его перья. Вода с ворона потекла серая.
– А говорил, не надо купаться, ага, – кивнула я на потеки.
Когда закончила с телом и крыльями, поняла, что от мытья головы ворон никуда не денется.
– Блин, – пробормотала я, – у тебя же там где-то еще уши.
Ворон издал булькающий звук, напоминающий смех.
– Ничего смешного, – ответила я, – вот попадет вода – сам вытряхивать запаришься. Закрывай свои прекрасные глазки.
Ворон снова булькнул, но подчинился. Я перевела лейку душа в другой режим и осторожно принялась мыть его голову. Признаться, мне было очень страшно испортить что-нибудь в «настройках» пернатого. Птиц я еще никогда не мыла. Смыв шампунь с головы ворона, аккуратно протерла пальцами его клюв и, вновь поменяв режим душа, полила ворону на лапы.
– Хвостиком ко мне повернись, – скомандовала ему я, – хвостик надо еще раз сполоснуть.
«И под хвостиком», – уже мысленно договорила я, но озвучивать это ворону не стала, все же он птица гордая. Ворон что-то неразборчиво буркнул, но повернулся.
– Какой у нас хвостик! – пропела я, поливая пернатого водой.
На хвостике, собственно, экзекуция и закончилась – для ворона, но не для меня. Я не успела отойти от душевой, как мой фамильяр попрыгал на лапах и активно встряхнулся. Брызги полетели в мою сторону.
– Ты нарочно, да? – только и спросила я, понимая, что у меня забрызганы все джинсы и футболка.
Ворон хмыкнул, вспорхнул на стол для груминга, на котором было расстелено полотенце, и принялся об это полотенце тереться, всем своим видом демонстрируя, что он действительно гордая и независимая птица.
– Дай промокну, – предложила я, но он только распушил перья и встряхнулся вновь.
Я вздохнула, подошла к столу, вытащила из-под ворона полотенце, обернула им пернатого, и мы пошли (ну, то есть, конечно, я пошла с вороном на руках) в ячейку. В комнате ворон выбрался из полотенца, спрыгнул у меня с рук на пол и в очередной раз очень активно отряхнулся.
– Сам высохну, – проворчал он. – Окно только закрой.
– Какие мы нежные, – припомнила я ему его же слова, закрывая окно.
– Птиц полотенцами не вытирают, – фыркнул он и, изогнувшись, почесал себе лапой голову.
– А я и не вытираю, я собираю лишнюю влагу, – уверила я.
– Сам высохну! – повторил ворон и расправил крылья. Походив некоторое время с крыльями на весу, спросил: – Ты мастер-ключ куда дела?
– На брелок с ключом от ячейки повесила, – ответила я, перебирая чистые футболки: после мытья ворона хорошо бы теперь было помыться самой.
– Отлично. Можно будет сегодня и протестировать, – кивнул пернатый, а потом с обидой в голосе проворчал: – «Какой у нас хвостик». Я прекрасно могу вымыть свой хвост сам. Мне для этого помощники не нужны.
– Как знаешь. – Я подавила улыбку: конечно же, он тоже имел в виду не хвост, а под хвостом. – Могу тебя больше не трогать. Сам – значит, сам. Сам себе хвостик мой, сам себе спинку чеши.
– Про спинку я, между прочим, ничего не говорил, – возмутился ворон.
Мы переглянулись и дружно рассмеялись.
Глава 14
Разумеется, в качестве компенсации за помывку пришлось почесать ворону спинку, поцеловать его в клювик и накормить картошечкой.
– Вымогатель! – сказала ему я, когда мы шли к Фонтанному дому, одному из петербургских дворцов графского рода Шереметьевых, получившему свое название по реке Фонтанке, на берегу которой он и стоял. Там же, в одном из флигелей, располагался музей Ахматовой, в котором я, к своему стыду, еще не была.
– Я восполняю ресурс, – многоумно отозвался пернатый с моего плеча, – и тебе, кстати, рекомендую.
– Я поела вместе с тобой, – хмыкнула я.
– Я тебе рекомендую осознать, что ты тратишь ресурсы и не просто ешь, пьешь и гладишь фамильяра, а именно что восполняешь потраченное. Может, в голове что-то на место встанет и ты поймешь, как надо относиться к себе и к миру в этом плане.
– Я не хочу относиться к тебе как к ресурсу…
Ворон прогоготал что-то неразборчивое. Кажется, расшифровывалось это: «Как же с тобой тяжело!»
– И еще, раз пошла такая пьянка, – продолжила я, – про нескольких фамильяров у одного мага я уже слышала, а как один фамильяр может служить двум хозяевам или менять хозяев – еще нет. Расскажешь?
– Потом, – уверил он, поскольку мы уже входили в арку Фонтанного дома.
В этой арке я, что называется, и залипла. Она была исписана стихами и посланиями разного рода. По Литейному я бродила не раз, но никогда не заходила в это пространство. Казалось бы, каждый культурный человек должен посетить музей Ахматовой в Фонтанном доме… Но в прошлый мой приезд в Питер нас на экскурсию сюда не возили, а в этот приезд у меня были оправдания в виде экзаменов и отсутствия денег, а также приступов ложной скромности, которые периодически со мной случались на пороге важных мест.
– Очень хорошее место для тех, кому нужен знак… – сообщил ворон.
Я же в этот момент смотрела на сделанное черным маркером изображение птицы с подписью: «Смотри под ноги». Под ногами у птицы было написано: «Радость». Сама птица показалась мне похожей на Ворона, только очень юного – голенастого (как говорили в моем детстве, длинногачего), тощего и глазастого.