– Попить еще водички и пойти умыться. Потом ты вернешься, оденешься потеплее, и мы пойдем к городу.
Он так и сказал: «к городу». Не «в город», а «к городу».
Я выпила еще воды, умылась, сочтя свое отражение в зеркале даже привлекательным – как минимум смотрелось необычно, – оделась потеплее, накинув сверху на толстовку теперь уже мою косуху, и мы вышли в ночь.
– В Летний сад не пойдем, – сообщил ворон, когда мы перешли через Пантелеймоновский мост и проходили мимо ворот в сад. – В Летний сад надо ходить утром, на рассвете, с чашкой кофе, когда все уже встают, а ты еще не ложился. Или часов в двенадцать, тоже с кофе. Как Пушкин делал. Обернись. Он вон в том доме одно время жил. Потом переехал в дом по соседству с тем, где жил Кутузов.
Я обернулась, проследила за движением его крыла и окинула взглядом доходный дом, углом выходивший на мост и набережную.
– Говорят, вороны живут триста лет, – усмехнулась я. – Признавайся, ты еще Пушкина помнишь, так?
– Вороны живут как люди, – грустно ответил он.
На светофоре, пока ждали смены сигнала, я вновь провела рукой по волосам. На самом деле коротко стриженной я чувствовала себя уверенней и проще. Я сама себе нравилась, хотя и не нравилась другим. Только ленивый не сообщал мне, что женщину красят длинные волосы и, если я хочу нормальной личной жизни, волосы я должна отращивать. Теперь вот и Макс не увидит меня с длинной стрижкой. При этой мысли внутри больно кольнуло.
– Птиц, – обратилась я к ворону, – вот скажи мне как мужчина: почему человек сначала говорит, что я ему нравлюсь и он бы со мной встречался, а потом в компании делает вид, будто мы незнакомы, и проводить до метро не хочет?
– Если ты про этого Макса, – проскрипел ворон, – я тебя предупреждал. Он заинтересован в тебе исключительно как в еде. Кинул тебе наживку, потом стал игнорировать, чтобы ты переживала и думала о нем. Спорим, что при следующей встрече он кинется целоваться и говорить, какая ты хорошая? А еще через раз снова будет делать вид, что вы незнакомы. Но я бы не хотел, чтобы они были, эти встречи. Пойми ты прямо сейчас: он тобой играет.
– Я ему нравлюсь, – мне категорически не понравилось то, что я только что услышала. – Просто он, возможно, не знает, как со мной быть.
– Люди, конечно, сложные создания, но не настолько, – уверил ворон. – Ты смотри, он еще будет рассказывать тебе, что с тобой не так.
– Вообще-то, это нормально, когда близкие говорят, что с тобой не так. Они хотят тебе добра. Чтобы ты исправился, чтобы стал лучше.
– Женя… – протянул мой фамильяр. Мне показалось, что у него перехватило дыхание. Он откашлялся и продолжил: – Меня послушай, я, конечно, не триста лет прожил, но в этой жизни кое-что смыслю. Это не нормально, когда близкие так делают. Это привычно для многих стран, но не нормально. И еще: он тебе не близкий.
– Но…
– Все в твоем окружении так делали всю твою жизнь? – взвился ворон. – Все, ты сменила контекст, и я тебе говорю: это не норма. Точнее, это кривая норма, возведенная в абсолют. Да, даже я этим порой грешу, но это плохо, это очень плохо, особенно когда докапываются до того, что составляет твою суть. Нормально сказать человеку, что у него спина белая, если он испачкался, но ненормально попрекать его за выбор, который другим не мешает, который составляет его путь, и уж тем более за рост, возраст, вес, цвет глаз…
– Макс не предъявлял мне за возраст, – возмутилась я в ответ, – он даже еще не знает, сколько мне лет!
– Я образно, – простонал пернатый.
Мы пересекли дорогу и вышли на Марсово поле.
– Ладно, – бросил ворон, – ты сейчас все равно не услышишь то, что я тебе говорю, поэтому приобщаемся к магии города. Иди к Вечному огню.
Пока мы шли к Вечному огню, я думала, что ворон в кои-то веки не прав. Макс ведь указал мне на то, что действительно было не так: я заросла, прическа перестала иметь нормальную форму и, как бы я ни укладывала волосы, смотрелась эдаким Степкой-растрепкой.
– Остановись, – тем временем велел ворон. – Посмотри на монумент внимательно. Что ты видишь? Ну или что ощущаешь?
Я окинула взглядом гранитный мемориал, в центре которого горел огонь. У меня в теле тут же родилось ощущение, что там, в четырех углах монумента, стоят люди – вроде почетного караула. Глазами наяву я их не видела, не то что стражей, но ощущения в спине, в лопатках и где-то в голове говорили мне, что они там есть. Если обратить взор внутрь себя, получалось представить их образы – это были солдаты и матросы времен Октябрьской революции.
– Там стоит караул, так? – спросила я ворона.
– Да, – согласился он. – Запомни свои ощущения. Сейчас ты видишь все размыто, как в тумане или через слой ваты. Даже скорее ощущаешь, чем видишь, но чем чаще ты будешь сталкиваться с подобным, тем легче тебе будет.
– Зачем мне такое видеть?
– Это тоже своего рода стражи мест, – серьезно ответил ворон, – но не искусственно созданные людьми, а призванные местом или обстоятельствами. Эти люди погибли, но стали почетным караулом тут, на тонком слое. С ними можно установить контакт, от них можно получать информацию. Хороший архитектор всегда учитывает не только среду, но и то, кем она населена. Сейчас покажу еще свободных духов. Идем!
– Ты так много знаешь… – протянула я.
– Однажды ты будешь знать столько же, даже больше, – отозвался он. – Мир меняется, а твоя птица уже возрастная, так что ты однажды обойдешь меня во всем.
Мы двигались по тропинке в направлении Спаса на Крови.
– Я сейчас полетаю, – сообщил ворон, – а ты следи за тем, что происходит вокруг меня. Смотри внутрь себя, так же как на Вечный огонь.
Ворон оттолкнулся от моего плеча и начал кружить над газоном. Я отчетливо ощутила, как за ним потянулись тонкие длинные шлейфы, какими обычно рисуют призраков. Ворон летал, а они повторяли за ним его пируэты.
– Ну как? – спросил пернатый, возвращаясь мне на плечо.
– За тобой какие-то привидения летали, – ответила я.
– Это и духи местности, и души людей, те, кто не выбрал путь служения, но по каким-то причинам все равно привязан к этому полю. Однажды ты научишься различать этих духов и эти причины, но не сегодня. Сегодня я просто хочу показать тебе, что и как бывает в городе, а если ты такое уже видела, пояснить чуть больше.
– Скорее ощущала, – призналась я. – У меня, когда я находилась где-то одна, часто бывало чувство, будто есть еще чье-то присутствие – не живых людей, а кого-то или чего-то иного, но вот так четко я еще не видела. Разве что домовых, да и тех больше как тень.
– «Видеть» – это не всегда видеть глазами в материальном мире. Это более широкий термин. Теперь ты знаешь, как и куда смотреть, – уверил ворон и, заметив мое скептическое выражение лица, сказал: – Не переживай, это как кататься на велосипеде или плавать. Если один раз научился, потом не забудешь. Хотя тренировка, конечно, нужна.
Мы прошли мимо Спаса на Крови и вдоль канала Грибоедова вышли к Казанскому собору.
– Там, по дороге, тоже много интересного, – сообщил ворон, кивая назад, – но я не показываю, чтобы у тебя не было передозировки. Ты, конечно, крепкая, но лучше в другой раз. Информацию надо дозировать. Поэтому чередуем прогулки и просмотр.
Я подошла к собору и прошла под колоннадой.
– Жаль, уже закрыто.
– Внутрь еще успеешь. Пока посмотри снаружи.
Я кивнула и неспешно побрела вокруг собора. Когда я в первый раз приезжала в Питер, на экскурсии мы внутри не были – только рядом. Самой мне до сих пор не приходило в голову зайти внутрь (точнее, приходило, но было не по себе: все же действующий храм, вдруг меня оттуда попросят за неподобающий вид и недостаточное почтение), но раз ворон привел меня сюда, значит, там было что-то достойное моего внимания как архитектора.
Возвращаясь ко входу, я стала ощущать громаду собора как единый кусок или пласт энергии – монолитный, нажористый, хоть ломтями нарезай. В этой громаде пульсировали точки, в основном я воспринимала их как золотые и серебряные. Они смирились с тем, что являются частью целого, но все еще не утратили своего «я». Они хорошо помнили, что они и откуда. Я присмотрелась. Точки удлинились и стали по форме напоминать ключи. К золоту и серебру примешались другие оттенки.
– Там… ключи? – робко спросила я у ворона.
– Там ключи, – довольно согласился он. – Ключи от взятых русской армией городов. Это военные трофеи, хранящиеся над могилой Кутузова. Ты же должна знать, что он похоронен в этом соборе.
– Как же они тогда фонят внутри?! – изумилась я.
– Примерно так же, как и снаружи, – ответил пернатый. – Если ты чувствуешь их отсюда, внутри для тебя интенсивность особо не изменится.
– Если они так звенят, значит, в них еще есть сила и ее можно использовать?
– Да, ты мыслишь в верном направлении. Там есть сила, она разная, но все это может быть тебе полезно, как и духи и часовые.
Я посмотрела на темное небо над собором. Мне показалось, что там, над куполом, тоже кружатся духи, будто желая, но не имея возможности попасть внутрь. Странно, подумалось мне, неужели духи не могут свободно проникать куда угодно?
– Птиц! – вдруг осенило меня. – Я знаю, как найти амулет!
Пернатый издал заинтересованное «У?!».
– Надо позвать духов, которые могут это сделать! Или домовых. Как раз заодно задание про домовых выполню. У меня ведь есть ключ.
– Хм, – задумчиво произнес ворон, – а ведь ты права. Если не получается самостоятельно, можно привлечь помощников.
– Это же так просто! – ликовала я.
– Нет, – отрезал он. – Идея хорошая, рабочая, но с духами надо уметь договариваться.
– Ты ведь мне поможешь?
– Попробуем, – неуверенно согласился мой фамильяр.
Прежде чем мы отправились в обратный путь, я некоторое время постояла спиной к собору и спросила ворона:
– Там ведь есть еще что-то… Что-то, похожее на ключ, но больше, чем ключ.
– Похожее на ключ, но больше, чем ключ, – повторил ворон, голос его стал обеспокоенным. – Не знаю. Не чувствую.