– Обязательно, – уверила его я.
Когда я писала статьи для разных изданий, фото к материалам после выхода номера часто просто выбрасывали, если предоставившая их сторона не обозначала, что фотографии важны и что их надо отдать обратно владельцам.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарил ворон.
– Тебе спасибо, – улыбнулась ему я. – Иди сюда, поцелую в клювик.
Я отложила альбом и похлопала себя по коленям. Ворон перепорхнул ко мне, я обняла его и, наклонившись, поцеловала в макушку, а потом уже в клюв. Интересно, вдруг подумалось мне, а ведь дочь ректора могла играть с вороном в разные игры. Наверняка заставляла его пить чай с куклами и мишками, могла и бантики ему завязывать. Я рассмеялась, представив ворона с розовым бантиком на голове.
– У? – поинтересовался пернатый.
– Так, глупости всякие на ум приходят. – Я начала нежно массировать ему шею и голову.
– У, – вздохнул ворон и расслабился под моими руками.
Я продолжала чесать его, а в мою собственную голову закралась следующая мысль: если ректор довольно поздно осознал себя как мага-архитектора, на каких основаниях при нем был фамильяр? Ворона накрывало афганскими флешбэками, значит, он уже был там с хозяином. Пернатый, конечно, говорил что-то про кафедру магподготовки в Можайского, но когда он все же появился у ректора? Когда и как? Я хотела было спросить ворона об этом, но что-то внутри меня рассудительно попросило этого не делать, но, раз рот уже открыла, я сказала:
– Пупунечка ты моя…
– Что? – Ворон аж вывернулся из моих рук, чтобы посмотреть мне в лицо.
– Пупунечка, – повторила я.
– А как же курочка и булочка? – ворчливо полюбопытствовал он. – И эта, как ее… бусинка?
– Ты моя курочка, булочка, бусинка и пупунечка! – рассмеялась я.
– Пупунечка, – проворчал ворон, точно пробуя это слово на вкус. – Это ж надо так выразиться…
Я почесала его еще немного, потом пересадила на кровать и села писать статью. Когда рукописный черновик меня более-менее удовлетворил, я достала машинку и принялась перепечатывать текст. Дойдя до середины, сделала перерыв. Вновь взяла в руки альбом и пробежалась по фотографиям, выбирая наиболее подходящие. Одна из страничек альбома показалась мне на ощупь плотнее других. Я стала вытаскивать фото и поняла, что под одной фотографией лежит другая.
Это фото было не таким четким, как изображения слона. Вернее, слон там тоже присутствовал – на переднем плане, а вот за ним стоял мужчина в голубых джинсах и легком сером свитере. Интересно, кто это, подумала я, но вторая мысль уже перекрыла первую: это же ректор – еще не бритый налысо, без бороды, но это он. На фото ректор был на заднем плане и слегка не в фокусе, но черты лица все равно читались, и я могла поклясться, что это были черты ректора, просто ректора, каким он был некоторое количество лет назад. Скорее всего, когда он еще не стал ректором либо только шагнул на этот путь. Первым моим порывом было забрать эту фотографию и спрятать ее среди своих вещей. Следом пришла неловкость: ну зачем тебе фото молодого ректора? Я накрыла эту фотографию изображением фонтана и задвинула обратно в кармашек альбома.
– Ты чего? – сонно спросил ворон, давно уже не слышавший, как я печатаю.
– Сделала паузу, – ответила я. – Скоро закончу, и пойдем ужинать.
– Ужинать – это хорошо, – согласился пернатый.
– Купим тебе картошечки, – вздохнула я. – Будешь картошечку?
– Всегда! – с готовностью отозвался он.
– Вот и замечательно. Вот и отлично.
Глава 37
На следующее утро мой запал еще не иссяк (как в анекдоте: «Что у него там запало?» – «Иссяк!»), и я после завтрака отправилась в редакцию районной газеты. В небольшой, заваленной бумагами и книгами комнатке сидел одинокий дядечка предпенсионного (а может, и пенсионного) возраста и тоже печатал на машинке, как вчерашняя тетенька в жилконторе. Слегка запинаясь, я поведала ему примерно ту же историю: я студентка академии, выполняю задание, узнала про неработающий фонтан и написала про него статью. К статье прилагаются иллюстрации.
– Давайте почитаем, – согласился дядечка.
Я протянула ему материалы. Читал он долго и вдумчиво, между делом роняя обрывочные «Ага», «Угу», «Да, это интересно» и «Это хорошо».
– Скажите, вы учитесь на мастера слова? – наконец поинтересовался он у меня, приподняв очки.
– Нет, я архитектор, – скороговоркой проговорила я.
– Архитектор, – пробормотал он. – Архитектор – это тоже хорошо.
Я затаила дыхание: к чему он все это ведет? Чтобы сказать: «Идите и занимайтесь дальше своей архитектурой, а в наши дела не лезьте»?
– Знаете, я сейчас внесу в вашу статью кое-какие правки, – напротив, сказал дядечка, – вы их примените, и можем ставить в ближайший номер.
Он вооружился даже не ручкой, а простым карандашом и принялся подчеркивать и вычеркивать что-то в моем тексте. Когда он закончил, вручил бумаги мне и сказал:
– Посмотрите, я там убрал лишнее и отметил, где стоит переформулировать. Если есть вопросы, можете задать. Если нет, жду измененный вариант. Получится в течение дня – будет отлично.
– Хорошо, – в тон ему пробормотала я.
Посмотрела правки. Претензий или вопросов у меня не было – все по существу. Выйдя из редакции, я была не столь радостной, как вчера после визита в контору. Скорее ощутила себя растерянной: что, так можно было? Пришла, спросила, получила внятный ответ. Никто меня не оскорбил и никуда не послал. Совсем не так, когда я пыталась найти работу. Этими мыслями я поделилась с вороном, вернувшись в ячейку.
– У тебя появилась уверенность, – ответил мне пернатый. – Ты не напуганная растерянная девочка, которой нужно во что бы то ни стало заработать копеечку, иначе она протянет ноги. Такой можно помыкать и показывать свое превосходство над ней. Ты теперь архитектор, который осуществляет служение городу потому, что хочет городу помочь и имеет на это силы. Да, тебе может быть страшно и тревожно, но ты четко осознаешь, к чему тебе надо прийти. Ты в другой позиции по отношению к миру. Люди это чувствуют.
– Понятно, – вздохнула я, хотя мне, как обычно, было не очень понятно. Ну ладно, наполовину.
Я перепечатала статью в соответствии с правками, сложила в папку и сказала моему фамильяру:
– Все же удивительно, фонтан не работал столько лет, все это видели, но никто не поинтересовался, что с ним, и никакой заявки на ремонт не оставил. Что, каждый думал, это сделает другой?
– Геройство одних – это всегда раздолбайство других, – отозвался ворон.
– Военная мудрость? – усмехнулась я.
– Она самая. Так что героем быть просто: клювом не надо щелкать. – С этими словами он пощелкал клювом.
Я рассмеялась, потрепала ворона по голове, поцеловала в клюв и, велев быть за главного, снова поехала на Петроградку.
– Странно, что вы не мастер слова, – сообщил мне дядечка, забирая у меня статью и фотографии. – Очень проникновенно, знаете ли, написано.
– Спасибо, – смутилась я.
– Не пробовали себя в журналистике?
– Пробовала, – призналась я. – Не сложилось.
– Очень странно. – Он вновь приподнял очки и посмотрел на меня из-под них. – Слог у вас хороший, структуру статьи выдерживаете, проблематику понимаете. Иллюстративный материал, опять же, подготовили. Давайте посмотрим, как ваш материал сыграет, а потом поговорим о возможных перспективах сотрудничества.
– Спасибо, – вновь поблагодарила я. Что мне еще оставалось?
В общем, второй раз я покидала редакцию в еще более растрепанных чувствах, чем в первый. Сотрудничество? Да, это местечковый листок, издающийся на бюджетные средства района, но, значит, статьи они точно могут оплачивать хотя бы по минимальной ставке. Меня такая ставка, скорее всего, не спасет ни от чего, но это какая-никакая возможность закрепиться и накопить публикации. И только сев в автобус, я поняла, что даже не поинтересовалась, как дядечку зовут, а он сам мне и не представлялся.
Ворона в ячейке опять не было. Интересно, куда он летает, подумала я, садясь за книги. Домой? К ректору, туда, где тот находится? Пытается следить за Семеновым и людьми из ложи? Я, конечно, могу его спросить, но он ведь не ответит.
На меня понемногу навалилась тоска. Ворона нет. Дядечка из редакции меня похвалил, но, даже если я начну писать для этого боевого листка Петроградской стороны, это будет больше ради опыта, чем ради чего-то еще. Жить на эти деньги нельзя. Да, у меня осталось еще много от заначки пернатого, но нет вообще никакой определенности, что я поступлю и останусь в академии. И я вообще не представляю, что буду делать, если Семенов все же сочтет мои задания несоответствующими. Правда, что ли, в ложу пойти? Но все, кто в этом городе за меня, – ворон и Дмитрий – категорически не рекомендовали мне это делать. А если поступлю? Хотя ворон и говорил про хорошее распределение потоков обучающихся, это означает, что я все равно буду периодически встречать Макса и его компанию. И Алиса! Ну скажите мне, как и, главное, когда учить голема быть человеком?!
Мне захотелось свернуться клубком, прижать колени к груди, обхватить голову руками и взвыть в голос, но позволить я себе этого не могла: нужно было дочитать про ложу «Три ключа».
Читала я недолго. Строчки начали расползаться, я перестала понимать, как слова складываются в предложения. Я закрыла книгу и задумалась: а если, когда Семенов скажет мне, что я не поступила, заявить в ответ, мол, я все знаю и всем расскажу, если не поступлю. Беда только в том, что по факту я не знаю ничего (кроме того, что он или его племянник как-то замешаны в несчастных случаях либо просто в курсе, как там было на самом деле), а значит, сначала нужно закрепиться в академии и узнать подробности, что происходило со студентами. Хорошо, подсказал мне мой беспокойный ум, тогда можно прийти в ложу и потребовать у них сделать так, чтобы ты училась в академии. Эту мысль я, впрочем, тоже отмела: я-то потребую, они с радостью выполнят мое требование, чтобы потом предъявить свое собственное, встречное – например, шпионить за ректором или что похуже.