Мы вышли из кафе и направились в сторону Анненкирхе.
– Хочешь, зайдем? – спросил ворон.
– Давай, если еще не закрыто, – согласилась я. У входа замерла в нерешительности.
– Думаешь, пустят ли тебя туда? – хихикнул ворон.
– Вроде того, – отозвалась я. – Говорила же: я трусливая и нерешительная.
– Во времена моей юности тут вообще был ДК и кинотеатр, – заверил меня он. – Да и сейчас, если я верно помню, у них тут концерты бывают и кафе есть. Очень прогрессивные ребята.
– У тебя была юность? – усмехнулась я. – Мне казалось, ты сразу взрослым появился. Ты же магическая птица.
– У всего в мире есть юность, – обиженно отозвался пернатый.
Пришлось поцеловать его в клюв.
В Анненкирхе было темно и тихо. Тронутые пожаром да так и оставленные стены будто поглощали свет и звук. Я села под стеной в такой непривычный для церкви кресло-мешок и посадила ворона себе на колени. Так мы сидели и молчали довольно долго.
– Это было очень красиво, – наконец сказал ворон.
– Что? – Я будто очнулась от забытья, в которое меня погрузила эта церковь.
– Как ты работала, – своим человеческим голосом ответил пернатый. – Это была очень красивая и сильная работа.
– Я вас так материла… – пробормотала я.
– Ты? Ну подумаешь, выразилась пару раз, а вообще запомни: иногда хороший мат работает посильнее любого заклинания. Чертей только так гоняет. Молитвой их порой не выгонишь, а матюгнешься посильнее – и нет никого.
Мне живо представился ворон, орущий матом на чертей, похожих на черта с рисунков Пушкина, и я тихо рассмеялась.
– Ты филолог, тебе ли не знать, – добавил ворон.
– В моем окружении это не приветствовалось, – призналась я. – Считалось, что мат – это «черное слово» и, наоборот, привлекает нечисть.
– У тебя теперь другое окружение и другие условия, – заметил он. – Опять же, напоминаю, когда что-то говорят, могут говорить не про тебя, без учета контекста или только часть правды. Да, мат может привлечь сущностей, но в определенных условиях. Может и прогнать, но и это надо делать умеючи. У тебя лыко было в строку, поверь старой опытной птице.
– Ты ж моя птичка. – Я потискала его в объятиях. – Курочка моя!
– И булочку, булочку не забудь. – Ворон потерся о мою щеку головой.
– И булочка, – согласилась я и поцеловала его в макушку.
Так мы просидели почти до самого закрытия. Утро началось с той же звенящей тишины, которая захватила меня вчера. Я ощущала себя так, как будто бы и впрямь наконец поднялась по неимоверно высокой лестнице на площадку и могу перевести дух. Впереди предстоит еще ряд подъемов, но сейчас я дошла до определенного этапа и могу больше не бежать вверх. Я уже прибежала. Теперь надо постоять и осмотреться.
– Что будем делать сегодня? – спросила я ворона, переворачиваясь на живот и обнимая подушку.
– Если не произойдет никаких форс-мажоров, – ответил пернатый, запрыгивая на спину и прохаживаясь по мне, – я бы рекомендовал тебе не делать ничего. Вчера был очень тяжелый день. Лучше посиди здесь и почитай. Можем пойти гулять.
– Лучше гулять, – призналась ему я. – Я хоть отвлекусь, а тут только и буду думать – про Милану, про Семенова, про себя, в конце концов. А в городе я буду изучать город и думать о нем.
– Что бы тебе показать?.. – задумчиво проронил ворон и ущипнул меня за ухо.
Вроде бы все было как всегда, но я не могла отделаться от ощущения, что это в последний раз – скоро всего этого не будет. Скоро все станет иначе.
– Покажи мне город, как ты его видишь, – попросила я.
– Тогда завтракаем и на смотровые площадки! – скомандовал он и прикусил мне второе ухо.
– Вредная бусинка! – сообщила ему я.
Петербург со смотровой площадки я видела лишь однажды – во время своего первого визита на каникулах. Это была смотровая на колоннаде Исаакиевского собора. Об этом я сказала ворону, но мой фамильяр все равно повел меня в первую очередь туда.
– Ты смотрела зимой, – сказал он, – теперь посмотришь летом. Это два разных впечатления.
– Я думала, ты скажешь «города».
– Не исключено, – усмехнулся ворон.
Туристов на колоннаде было примерно столько же, сколько и зимой (зимой их было много, поверьте), а вот впечатления и впрямь оказались другие. Более того, теперь я гораздо лучше знала город и вместо попытки угадать, что вижу перед собой, испытывала радость узнавания.
– Я рад, что ты рада, – тихо проговорил ворон, когда я поделилась с ним своими восторгами.
– Как я тебе завидую! – воскликнула я на очередной смотровой – это была терраса кафе в торговом центре, чтобы попасть туда, можно было даже не бронировать столик, а просто купить кофе. – В хорошем смысле завидую. Ты можешь это все видеть в любой момент, можешь подняться над городом и посмотреть сверху.
– Сам себе завидую, – смущенно проворчал ворон.
– Слушай, – внезапно осенило меня, – это же как вы с ректором дополняете друг друга?! Он может видеть проекции города изнутри, а ты сверху.
– Есть такое, – еще тише пробормотал ворон.
– Круто, – вздохнула я, – правда круто.
Я прошла вдоль ограждения террасы и посмотрела в ту сторону, где, по моим прикидкам, располагался «Красный треугольник». Увы, похоже, отсюда я его не видела или не различала, что это корпуса завода. Мои мысли вернулись ко вчерашним событиям. У меня засвербело получить ответ на свой вопрос.
– Птиц, почему домовой смог принести фонарик, а лестницу не смог?
– Потому что грузоподъемность, – хихикнул ворон, потом серьезным тоном ответил: – Потому что домовые духи не совсем проявлены в нашем мире. Они живут на границе двух миров – тонкого и проявленного. Плотными и осязаемыми становятся редко – когда их призывают, когда им надо заявить о проблемах дома и так далее. Да, они могут поддерживать здания энергетически, будучи с ними в симбиозе. Да, они могут ронять или переносить мелкие вещи, питаться нашей пищей, чинить что-то по мелочи, но предметы и работы крупнее определенного объема им не под силу, даже группе духов. Так что, считай, у них лапки.
– Ясно, – вздохнула я.
– Между прочим, этот Карп Наумович вчера сделал больше, чем положено, – заметил пернатый, – так ты его спрессовала.
– Я? Его?
– Ты. Его. У меня в какой-то момент было чувство, будто он решил, что перед ним если не Великий, то главный архитектор города.
– А такой есть?
– Есть. – Ворон перелетел с перил мне на плечо, и мы пошли на выход. – Должен же кто-то управлять всей этой неуправляемой группой лиц, считающих себя магами архитектуры. На первом курсе вам объяснят, так что не беги впереди паровоза.
– Выходит, я ему тоже подчиняюсь?
– Нет, – отрезал он, – пока у тебя нет диплома архитектора, ты никому не подчиняешься, разве что непосредственным работодателям, если они есть, а также своим педагогам.
– И ректору? – глупо спросила я.
– Если ты работаешь в академии, то и ректору, – ответил ворон таким важным тоном, как будто вопрос моего трудоустройства был давно решенным.
Я ощутила тугой холодный комок под солнечным сплетением. Неужели ворон, когда летает к ректору, беседует с ним обо мне? Интересно, что они говорят? Если это так, обо мне знает не только ложа, но и ректор. В том числе знает и о наших художествах в его кабинете. И рано или поздно ведь мне придется встретиться с ректором лично. Я даже не знаю, хочу ли этого. Впрочем, помочь этому человеку я все же хотела, о чем и сообщила ворону.
– Птиц, и все же, что можно сделать, чтобы обезопасить ректора?
– Похоже, пока ничего, – проворчал тот. – В ложу тебе соваться нельзя, они за тобой и так рано или поздно придут. У Семенова ты гончих отжала, а еще он ложе должен не допустить тебя в академию. Про криминализированные элементы я вообще молчу. Даже не думай. Про власти могу сказать примерно то же, да и кто тебя туда пустит. Так что чем ты ему поможешь?
– Прилежной учебой, – так же ворчливо отозвалась я и призналась: – Я вчера усложнила всем задачу, а Семенову, кажется, и жизнь.
Пересказав вчерашний эпизод, я рефлекторно втянула голову в плечи, ожидая, что ворон начнет дуться и орать. Ворон начал смеяться. Я бы даже сказала, что он начал истерически ржать так, что на нас оглядывались прохожие.
– Ну ты даешь! – отсмеявшись, с глубоким уважением в голосе произнес мой фамильяр. – Нет, я, конечно, ожидал от тебя рано или поздно чего-то подобного, но скорее поздно, чем рано. Отожгла ты вчера напалмом, что говорить.
После этого он, правда, посерьезнел.
– Ты действительно загнала Семенова в угол. С одной стороны, ты вплотную подобралась к его тайне, и он сам спросил, чего ты хочешь за молчание, с другой, на него давит ложа, которой ты нужна не у нас, а у них. Незавидное положение, что говорить. Семенов, конечно, та еще крыса, но всем известно, на что способны крысы, если загнать их в угол. Я очень надеюсь, что прыгать он не будет, а попробует усидеть на двух стульях – и тебя пропустить, и как-то оправдаться перед ложей, но это значит, что ректору придется вернуться со дня на день, чтобы иметь возможность как-то повлиять на ситуацию.
– Ты… ты рассказывал ему обо мне? – не сдержалась я.
– Зачем? – с грустью спросил ворон.
Я не нашла что ответить, поэтому ответила вопросом на вопрос:
– Может, ему все же амулет?
– Хорошо, – нехотя согласился ворон, которого я этим, похоже, уже достала. – Амулетом на удачу может быть любая вещь, отданная человеком с намерением помочь другому. Если ты хочешь подарить ректору кусочек удачи и поддержки, можешь дать любую свою вещь, которую он будет носить с собой или хранить в кабинете.
Я свернула в ближайший открытый двор, сняла со спины рюкзак и опустилась на скамейку. Ворон пристроился рядом.
– Сейчас найдем, – уверила я моего фамильяра и принялась копаться в рюкзаке.
Если вы думаете, что у меня там был склад милых маленьких вещиц, то ничего подобного. Там лежали документы, блокнот, набор ручек и карандашей, книга про ложу, которую я никак не могла дочитать, поскольку она в основном состояла из биографий ее именитых членов, кошелек, косметичка, служившая скорее аптечкой, а вот милых маленьких вещиц не было. Были там ключи от ячейки, ключи, которые мне дал город, а я не переложила их в пакет, в который я их собирала, и, разумеется, ключи завета. Ключи! Я нащупала во внутреннем кармашке ключи от родительской квартиры. На них красовался брелок – такие были модными еще во времена, когда я училась в средней школе: прозрачное пластиковое сердечко, наполненное жидкостью, в которой плавали блестки и картинка с двумя красными сердцами, пронзенными стрелой, розочками и надписью «Love». Я уже даже не помнила: купила ли его сама или мне его подарили, но как повесила на ключи в те времена, так и не снимала. Брелок был слегка потертым, но в цел