Белый и Толстой в «серо-буром Берлине»
Как только с наступлением нэпа открылись границы, в Берлин хлынул поток российской интеллигенции. Вскоре в Берлине собрались десятки ведущих русских литераторов и журналистов, и он превратился в мощный литературный центр. В 1922 году он стал столицей русского книгопечатания. Здесь создаются десятки книгоиздательств, среди которых важнейшими в литературном аспекте выступают «Слово»[229], «Издательство И. П. Ладыжникова»[230], «Эпоха»[231], «Скифы»[232], «Геликон»[233], «Огоньки»[234], издается множество газет и журналов.
В течение 1920–1921 годов в столицах Европы открылись откровенно просоветские периодические издания, финансируемые из Москвы, но они не имели успеха. Тогда новые власти избрали более сложную тактику разложения и раскола эмиграции.
С 26 марта 1922 года в Берлине начинает выходить ежедневная сменовеховская газета «Накануне». Она номинально была независимой, но финансировалась Москвой, курировал ее берлинский полпред Крестинский. У нее, единственной из зарубежных русскоязычных газет, было свое представительство в Москве. Газету издавала группа т. н. сменовеховцев, главой которых был Н. В. Устрялов[235], в 1918 году выдвинувший платформу национал-большевизма, представляющего большевиков как национальную консолидирующую силу. Осенью 1921 года в Праге вышел в свет сборник «Смена вех», утверждающий национальный характер новой власти и призывающий к сотрудничеству с ней. Вскоре в Париже стал издаваться одноименный журнал, просуществовавший до марта 1922 года. Поздней осенью 1921 года часть сменовеховцев переехала в Берлин и занялась организацией газеты. Название газеты «Накануне» подчеркивало преемственность с московским журналом, который Устрялов, профессор Ю. Ключников[236] и Ю. Потехин[237] издавали весной 1918 года. Издавалась газета под редакцией Ключникова и Г. Кирдецова[238], при ближайшем участии профессоров С. Лукьянова[239], Ю. Потехина и Б. Дюшена[240].
В ситуации ранних 20-х движение «Смены вех» имело целью примирение с большевиками — что означало раскол эмиграции и возвращение части интеллигенции в Советскую Россию. В Париже Толстой, недовольный упадком эмиграции и собственным положением в эмигрантской литературе, позволяет себя соблазнить сменовеховским проектом. Ему обещают то, чего он был лишен в Париже, — собственный журнал. Действительно, Толстой становится редактором «Литературного приложения» к газете «Накануне»; оно начало выходить с 30 марта 1922 года, в нем работали молодой А. Ветлугин (В. И. Рындзюн)[241], более зрелый И. Василевский (He-Буква)[242], пожилая и бедствующая Нина Петровская[243], старики-декаденты первого призыва (еще времен «Северного вестника») Н. Минский[244] и 3. Венгерова[245], и другие. А. С. Ященко[246] в 1922 году печатал в газете полемические материалы, а в 1923 году стал редактором «Иностранного приложения». В газете печатались И. Соколов-Микитов[247], А. Дроздов[248], Г. Алексеев[249], советские писатели. После отъезда Толстого «Литературное приложение» редактировал Роман Гуль[250].
Однако ничего не было ясно, будущие враждебные лагеря только начинали консолидироваться, когда в ноябре 1921 года Толстой из эмигрантского Парижа переезжает в Берлин. Зима 1921/22 годов была занята устройством на новом месте и попытками ориентации в новой реальности.
18 ноября в Берлине оказался, после долгих передряг, и Андрей Белый; он описал их в очерке «Одна из обителей царства теней» (Белый 1924). В начале декабря Белый и Толстой участвуют в организации берлинского Дома искусств (в кафе «Леон» и «Ландграф). Белый также организовал здесь отделение Вольной философской Ассоциации (Белоус-2: 233–349), действительным членом которой 5 декабря 1921 года был избран и Алексей Толстой (Белоус-2: 258).
В Берлине Белый возглавляет основанный в конце 1921 года журнал «Эпопея»[251], публикует в нем «Записки чудака», роман «Котик Летаев» и «Воспоминания о Блоке»[252], издает, часто при этом перерабатывая, уже написанные ранее произведения.
В это время его книги издаются в Петрограде и Москве, в издательствах кооперативных, государственных и частных: в марте — «Возвращение на родину. (Отрывки из повести)» (Книгоиздательство писателей в Москве); в апреле — «Звезда. Новые стихи» (Пб.: Государственное изд-во); в июне — «Котик Летаев» (Пб.: Эпоха).
Итак, Белый, как и многие другие, пытается стать «над схваткой»: присутствует и в эмигрантской культуре, и в культуре метрополии. Статус его амбивалентный: он не эмигрант, но, рассердившись на советское полпредство, якобы потерявшее переданную им корзину с книгами и рукописями, угрожает эмигрировать; рукописи тут же нашлись (Белый — Разумник 1998: 234). Вначале он сотрудничает с широким кругом издательств, политически самых разнообразных: памфлет «Сирин ученого варварства», выросший из спора начала 1918 года — из своих тогдашних возражений на антискифские нападки Вяч. Иванова — и реально явившийся откликом на «Переписку из двух углов» Иванова и Гершензона (1922), он печатает в «Скифах» у левых эсеров: И. Штейнберга, А. Шрейдера, Е. Лундберга[253], но вскоре охладевает к этой группе. Поэма «Первое свидание» выходит у кадета И. В. Гессена[254] в «Слове»; свою «Эпопею», всячески подчеркивая ее внепартийность, он издает в эстетском, однако достаточно лояльном к Советской России «Геликоне» у эсера А. Г. Вишняка, а книги свои — по большей части в издательстве «Эпоха» у С. Г. Каплуна-Сумского, бывшего меньшевика, тяготеющего к Горькому.
В «русском Берлине» Андрей Белый ожидал воссоединения с женой, Анной (Асей) Тургеневой[255], надеясь, что сложности в их отношениях, обозначившиеся еще в 1913–1915 годах, будут забыты. Встретившись наконец с ней в декабре, он испытал двойной удар: за эти годы Ася, остававшаяся в Дорнахе, давно предпочла ему их общего духовного руководителя, главу антропософского движения доктора Р. Штейнера, и теперь не собиралась вернуться. Штейнер же, приехав в Берлин, не проявил ожидаемого интереса к возобновлению антропософского сотрудничества с Белым.
В марте — апреле 1922 года между бывшими супругами происходит окончательный разрыв на фоне другого ее увлечения, для Белого оскорбительного, — поэтом-имажинистом А. Б. Кусиковым[256]. Белый впадает в отчаяние, ср. письмо от 15 января 1922 года: «От боли стискиваю зубы; и — пью…» (Белый — Разумник 1998: 234); в пивных он сближается с немецкими интеллигентами, превратившимися в люмпенов, просиживает там подолгу (Белый 1924–1925: 36). Но уже в марте он пишет: «Берлин решил, что Белый “спился” (и — неправда)» (Белый — Разумник 1998: 239).
Тщательно соблюдаемая аполитичность Белого почти сразу начинает подвергаться серьезным испытаниям. В конце 1921 года разворачивается скандал с Евгением Лундбергом, редактором издательства «Скифы», который сжег тираж только что опубликованной его издательством антибольшевистской брошюры Л. Шестова, своего учителя и духовного отца, — по всей видимости, ввиду начавшегося своего движения в сторону сменовеховства, под воздействием советских представителей в Берлине. Лундберг был одним из активистов Дома искусств, входил (как и Шестов) в созданный Белым в Берлине филиал Вольной философской ассоциации. По следам этого аутодафе, возмутившего общественное мнение, в марте 1922 года «Руль» обвинил Лундберга в том, что он якобы призван осуществлять наблюдение за русскими писателями в Берлине. Лундберг опроверг это сообщение в советском официозе «Новый мир» в конце марта, и одновременно А. С. Ященко поместил его опровержение в редактируемом им журнале «Новая русская книга» в № 3. По просьбе Лундберга Ященко помогал ему в организации третейского суда между ним и Гессеном, взяв на себя необходимые контакты (Белоус-2: 278–299; Флейшман и др. 2003: 29–31).
За историей с Лундбергом последовал грандиозный скандал с «Накануне». Газета начинает выходить с конца марта, и сразу же сменовеховцев начинают изгонять из эмигрантского Союза писателей и журналистов.
2 апреля 1922 года, на вечере, посвященном памяти В. Д. Набокова, в берлинском Доме искусств внезапно разразился спор Толстого с Андреем Белым о сменовеховстве:
В ДОМЕ ИСКУССТВ
А. Н. Толстой с присущим ему тонким юмором рассказал о своем знакомстве с В.Д., совместной поездке в Англию в 1916 г., представлении английскому королю, посещении английских передовых позиций, подчеркивая проявлявшуюся при всех обстоятельствах гармоничность облика В.Д. «Это был ритмически сделанный человек… Лучший образец русской расы».