— Абсолютно, сэр. Вот только решать это не вам, — Сейм был просто непробиваем.
— Еще как мне! Я сегодня же подам рапорт с требованием перевести ее в другую группу.
— Да хоть на Луну! — рыкнул Сейм, сдерживая рвущегося к контролю монстра. — Я все равно не отступлюсь. А по поводу удавить… можете попытаться, конечно. Со мной. Но посмеете тронуть девушку хоть кончиком пальца, и, клянусь, я даже из мертвых восстану, но заставлю заплатить за каждую секунду ее боли.
Мизерная толика энергии монстра все же смогла найти брешь, и как Сейм ни старался остановить этот всплеск, она врезалась в подполковника, и у того пресеклось дыхание, и вынудила, схватившись за сердце, сделать шаг назад. Никогда Сейм не позволял высвободиться этой разрушительной мощи, даже на заданиях. Ни разу не дав свободу силе, клубившейся в нем годами в ожидании жертв, Сейм интуитивно знал, что она способна убить все живое без разбору. Этой смертоносной энергии было все равно, кому причинять вред, а тренироваться в ее направленном применении Сейм опасался, не будучи уверенным, что справится. Но стоящий перед ним человек посмел угрожать Джимми, и это делало монстра неуправляемым.
— Ты меня испугать пытаешься? МЕНЯ? — глаза Лейна расширились от неверия, когда он хватал воздух ртом.
— Я только предупреждаю, — Сейм уже пожалел, что не смог удержать выброс энергии, но ничего уже не поделаешь.
— Ты вообще в своем ли уме?
— Совершенно. Никогда еще ни в чем так не был уверен.
— Хочешь войны со мной, демонский выползок? — глаза Лейна превратились в щелки, а лицо пошло пятнами.
— Нет, сэр. Ни в коем случае. Это бы причинило боль Джимми. А я этого не могу позволить. Ни за что.
— И, тем не менее, считай, что твоя жизнь отныне превращается в ад.
— В таком случае я даже не замечу изменений, сэр, — равнодушно пожал плечами Сеймас.
Лейн, пронзив Сейма напоследок яростным взглядом, развернулся и зашагал к дому.
Эмма стояла у окна в гостиной и наблюдала за разговором мужчин из окна. Сердце подскакивало, как после выматывающего многочасового марш-броска, совершая при этом тошнотворные кульбиты при каждом резком движении отца. Он был в ярости. Эмма за годы совместного проживания видела его разным. Усталым, раздраженным, молчаливо-безучастным, даже пару раз по настоящему злым. Но такого, бьющего наотмашь бешенства, она не замечала за ним никогда. И ни разу эти эмоции не были направлены на нее. Сегодня же она впервые кожей ощутила обжигающий холод отцовского гнева. И еще. Еще в его глазах было нечто. Презрение? Но почему?
Эмма вздрогнула, когда поняла, что отец явно кричит что-то Сейму в лицо. Казалось, он желает буквально вцепиться в горло лейтенанту зубами. Боже, что же она, неразумная, натворила! Сеймас же стоял, как скала, и Эмма, даже будучи такой раздерганной, не могла не признать, что вся бушующая ярость отца буквально разбивалась об него, словно беснующие волны океана о прибрежные скалы. Это, наверное, просто ненормально в такой момент думать о том, как же невыносимо притягателен для нее этот мужчина, тогда как все вокруг напоминает настоящую катастрофу.
Отец резко развернулся и пошел к дому. А Сейм, опершись на капот джипа, посмотрел прямо на нее, безошибочно находя, и слегка кивнул. Он демонстративно расслабился, словно говоря ей, что не сдвинется с места и будет прямо тут.
Дверь открылась и закрылась с таким грохотом, что старые каменные стены дома завибрировали, проникаясь злостью хозяина, и даже сам воздух стал наполнен для Эммы тревогой. Она обернулась к отцу и, вытянувшись, стояла под его расчленяющим взглядом. Он молчал, но теперь презрение в его глазах читалось абсолютно отчетливо. Жаркий, удушливый стыд заполнил все тело и разум Эммы до самой последней клетки, и скрутил желудок тошнотой. Ее бросило в жар, и противный пот выступил на всем теле. Она и сама не понимала, за что чувствовала такую всеобъемлющую вину, но буквально задыхалась от нее.
— Ты меня разочаровала, Эмма, — прозвучавшие, наконец, слова отца показались Эмме неподъемным грузом, что упал на плечи и согнул позвоночник.
«Разочаровала, разочаровала, ты меня разочаровала!» Эти слова повисли огромными полыхающими буквами в воздухе комнаты, воплощая ее главный страх, лишая кровь кислорода.
— Я… — голос отказал служить ей, став просто скрипучим карканьем.
— Молчи! Столько лет, Эмма! Я потратил на тебя столько лет, надеясь воспитать достойного человека, несмотря на твое происхождение! Я тратил на тебя каждую свободную минуту своего времени. Стремился помочь тебе стать настоящим бойцом, профессионалом, достойным уважения товарищей. Кем-то, кто будет неуклонно стремиться добиться в своей жизни успеха, стать полезным для армии и всей страны в целом. Кем-то, кто заставит окружающих считаться с собой, невзирая на твой пол и то, кем ты являешься по факту рождения. И что же я вижу, стоило мне только выпустить тебя из-под своего контроля? — каждое слово было как брошенный прямо в центр груди камень, бьющий точно в цель, не промахиваясь. — Не понадобилось много времени, чтобы ты забыла о чувстве долга и собранности и решила стать развлечением для одного из этих демонских полукровок. Шлюхой для ублажения его развратных потребностей!
Эмме показалось, что отец влепил ей пощечину, и она отшатнулась, сжимая в кулаки затрясшиеся руки.
— Отец…
— Заткнись, Эмма! Тебе нечего мне возразить после того, что я видел своими глазами! Ты смотрела на этого Сеймаса, как обезумевшая от похоти кошка! — девушка просто не могла поверить, что отец говорит ей такие слова, и качала головой, словно желая стряхнуть это наваждение. — И это после того, как я тебя сотни раз предупреждал, что собой представляют эти ублюдки. Разве я не говорил тебе, что смыслом их жизни является желание убивать и предаваться бесконечной похоти? Они просто кровожадные и развратные порождения греха, не способные на человеческие эмоции и привязанности, желающие лишь ублажения своих низменных потребностей. Разве ты не убедилась в этом?
Эмме очень хотелось возразить. Да, может, в чем-то отец и прав, но уж точно не по поводу эмоций и привязанностей. Но найти в себе смелость перечить человеку, которому привыкла беспрекословно подчиняться почти всю сознательную жизнь, было не так-то просто.
— Лейтенант Сеймас другой, отец, — только и смогла выдавить Эмма, чувствуя, как новый приступ тошноты сжал желудок.
— Другой? Другой?! — взвился еще больше мужчина. — Чем он отличается от остальных?
— Он… он хорошо ко мне относится. И он хочет серьезных отношений, а не сиюминутной интрижки, — девушка едва сдерживала дрожь, и новая волна жара проявилась на едва просохшей коже потом.
— Очнись, Эмма! Он такой же, как все! Спит со шлюхами и не заводит никаких отношений. Никаких! А тебе он это говорит, только чтобы уложить разок под себя. И думаешь, ты его интересуешь на самом деле? Считаешь, такой, как он, вдруг, волшебным образом поменял свои предпочтения и решил с женщин, с легкостью, по первому требованию, раздвигающих ноги и выполняющих все его извращенные фантазии, переключиться на тебя? Я мужчина, и я тебе говорю, что так не бывает!
О Господи, Эмма и не знала до сих пор, что слова могут так больно ранить. И особенно мучительно было это слышать от того, кому доверяешь всю жизнь, от кого даже в голову не приходит защищаться.
— Они все, каждый из них ненавидят меня, потому что я ставлю их на место и держу в узде столько лет, — продолжал вбивать огромные гвозди прямиком в сердце девушки подполковник. — И, переспав с тобой, сделав из тебя подстилку для себя и остальных, он просто желает поквитаться со мной. Ударить по самому уязвимому, потому что по-другому не достать. Он просто дурит тебе голову, чтобы потом демонстративно унизить. Он знает, что сделает мне этим больно, а ты сама для него не больше, чем просто средство. У этих созданий нет сердца!
— Это не так! — горло Эммы сжалось, и слезы обиды и унижения подступили к глазам. Никогда раньше она не плакала перед отцом. Но сейчас сдержаться просто не могла. Уж слишком уязвима была сейчас душа, наивно открывшаяся навстречу теплу неожиданного счастья. А сейчас её словно швырнули в жидкий азот.
— Это так! У него нет никаких чувств к тебе! — голос Лейна неожиданно дрогнул и смягчился. — Я вижу, что это причиняет тебе боль, но лучше лишиться иллюзий сейчас, чем горько раскаиваться позже.
Отец шагнул ближе к Эмме и скупым движением провел по мокрой щеке девушки, пожалуй, впервые желая подарить ей нечто вроде утешающей ласки. Когда-то Эмма, наверное, замерла бы от счастья, впитывая прикосновение без остатка, но прямо сейчас девушка не готова была принять эту жалость и отшатнулась.
— Я не верю! — впервые она решилась повысить голос, упрямо глядя на отца. — Простите меня, отец, но вы не можете знать всего.
— К сожалению, или к счастью, могу. Я не имею права тебя посвящать в такое, но раз уж моих слов для тебя недостаточно, то скажу. Твой лейтенант Сеймас пишет еженедельные отчеты о тебе в научный отдел. И знаешь, о чем они? О том, проявляешь ли ты сексуальный интерес к мужчинам вокруг себя или нет. Говоря простым языком, он наблюдает по заданию, собираешься ли ты лечь в чью-то постель. Как думаешь, мужчина, увлеченный тобой на самом деле, мог бы делать подобное?
Эмма отшатнулась и оперлась о стену, потому что ноги неожиданно ослабли.
— Нет! Этого не может быть, — шокированно прошептала она.
— Может, девочка, может, — лицо мужчины стало печальным и жутко усталым, а голос зазвучал нотками обреченности. — Ты очень многого не знаешь, что творится вокруг тебя, и не видишь всей картины. Не зря я не хотел, чтобы ты переезжала на базу. Тянул до последнего. Знал, что как только окажешься там, эти гребаные ученые вцепятся в тебя как питбули.
Вздохнув, подполковник опустился в кресло, и плечи его сгорбились.
— Урод Ранзони просто помешан на идее получить еще существ с такими же способностями, как у тебя. Эмма, если б