Но зачем тогда Сейм звал на свидание? Зачем говорил все эти проникновенные слова. Зачем давал понять каждым движение и взглядом, что не отступится, что будет рядом, несмотря ни на что?
А вдруг это фото просто какая-то ошибка? Ну, такая досадная случайность, как часто и писали в тех самых романах?
— Ну да, на самом деле она окажется его давно потерянной сестрой, — сама себе вслух сказала девушка и рассмеялась сухим хриплым смехом. — Ну и дура же ты, Эмма! Если бы это было так, то почему тогда и Пич, и близнецы смотрели на тебя, как на жалкую доверчивую неудачницу?
Потому что она такая и есть! Даже если не считать, что дальнейшая жизнь подвешена в невесомости и зависит от решений совершенно незнакомых людей, которые могут обречь девушку на что угодно, как, скажите на милость, ее угораздило влюбиться именно в Сеймаса? Почему бестолковое сердце не выбрало кого-то попроще? Тогда, если бы этот мужчина предал, у Эммы был шанс разлюбить, разочароваться, встретить кого-то лучше. Но разлюбить Сейма? Встретить лучше? Можно только горестно посмеяться над попытками. Ведь даже сейчас она, думая о нем, злясь и пытаясь ненавидеть, только и может вспоминать тепло его рук и чувство надежности и безопасности, когда его большое тело прижималось к ней, вкус его поцелуя — такой пьянящий и освобождающий ее настоящую. А еще очень пугало неистовое желание найти и задушить своими руками ту самую блондинку. Отобрать Сейма и у нее, и у всех, кто мог бы посягнуть, потому что каждая клетка в теле выла, что он принадлежит Эмме. Только ей одной и больше никому.
Девушка крепко зажмурила глаза и затрясла головой, будто это могло помочь выбросить все воспоминания и мысли. А когда открыла их, испуганно ахнула и вскочила, принимая боевую стойку. Прямо перед ней возвышалась огромная мужская фигура. Яркий лунный свет падал этому человеку со спины, погружая черты в густую тень, но Эмме и не нужно было освещение, чтобы узнать своего командира.
— Ты? — прерывисто выдохнула она.
— Я. А ты ждала кого-то другого? Может, я помешал? — голос Сеймаса звучал спокойно, резко контрастирую с ее смятением.
До Эммы только через секунду дошло, что мужчина намекает на то, что она может быть тут не одна, моментально вышла из себя. И это после того, что она видела на том проклятом фото! Да как он вообще смеет? Ее острый подбородок заносчиво вздернулся.
— Помешал, — дерзко ответила она, стараясь не шмыгать носом и не меняя воинственной позы.
А это было ой как нелегко, потому что глупое сердце с момента появления мужчины стало набирать скорость, как потерявший тормоза локомотив, несущийся с горы.
— Ну и прекрасно, что помешал, — угрожающе прищурился мужчина. — Собираюсь делать это и впредь. А ты, кстати, в курсе, какое наказание полагается за самоволку, Джимми?
Сеймас нахмурился и ощупал Эмму обеспокоенным взглядом, словно желая убедиться, все ли части тела на месте. Вот зачем он так делает? Разве мало того, что ее кожа болит, желая, чтобы он коснулся хотя бы кончиком пальца, а злость, бушевавшая еще совсем недавно, будто просачивается наружу, уходя в землю, покидая и лишая решимости противостоять тому, что с ней творится рядом с Сеймом. Боже, она чертова безвольная слабачка!
— Знаю. Ничего, потерплю. Все же терпят, — чуть дрогнувшим голосом ответила Эмма, отчаянно сопротивляясь своим чувствам.
— Ты — не все, глупая девчонка! И если тебе так уж наплевать на себя, то вспомни, что я, как твой командир, должен буду разделить его с тобой, — СС, явно поддавшись раздражению, сделал небольшой шаг к ней.
— Так ты поэтому сорвался со своего свидания? Боишься, что шкурку попортят? — вскинулась Эмма, отступая.
— Не знаю, о чем ты говоришь, Джимми, — даже не моргнув, твердо ответил лейтенант. — На настоящее свидание я ходил только раз в жизни со своей любимой девушкой, и, насколько мне помнится, оно закончилось, едва начавшись.
Воспоминание о том, как он приглашал ее, и что было после, сжало грудную клетку Эммы, как тисками — так сильно, что едва опять чуть не выдавило предательские слезы. И это помогло вспомнить о злости.
— Вот, значит, как? — Эмма заводилась все больше. — А как же, в таком случае, называются твои романтические встречи с женщинами?
О Господи, она ведь не могла спросить такое? Вот так вот просто взять и ляпнуть подобное. И кому?
— Джимми, таким маленьким наивным девочкам не положено знать, как называется подобное непотребство, — невозмутимо ответил Сеймас, и, вопреки ожиданию, при этом он не выглядел взбешенным.
— Значит, дело, и правда, в этом? В том, что я такая наивная и неопытная, и не могу… ничего?
Каким же жалким писком кажется ее голос.
— Чего, например?
СС издевается над ней?
— Ты сам знаешь! — лицо и уши вспыхнули, и волна стыдливого жара покатилась по телу.
— Даже не представляю! Не скажешь поточнее, о чем речь?
Да, очевидно, он, и правда, решил поглумиться и вогнать ее в убийственное смущение.
— Ты прекрасно знаешь! — Эмма топнула и сжала кулаки.
— Хочешь двинуть мне, малышка? — Сейм шагнул ближе.
— Еще чего! — Эмма отскочила подальше, сохраняя боевую стойку. — Вы ведь мой командир, лейтенант. А я субординацию соблюдаю.
Сеймас демонстративно посмотрел на часы.
— Пять минут первого ночи, — хмыкнув, произнес он. — Ты уже целых пять минут как в увольнительной, мы за территорией, и на мне нет формы. К тому же здесь темно и место уединенное. Так что можешь смело врезать мне и отвести душу, а потом сказать, что не признала меня в темноте, а я не спешил представиться.
— Что за ерунда? — растерянно захлопала ресницами Эмма.
— Вот и я о том же, — Сейм продолжал надвигаться на нее, как сама неизбежность, а она пятилась, буквально заставляя себя переступать ногами, упорно желавшими двигаться в совершенно противоположном направлении. — Черт, девочка моя, мы совершенно одни, впереди у нас целые сутки в свободном полете, так что, давай ты побыстрее уже выскажешь мне все, что хочешь, можешь дать мне по морде, если этого требует твоя душа, и мы, наконец, сможем перейти к примирительным объятьям и поцелуям, потому как я просто сдохну, если не прикоснусь к тебе прямо сейчас, — последние слова мужчина прошептал сиплым шепотом и решительно шагнул к Эмме.
Но девушка опять попятилась и ощетинилась.
— Лейтенант, вам лучше идти и дальше обниматься с вашей блондинкой. Она-то уж точно будет знать, что делать дальше!
О, а еще пусть эта девица подавится насмерть пивом или чем там, или ее постигнет еще какая-нибудь страшная участь!
Эмма замерла в ожидании гнева Сеймаса, но вместо этого он улыбнулся широко и так довольно, словно услышал нечто делающее его абсолютно счастливым.
— Нет у меня никаких ни блондинок, ни брюнеток, ни даже рыжих. У меня есть только ты, маленькая ревнивая девочка. А что нужно делать дальше, я и сам тебе расскажу и покажу, — Сейм подступал ближе, и слова, которые он шептал, казалось, прожигали ее насквозь.
Тело вдруг стало одновременно вялым и непослушным, не способным больше отдаляться от этого мужчины ни на единый сантиметр. И при этом сердце расширилось и билось изнутри о ребра так, будто всерьез было намерено пробить себе путь наружу. Кровь внезапно стала такой горячей, и ее вдруг оказалось так много, что она грохотала в висках и ушах и распирала каждый даже мельчайший сосуд, несясь по телу, как обезумевшая.
— Я видела фото, — собственный голос прозвучал беспомощным шепотом, и Эмме захотелось просто разрыдаться от того, что она опять безвозвратно тонула в Сейме, а ухватиться ей было не за что. Уж в ней-то самой точно не было ничего, что можно было использовать как спасательный круг в этом бушующем море по имени Сеймас.
— Я знаю, — ответил Сейм, останавливаясь прямо напротив Эммы и делая шумный глубокий вдох.
— Ты обнимал ту женщину…
Боже, ну почему она лепечет, как обиженный ребенок, когда должна говорить это гневно и обвиняюще. Ведь так?
— Не-а, — ладони Сейма очень осторожно, будто подкрадываясь, скользнули на ее талию, и Эмма резко вдохнула, как от ожога. — Обнимаю я только тебя. То, что ты видела, и близко не было объятием. Веришь мне?
Ее бестолковая голова кружилась, его мужской запах был концентрированным наслаждением, ее язык отказывался слушаться, а мозг стремительно забывал слова и причины, почему ей нужно быть от этого мужчины как можно дальше.
— А я должна тебе верить? — пробормотала Эмма, глядя в грудь Сейму, потому что знала, что стоит поднять глаза, и она пропадет окончательно.
— Конечно, должна, родная, — губы мужчины едва ощутимо касаются макушки, медленно, но неуклонно начиная путь к ее виску. Горячее дыхание щекочет кожу, заставляя вздрагивать, обреченно признавая, что она хочет Сейма еще ближе.
— Что бы ты ни видела на той чертовой фотографии, знай, это даже отдаленно не было объятием или даже дружеским прикосновением, — ладони мужчины нежно и настойчиво все сильнее прижимали Эмму к его большому телу, и она поддавалась, потому что уже не было в ней ничего, что могло бы противостоять этому обволакивающему теплому захвату. — Я расскажу тебе все позже, не утаю ничего, ни единой мелкой детали и подробности. Но сначала мне нужно знать, что ты доверяешь мне. Ты знаешь, что я просто вояка, и язык у меня не подвешен, чтобы плести тебе тут кружева из красивых слов. Все, что я могу сказать, это то, что есть на самом деле.
Сильные руки стиснули бедра девушки, и ноги вдруг лишились опоры, когда Сейм поднял ее так, чтобы их глаза оказались прямо напротив. Эмма вскрикнула, едва только их взгляды столкнулись. Нет, больше не было того постепенно набирающего скорость погружения в карие глубины, как раньше. Эмма ухнула мгновенно, отправляясь в свободное падение в эту губящую бездну, ни за что уже не цепляясь и даже не помышляя о спасении.
— Отныне и до последнего моего вдоха я принадлежу тебе, Джимми, — лицо Сейма было напряженным и сосредоточенным, будто он не просто говорил, а приносил клятву. — Весь я со всеми потрохами и заморочками, всеми, что есть у меня или когда-либо будут, все это твое и больше ничье. Хочу быть уверен, что ты абсолютно точно понимаешь это. Я — ТВОЙ. Но и ты моя, девочка. Никогда никому не отдам, не отпущу, убью любого, кто посягнет. Только к тебе желаю прикасаться. Только тебя хочу целовать. Только с тобой хочу заниматься любовью. Хочу этого так невыносимо, что впору орать. Ты мне веришь?