— Говорите! — приказал профессор. — Кто эта девица?
— Это, — госпожа Аалтонен проглотила слюну. Ее большой кадык неуверенно дернулся. Ко похолодела. А вдруг она — не агент Милодара? И через несколько секунд здесь прозвучат выстрелы — силачи расстреляют самозванку. — Это Вероника… — Сказав так, директриса осмелела и повторила уже уверенней: — Вероника!
— Откуда вам известно ее имя? — спросил профессор.
— Мы называем детей… порой по случайным, совсем случайным деталям. Но в случае с Вероникой мы были почти уверены в ее имени.
— Почему? — профессор вцепился в директрису взглядом.
— На шее у девочки был золотой медальон. В нем находилась старая почтовая марка с надписью «Вероника». Мы определили, что так называлась маленькая английская колония в Карибском море, рядом с островом Тринидад. Марка относилась к выпуску 1886 года…
— Красная? Три пенса? — Голос филателиста сорвался.
Он закрыл лицо руками.
Он плакал.
Все вокруг замолчали. Было неловко видеть, как трясутся узкие плечи этого короля почтовых марок.
— Простите… — профессор вытер глаза рукавом, шмыгнул носом и спросил: — А что случилось с этим медальоном?
— О! — воскликнула госпожа Аалтонен. — Вероника бежала из детского дома так быстро, что не оделась и забыла свой медальон.
— Вы привезли его? — догадалась Ко.
— Простите, Ко… Вероника! Я думала, что помогу тебе отыскать твоего отца.
Директриса раскрыла свою сумочку и долго, мучительно долго копалась в ней, пока наконец не извлекла бумажный пакетик. Из него вытащила толстыми пальцами плоский золотой овал на тонкой цепочке.
— Это он! — закричал профессор. Он выхватил медальон из пальцев директрисы и открыл его. Выпавшую марку колонии Вероника он положил на ладонь и не дыша начал ее рассматривать.
Наконец, вспомнив, что он здесь не один, профессор произнес:
— Это очень редкая марка. Ее нельзя подделать, потому что я помню расположение штемпеля. Все эти годы я страдал от того, что она потеряна для моей коллекции. Спасибо вам, мадам, за то, что вы возвратили эту ценность домой…
— Вы имеете в виду марку? — Директриса была потрясена душевной извращенностью профессора. — Марку или дочку?
— С дочкой теперь все ясно, — отмахнулся профессор. — Кстати, это вы забрались в сейф детского дома и достали оттуда секретные генетические карты?
— Да, — упавшим голосом произнесла директриса.
— И много вам за это заплатили?
— Клянусь вам, что ни гроша…
— Неважно. Даже если это так, то, значит, вам заплатили не деньгами, а молчанием. На свете есть только корысть и шантаж.
— Как вам не стыдно…
— А я не лучше вас, госпожа Аалтонен. Но я, по крайней мере, не делаю вида, что люди мне дороже марок. Марка — это совершенное создание природы. Человек — скопище недостатков. Почему я должен любить людей больше, чем марки? Почему?
Госпожа Аалтонен молчала. Она с трудом сдерживала слезы.
— Теперь вы, папа, удовлетворены? — спросила Ко.
— Теперь я удовлетворен, моя доченька, — ответил профессор.
Он достал из верхнего кармана своего потертого, блестящего на локтях пиджака маленький пластиковый пакетик и вложил в него марку. Его пальцы дрожали от возбуждения. Затем он спрятал конвертик, а медальон собственноручно повесил на шею Ко.
— Носи, — сказал он. — Все в порядке. Ты — моя потерянная и возвращенная дочь.
Профессор обернулся к Ко. Глаза его сияли. Это было немыслимо — увидеть сияющие глаза этой бумажной крысы. Он поднялся на цыпочки и поцеловал Ко в щеку.
— Какое счастье! — воскликнул он. — Спасибо вам, госпожа Аалтонен, у меня больше нет сомнений. Вы все можете идти. А ты, дочка, подожди меня здесь. Береги портфель.
И с превеликим облегчением, словно выкинув из головы собеседников и саму проблему поисков дочери, он кинулся к толпе филателистов, которые двинулись на штурм окошечка, где начиналось гашение. Оттуда отдельными выстрелами звучали удары почтового штемпеля.
Ко осталась лицом к лицу с Артуром и директрисой.
— Спасибо, — сказала Ко, — что вы прилетели.
— Не беспокойся, — ответила директриса, часто мигая белыми ресницами. — Не беспокойся, Вероника. Все будет в порядке.
— Теперь, девочки, — обратился к директрисе и ее ученице Артур, — ваша задача — поскорее отвезти этого крысенка в Совет, пускай оформит отцовство, как положено.
— Это уж он сам будет решать, — возразила Ко. — Как я могу ему это сказать?
— Ты что думаешь, «Сан-Суси» вечно здесь будет парковаться? — спросил молодой муж.
— Почему это связано одно с другим? — спросила Ко.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — прошипел Артур, заметив, что профессор возвращается к ним. Он поспешил спрятаться за стол, профессор заметил этот маневр, но отнесся к этому философски.
— А этот жулик все здесь крутится! Я знаю, он рассчитывает оторвать клок от того, что они берут с меня за беседу с вами, госпожа Аалтонен. Не поддавайтесь, торгуйтесь, как дьявол — иначе вам ничего не достанется. Я же понимаю, что они ничего не делают бесплатно. Завтра и я от них получу счет за находку моей дочери.
И с неожиданной нежностью он потрепал Ко по руке. Впрочем, она тут же поняла, что ошиблась, назвав это чувство нежностью. Просто она стала значительным прибавлением к его коллекции.
— Как вам моя дочь? — спросил он у директрисы.
Но та не думала о Ко. Оказывается, ее занимала совсем другая проблема.
— Вы заявили, — воскликнула она, — что я приехала сюда ради получения определенной суммы денег! Так вы не правы!
Из-за колонны выскочил толстый камергер и позвал ее:
— Госпожа Аалтонен, госпожа Аалтонен, мы вас ждем!
— Ага, — засмеялся профессор. — Засуетились, испугались, что их денежки убегут. — И, обратившись к колонне, из-за которой выглядывала физиономия Артура, заявил: — Госпожа Аалтонен едет сейчас вместе со мной в мэрию. Вы слышите, жулики? Там она мне нужна как свидетель при одном юридическом акте. Поехали!
Никто не откликнулся из-за колонны. Лишь оба силача князя, что стояли в отдалении, играли мышцами. Потом, подчиняясь какому-то приказу, поспешили к выходу.
Это встревожило Ко. И она, хоть и дала себе слово не вмешиваться в отношения между всеми этими людьми, негромко сказала профессору, когда они втроем шагали через зал:
— Будьте осторожны, папа, за нами следуют силачи князя Вольфганга.
— А ты чего от него ожидала? — ответил профессор. — Конечно же, они глаз с нас не спустят. Как бы мы не украли у них госпожу Аалтонен.
Он обернулся к директрисе и взял ее под пышный локоть. Он был на голову ниже ее и втрое тоньше, но так уверен в себе, что разница в размерах не ощущалась.
— Госпожа Аалтонен, — сказал он, — я проникся к вам искренней симпатией. Независимо от причин, которые заставили вас прилететь сюда, вы совершили благородный поступок — восстановили мое семейство. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы получили причитающиеся вам деньги и улетели на Землю.
— Но вопрос не в деньгах… вопрос вообще не в этом! — Госпожа Аалтонен говорила срывающимся голосом.
— Ну ладно, ладно, не надо переживать. Деньги еще никому не мешали. Ведь важны не деньги — важен ваш честный, благородный поступок.
Лицо госпожи Аалтонен стало малиновым. Ко испугалась, что щеки ее могут лопнуть от прилива крови.
Но профессор ничего не замечал.
Он отворил дверь в машину и пригласил Аалтонен внутрь. Затем проверил, не потеряла ли Ко драгоценный портфель, и занял место за рулем.
— Надеюсь, — сказал профессор, уверенно ведя автомобиль, — что вы сможете уделить мне еще полчаса вашего времени, притом бесплатно.
— О, конечно! — откликнулась директриса.
— Вся операция, в которой вы будете свидетельницей, займет совсем немного времени. Мы покончим с загадочным прошлым и откроем себе будущее.
Машина затормозила перед зданием мэрии. Оно было схоже с почтамтом, и если бы не вывеска, Ко могла бы их спутать. На Марсе еще не наступила эра собственных архитекторов и собственных мод — строили лишь так, чтобы главной заказчицей была надежность.
Профессор провел своих спутниц на второй этаж и, указав на жесткие стулья в коридоре, велел дожидаться его. Впервые за все время директриса и сбежавшая сиротка остались вдвоем.
Ко боялась, что их могут подслушивать, и ждала, что же скажет директриса. Та почему-то молчала. Ко уже открыла было рот, чтобы спросить, почему не видно комиссара Милодара. Ведь он руководит всей этой операцией.
Но тут заговорила директриса. И ее слова прозвучали неожиданно.
— Ко, что ты тут делаешь! — громко прошептала она. — Я чуть с ума не сошла.
— А кого вы ожидали увидеть? — улыбнулась Ко.
— Как кого? Разумеется, Веронику. Я прилетела, чтобы опознать ее. И когда увидела тебя, то буквально впала в шок. Я чуть было тебя не выдала. Я могла тебя погубить!
— Неужели комиссар вам ничего не успел сказать?
— А почему комиссар должен был мне что-то говорить?
Ко удивилась.
— Так вы сюда прилетели не по заданию комиссара?
— О нет! — Крупные слезы сорвались с белых ресниц директрисы и покатились по красным щекам. — О нет, я здесь по причине моего преступного прошлого! Я есть риколинен. Я так виновата перед тобой…
— Но что? Что? Я не понимаю!
Всю свою сознательную жизнь Ко привыкла воспринимать директрису как высший авторитет, как бога, управляющего делами островного мира. И крушение божества всегда больно видеть.
Всхлипывая и сморкаясь в кружевной платочек, директриса призналась Ко, что в юности была «сладкой девочкой» — то есть попала в лапы Вольфганга дю Вольфа, который в те дни не был ни Вольфгангом, ни дю Вольфом, а был более известен как межпланетный карточный шулер Карлуша, скользкий как угорь, за которым тянулись хвосты десятков незавершенных или недоказанных уголовных дел. Был он молод, хорош собой, дьявольски нахален и смертельно опасен для романтически настроенных девиц, к которым и относилась молодая студентка Стокгольмской консерватории по классу арфы Розочка Аалтонен. Девочка потеряла голову, бросила консерваторию и очутилась в проходном гареме Карлуши, который именовался «ротой сладких девочек». Уже тогда организм Карлуши ни секунды не мог обходиться без сахара, и потому жизнь в гареме проходила среди тортов, конфет и ликеров. Так что яды вкладывали в пирожные, иголки подсыпали в варенье, а толченое стекло — в мед.