Мария всегда была потрясающей красавицей. Наполовину пуэрториканка, наполовину филиппинка. Она была хрупкой, но с большой, округлой, чувственной попкой и огромной грудью. Тело, как у порнозвезды. Ее волосы струились по спине длинными вьющимися черными локонами, похожими на пряди жидкой ночи. Ее кожа была естественного загара, как свежее печенье. Ее темные дымчатые глаза были обрамлены длинными роскошными ресницами, придававшими ей знойный вид, как будто она только что испытала оргазм или выкурила действительно хорошую травку. К сожалению, ее воспитывали строгие родители-католики, которые учили ее, что секс - это грех. Сначала я восхищался этим. Она хотела подождать до замужества, чтобы заняться сексом. Так мы и сделали. Семь лет спустя мне казалось, что я все еще жду.
Она никогда не одобряла идею секса со мной. Все, кроме миссионерской позы, было совершенно исключено, и даже тогда это было редкое удовольствие, которое она просто терпела, а не наслаждалась. Я начал возмущаться и в конце концов возненавидел ее за ее фригидность. Я кипел от ярости, лежа рядом с ней ночью и мастурбируя в фантазиях об изнасиловании собственной жены, стараясь быть достаточно тихим, чтобы не разбудить ее. Это было жалко. Но теперь все было кончено. Я наконец-то сделал это.
Прежде чем бросить Марию на землю, я перевернул ее, снял с нее оставшуюся пропитанную кровью одежду и анально изнасиловал ее, чего она никогда не позволила бы мне сделать в жизни. Я вонзил свой член в ее нижнюю часть кишечника, разрывая прямую кишку, пока кровь не потекла с обоих концов. Затем я бросил ее в яму и смотрел, как она падает прямо в Aд.
Я думаю, она думала, что попадет в Pай после такой праведной жизни. Я имею в виду, она была такой доброй христианкой, подавляла все плотские желания и отказывалась от всех земных наград ради Царства Hебесного. Должно быть, это был настоящий шок, когда ее тщеславная, набожная, осуждающая задница оказалась в Aду.
Я всегда подозревал, что Новый Завет и Ветхий Завет были двумя совершенно отдельными и уникальными документами, относящимися к двум совершенно отдельным и уникальным богам. Есть Элохим, который был разрушителем Содома и Гоморры, бог, который утопил землю и спас только лодку, полную его творений, который убил первенцев Египта, который наслаждался идеей отправить тех, кто не любил и не повиновался ему, на вечные муки от рук первого из его творений, чтобы предать его. Затем был Яхве, который принес в жертву своего единородного сына, чтобы человек не умер, но познал вечную жизнь, пока они верили в него. Не может быть, чтобы это были одни и те же существа. Конечно, ты не мог сказать об этом Марии. Но она все же узнала.
Когда Aд расправил свои огненные крылья и обнял ее, и ее душа зашипела и загорелась, когда она закричала о том милосердном Боге, о котором она всегда читала, о том, кто должен был простить ее мелкие грехи. Она нашла только огненный гнев Элохима.
Она гордилась своим благочестием. Она осуждала тех, кто был менее христианином, чем она. Она отвергла любовь своего мужа. И Элохим не простил её. Она взывала к Яхве и обнаружила, что у него нет власти в Aду. Она взывала к Иисусу только для того, чтобы увидеть, как он горит рядом с ней. Так что, в конце концов, она воззвала к единственному богу, который мог ее выслушать.
Она не желала страдать, как добрая христианка, и поэтому она оставила Бога и выбралась из Aда, вопреки Божьему правосудию. Она не говорила об этом, но я вообразил, что сам Cатана помог ей выбраться из этой ямы, радуясь, что любовь к Богу умирает в глазах такого набожного человека. Он помог вытащить ее из Aда и вернуть в мою постель.
В ту первую ночь, когда я почувствовал обжигающий жар ее плоти, скользнувшей ко мне, когда я лежал один в своей холодной постели, я вскочил и чуть не убил себя, споткнувшись в темноте о собственные ботинки. Мария последовала за мной из-под одеяла, чувственный силуэт мерцал, как призрак, в полумраке луны и звезд, отбрасывая свое свечение между прозрачными оконными покрытиями. Я включил свет рядом с кроватью, когда она поднялась, и простыни соскользнули с ее тела, как Афродита, поднимающаяся из морской пены. Она была грязной, покрытой могильной грязью. Ее волосы и ногти отросли за тот год, что она провела в земле. Но ее тело не потеряло ни капли своего блеска. Она все еще выглядела как эротический сон с пропорциями, подобными тем, которые подростки, достигшие половой зрелости, рисовали на стенах ванной.
Она была полностью обнажена. Ее большие груди с большими темными сосками, похожими на поцелуи Херши, были направлены прямо на меня. Она тяжело дышала и медленно провела руками по своей пышной груди, сжимая свои перезрелые груди, пощипывая и оттягивая соски. Моя эрекция ожила, даже когда страх потряс меня до глубины души. Она потянулась к моей быстро затвердевающей плоти, и я отступил от нее; даже когда я толкнул свои бедра вперед в ее объятия, страх и похоть боролись во мне. Мои ноги дрожали.
- Ш-ш-ш, - прошептала она с похотливой усмешкой, - не кричи.
Ирония того, что последние слова, которые я когда-либо говорил ей, были брошены мне в ответ в качестве приветствия, не ускользнуло от меня. Это было неопровержимым доказательством того, что она все еще помнила, что я был ее убийцей. Я закричал, несмотря на ее предупреждение.
Мария схватила мой член, и я замер. Я не мог вспомнить, когда в последний раз она хотя бы признавала его существование, не говоря уже о том, чтобы ласкать его с такой любовью. Она упала на колени, и мое тело напряглось, когда она открыла рот и облизала мой набухший пенис, скользя по всей его длине, вниз по ее горлу, мимо надгортанника в пищевод. Она схватила меня за задницу и втянула меня глубже в свой рот, пока ее губы не зарылись в мои лобковые волосы. Я медленно толкнулся три или четыре раза, пока ее язык кружился вокруг моей пульсирующей эрекции, затем я ускорил свой ритм и агрессивно трахнул ее красивый рот. Она ни разу не подавилась. Казалось, она даже не дышала. Ее зубы царапнули мою нежную крайнюю плоть, и был короткий момент, когда я испугался, что она укусит и кастрирует меня, достойная месть за то, что я сделал с ней. Затем я кончил дикими рывками и припадками, и мне стало все равно. Если бы мне пришлось умереть, то, безусловно, именно так я и хотел поступить.
То, что казалось половиной моих телесных жидкостей, вырвалось в ее горло, и она жадно проглотила теплый поток спермы, поглощая каждую унцию. Она сжала мою уменьшающуюся эрекцию в руке и слизнула последние капли с ее увядающей головки. За считанные секунды она снова довела меня до полной эрекции.
Мария посмотрела мне в глаза и улыбнулась, ее губы блестели от слюны и спермы. Хищный оскал разорвал ее лицо, отчего моя кровь превратилась в "Кул-Эйд", затем она вонзила зубы в мой ствол и оторвала крайнюю плоть. Я закричал, но моя эрекция так и не ослабла. Она провела ногтями по моей заднице, вниз по бедрам и по мошонке, разрывая мои сморщенные яички. Я кричал не затыкаясь. Мои гениталии превратились в кровавое месиво, когда она повалила меня на пол и оседлала. Она жестко оседлала мое оскорбленное мужское достоинство, выколачивая оргазм за оргазмом, сильно ударяя меня по лицу и царапая мое горло своими отросшими ногтями.
Она начала душить меня, когда ритм ее бедер усилился. Пятна плясали у меня перед глазами от потери крови и недостатка кислорода. Затем оргазм, похожий на эпилептический припадок, сотряс мое тело и опустошил меня. Я потерял сознание и снова проснулся в одиночестве, но с очевидными доказательствами того, что это был не сон. Я потащил свою задницу в отделение неотложной помощи, чтобы мне зашили член и сделали анестезию, пока раны не заразились и конечности не пришлось ампутировать.
На следующую ночь она вернулась, неся лопату, которой я ее хоронил. Я бросился обнимать ее, а она ударила меня деревянной ручкой по голове. Она била меня ею по голове и спине, пока я не рухнул к ее ногам и не свернулся калачиком в позе эмбриона, хныча и плача. Она соскользнула со мной на пол и обхватила меня своей теплой плотью, целуя и лаская синяки и ушибы, которые она оставила по всему моему черепу и вниз по шее и позвоночнику. Я откликнулся на чувственный влажный жар ее рта, когда он скользнул по моим ранам, успокаивая каждую рану ее исследующим языком, слизывая кровь, которая текла из ран и ссадин. Мое мужское достоинство резко набухло, и мне стало стыдно, как до смешного преданной собаке, которая лижет руку, которая ее шлепает. Она оставила следы горячей слюны между моими лопатками, когда целовала, посасывала и облизывала мою спину. Все мое тело напряглось и завибрировало от желания. Когда я почувствовал, как этот скользкий змеевидный язык проник в мой задний проход, мне пришлось сосредоточиться, чтобы не кончить прямо там. Затем она поцеловала меня, поднимаясь вверх по позвоночнику к шее. Я чувствовал ее горячее дыхание у своего уха, а затем рукоятку лопаты, застрявшую у меня под подбородком.
Она тянула до тех пор, пока ручка не впилась мне в горло и не перекрыла трахею. Она продолжала целовать и сосать мое ухо, даже когда душила меня. Я хватал воздух и пытался освободиться от нее, но она держалась крепко, и я не мог ее сбросить. Я встал, и она обхватила меня ногами за талию и крепко прижалась к моей спине, все еще дергая за ручку лопаты. Я еще раз ахнул, прежде чем упал и чуть не потерял сознание. Я очнулся от самого мучительного вторжения в своё тело. Мария растягивала и рвала мой задний проход ручкой лопаты; вбивая её так сильно и быстро, что её занозы застревали в мягких тканях моей прямой кишки, и она частично выпала. У меня свело живот, и я почувствовал, как мои органы сдвинулись, когда она толкнула меня плечом. Я почувствовал, как что-то поддалось, и лопата скользнула глубже и застряла там. Кровь брызнула у меня изо рта и потекла по подбородку, и я понял, что она нанесла какой-то серьезный внутренний ущерб моим органам.
- Не кричи, - прошептала она мне на ухо, когда мои глаза закатились, и самый пронзительный крик ужаса и муки пронесся в ночном воздухе.