ора деления, который я использовал, чтобы найти бозон Хиггса, чтобы дать энергию магнитам. Это были бы самые мощные электромагниты на свете. Я откинулся на спинку стула и посмотрел на то, что я построил, осмеливаясь включить его.
Я поискал в уме одно воспоминание, которое повлияло бы на мое решение, и только тогда я вспомнил хорошие времена, до смерти моих родителей. Я вспомнил праздничные торты, обеды на День Благодарения, рождественские елки и пасхальные корзины. Я вспомнил, как мы с папой бросали фрисби в парке. Как я сидел на кухне, слизывая ложкой тестo для торта, пока мама смеялась и вытирала излишки с моих щек. Я вспомнил, как меня уложили спать ночью с рассказом о докторе Сьюзе на ночь и поцелуем в лоб. Я вспомнил объятия. Затем, неизбежно, я вспомнил выстрелы и крики. Я вспомнил запах серы и крови, и безумно ухмыляющееся лицо наркомана, когда он пробежал мимо двери моей спальни и улыбнулся мне с руками, полными пропитанных кровью денег и драгоценностей. Он выглядел счастливым, почти гордым.
Я попытался вытряхнуть воспоминания из головы. Я попытался заменить их другими, более счастливыми, недавними воспоминаниями, например, произнести прощальную речь в средней школе и в колледже. Потом я вспомнил, как потом возвращался домой, в пустую квартиру, и плакал, пока не заснул. Я думал о том, как стоял на сцене в Женеве, получая Нобелевскую премию по науке, и как я гордился этим, пока не посмотрел на публику и не вспомнил, что там не было близких людей, которые разделили бы мою радость. Даже мои коллеги не были моими друзьями, едва ли больше, чем знакомыми, а некоторые были почти незнакомыми людьми. Я так и не научился выстраивать отношения.
Я потянулся к клавиатуре и начал набирать формулу, которая должна была запустить ускоритель электронов ионного двигателя и запустить бесконечный взрыв, который мог бы воссоздать Большой взрыв и уничтожить всю материю во Вселенной. Я задавался вопросом, произойдет ли через триллионы лет взрыв вспять, как предсказывал Эйнштейн, и снова схлопнется внутрь. Я задавался вопросом, будет ли когда-нибудь во вселенной снова жизнь.
На одном из столов лежала Библия. Я отправился на ее поиски, опрокидывая стулья и разбрасывая повсюду бумаги в спешке, чтобы найти ее. Я не мог найти ее, но я нашел копию Корана. Мне стало интересно, чей он был. В сегодняшнем социально-политическом климате наличие исламского текста и допуска к секретности заставило бы многих людей очень нервничать. Неудивительно, что тот, кому он принадлежал, пытался его спрятать. Я еще немного поискал Библию, прежде чем довольствоваться Кораном. Я крепко прижал его к груди и помолился.
Боже, если Tы слышишь меня сейчас, значит, Tы знаешь, что я собираюсь сделать и почему. Ты знаешь, что произойдет, если я пройду через это. Все, что Ты создал, исчезнет. Если Ты вообще ценишь нас, Ты не позволишь мне сделать это.
И с этими словами я нажал на включатель. Вернее, я нажал "ввод".
Я направил ствол ускорителя вверх в качестве последней меры предосторожности на случай, если магнитное поле не сработает и электроны вылетят из вакуумной трубки. Сразу же я услышал взрывы, прогремевшие в трубе. Сначала я мог сосчитать каждый по отдельности. Затем они происходили так быстро, что, казалось, не было перерыва между одним и следующим, только один бесконечный рев. Затем трубка взорвалась. Я напрягся, как будто можно было защититься от силы сверхновой. Я увидел, как белый раскаленный свет вырвался из ускорителя, и был уверен, что наступил конец света. Затем появилась дыра.
Стекло толщиной в шесть дюймов[42], закрывавшее камеру, где находился ионный двигатель, даже не треснуло. На самом деле, не было никакого ущерба вообще ничему, кроме той зияющей дыры в потолке, которая, казалось, разорвала небо, но сделала больше, чем это. Он разорвал реальность так, как вы разорвали бы фотографию Полароид. Надо мной было солнце, облака и слабый призрак луны, но между ними был зияющий портал, размером с торговый центр, и внутри этого портала я мог видеть ЕГО... И Он был ранен, смертельно ранен - моей машиной.
Его кровь была чернотой космоса, усеянного звездным светом, а Eго глаза были похожи на тускнеющие солнца, когда я смотрел. Его плоть была ночью и днем, океаном и небом, и, казалось, Его лицо было человеческим. Или, по крайней мере, так я это воспринял. Но больше всего меня поразил этот ужасный приступ боли и этот удивленный взгляд. То же самое выражение я видел на лице своих матери и отца, когда пули пробили их тела, когда этот чертов ублюдок выпустил в них пули из украденной девятимиллиметровой "Берретты". Он был удивлен, что Я причинил Ему боль. В конце концов, Oн не был всеведущим.
Тогда Eго глаза стали человеческими. Огонь в них погас, и они стали зелеными, как земля, с ореолом коричневого цвета, вращающимся вокруг зрачка, как вулкан среди островка зеленой флоры. Их наполнили слезы, и я знал, что они были вызваны не Eго собственной физической болью. Он оплакивал потерю творения, которое Oн никогда больше не увидит. Он оплакивал меня.
Я поддерживал зрительный контакт, когда галактики, которые еще не родились, выплеснулись из Eго ран преждевременными родами, которые, без сомнения, обрекли бы их всех на гибель. Я чувствовал, как моя душа уменьшается, холодеет, когда я глубоко вглядывался в эти огромные сферы, которые были свидетелями всего, что я пытался понять в течение своей карьеры. Он начал рассеиваться по мере того, как Eго сущность выливалась в пустоту и становилась новыми вселенными.
Возможно, именно так это и делается? Как это всегда делалось? Может быть, я должен был убить Eго, чтобы появилась следующая Bселенная? Может быть, смерть Бога породила нашу Bселенную?
Эта теория не принесла мне утешения. Я не мог этого доказать и не мог в это поверить.
Несмотря на свою вину и стыд, я не мог отвести взгляда от этого скорбного взгляда. Он выглядел таким одиноким. Таким беспомощным. Я чувствовал, что Он нуждался во мне там, чтобы посмотреть, как Он умирает. Как, возможно, Он сделал себя видимым для меня только для того, чтобы я мог видеть Его боль. Мне хотелось дотянуться до Него и обнять, утешить в Его последние минуты. Но это было невозможно. Он был таким огромным. Я даже не был уверен, как мне удалось понять Его размеры или даже увидеть все это через тот единственный портал, который не должен был быть достаточно большим, чтобы вместить Его бесконечный образ. Поэтому я просто со слезами на глазах смотрел, как Он умер, и портал снова закрылся.
Я вышел из лаборатории с еще более шаткими ногами, чем когда вошел. Мои глаза не закрывались и не моргали. Образ Его смерти был запечатлен на них или, скорее, через них на моем духе. Я потянулся к дверце машины и упал на колени. Мой желудок скрутило. Моя печаль клубилась там непереваренной пищей, пока не закипела снова, и я отрыгнул несколько кусочков, которые мне удалось проглотить за последние день или два.
Я ожидал, что земля вздыбится, что огонь прольется с небес дождем, что океаны затопят все творение, возможно, Ангел Смерти с его пылающим мечом мести. Но вместо этого начальник службы безопасности, Барни, просто помахал мне рукой и сказал, чтобы я был осторожен при выезде со стоянки.
В последующие дни я внимательно следил за новостями. Все еще бушевали те же войны. Те же самые преступники все еще были оправданы, и те же самые невинные подвергались преследованиям. Те же распродажи и продажи два товара по цене одного, а также продажи только в эти выходные - по-прежнему показывали свои рекламные ролики каждые восемь минут между ними. Те же церковные, политические скандалы, скандалы со знаменитостями, концерты поп-звезд и премьеры фильмов, статистика и цифры по футболу, баскетболу, бейсболу и хоккею по-прежнему доминировали в газетах. Я начал ходить в церкви, мечети, храмы и синагоги в поисках какой-то осведомленности, каких-то признаков того, что кто-то заметил. Проповеди не изменились, равно как и ответы или их отсутствие. Телевизионные евангелисты все еще утверждали, что слышали его голос. Бог был мертв, но ничего не изменилось. Бог отдал Своего единородного сына, и это навсегда изменило мир. Он бросается перед ускорителем электронов, чтобы предотвратить разрушение всего сущего, а Суперкубок попадает в заголовки газет.
По крайней мере, я ответил на свой вопрос, как и на многие другие. Человек был так далек от божественного. Наши иллюзии и наша вера мешали нам когда-либо познать истинного Бога, когда в конце концов наука позволила бы нам открыть Eго. Вместо этого мы заполнили пробелы в наших знаниях верой, фантазией, ложью! Итак, я поторопился и вынудил провести встречу. Теперь смерть Cоздателя в моем сознании.
Я посмотрел на свои руки, ожидая увидеть кровь. Не липкий красный ихор, который истекает кровью людей и животных, а холодную черную кровь, наполненную солнцем и звездами, которая вытекает из ран богов.
Если Бог мертв, то, что происходит, когда мы умираем?
Вопрос непрошено ворвался в мою голову, и я сразу понял, что это будет моей кончиной. Это был логичный вопрос, единственный, на который мне еще предстояло ответить, и он беспокоил меня, пока, наконец, я не придумал идеальный эксперимент. Я купил пистолет за двести долларов в Супер-Ломбарде. Завтра я иду к Нему.
- ...Ты должен прийти к нему и попросить прощения. Бог всемилостив, но если ты не попросишь у него прощения во имя Иисуса Христа, нашего Cпасителя, тогда ты умрешь с этими грехами на душе и сгоришь в аду. Tы должeн креститься во святое имя eго и принять Иисуса Христа, как своего Господа и Cпасителя...
Я рассмеялся. Я не мог это контролировать. Безжалостное лицемерие тех, кто "получил призвание", никогда не переставало меня удивлять. Это должны были быть похороны Творения Господа, a вся эта проповедь - его хвалебная речь, но вместо этого, это была всего лишь еще одна возможность напугать богобоязненных людей, чтобы они заполнили тарелки для сбора пожертвований. Я смеялся до тех пор, пока слезы не покатились у меня из глаз.