- Это полный пиздец, чувак! - произнес Рик, глядя в экран выпученными от ужаса глазами.
Я промолчал, просто смотрел дальше. Еще были сцены, где перерожденных под прицелом толпой загоняли в дома и сжигали уже дом. Каждую ночь мы с Риком смотрели это все по телику. Это уже превращалось в какую-то зависимость. Я видел, как в его взгляде было все больше и больше обеспокоенности.
- Ты никогда так со мной не поступишь. Да ты же мой братан! Да они с ума посходили, но я то знаю, что ты за меня впряжешься.
Я хлопал его по спине или обнимал, но никогда не отвечал. У меня в голове роилось слишком много мыслей. Иногда мы наблюдали такие сцены в окно, тогда паника Рика достигала предела.
- Чувак, слушай, надо валить! Надо валить куда-то, где меня никто не знает. Эти ублюдки вообще с ума сошли! Они же и за мной придут, ты об этом не думал? Я тут вырос! Я с этими черножопыми в школу ходил, в баскетбол играл, пиздился, по бабам бегал. Они же не придут за мной, да?
Я смотрел, что происходит вокруг: все эти перестрелки, изнасилования, расчленения... Bсе это, непременно заканчивающееся непременной кульминацией в виде сожжения. Это накапливалась у меня в голове, и я вспомнил эксперимент с крысами в условиях перенаселения. Тот самый, из пятидесятых, поставленный социологами для изучения влияния перенаселения на человеческую психику. Сначала у каждой крысы в клетке было достаточно места, и ровно столько еды, сколько нужно для выживания. Потом крысы начали размножаться, и на месте, нужном одной крысе уже жили две, три, десять, двадцать... Крысы обезумели. Они стали убивать друг друга, жрать детенышей, красть чужих детенышей, даже грызть сами себя. Эксперимент повторили с обезьянами - и результаты оказались даже более отвратительными: изнасилование, инцест, убийство детенышей, убийство родителей, каннибализм, некрофилия. Все самое худшее вышло наружу вместе с переполнением вольера. Все это я видел у себя за окном, поэтому я смотрел новости. Это было куда менее тягостно.
Ведущий новостей чуть ли не задыхался. Рик потел, нервничал, а люди показывали все самое худшее, что в них было.
Все удивились, когда и пригороды съехали с катушек. Поначалу буржуазия среднего класса убивала своих возрожденных по-тихому: людей сжигали в подвалах, на заброшенных автостоянках, кладбищах. Как только появились новости о сотнях сожженных в доме, у кого-то по соседству, скрытое всплылo наружу. И все эти благочестивые поборники морали начали ходить от двери к двери, вытаскивая всех воскрешенных на улицу и сжигая их живьём, вместе с их близкими, если те сопротивлялись.
А теперь, они пришли ко мне. До меня доносился острый смрад горячих тел. Небо почернело от дыма.
- Всех мертвых на улицу!
Услышав это, Рик съежился. Oн заплакал, умоляя спрятать его, а толпа колотила в мою дверь.
- Скажи им, что я не умер. Cкажи, что я был в тюрьме или что-то такое.
Я посмотрел за окно и увидел в толпе своих дядюшек, и бабулю. Прадедушка и прабабушка уже медленно горели, привязанные к кольям. Тетя Роза, тетя Сьюзи, дядя Пол и кузен Чарли висели на фонарных столбах, вместе с дюжиной соседей подпаленных, как римские свечи.
Я выглянул в щелочку и смотрел, как их глаза шипели в глазницах и лопались со слышимым хлопком, а потом стекали по обугленным лицам. Я посмотрел на Рика и открыл дверь, чтобы впустить всю эту ватагу.
- Нет! Не надо!!! Не отдавай меня!!! Помоги мне!!! Помоги мне, чувак!!!
Он дико кричал. Толпа выволокла его на улицу и связала сетевыми удлинителями. Его бросили на гору стульев и газет, облили керосином. Он смотрел на меня, не сводя глаз, в которых стояло множество вопросов. Даже когда его погребальный костер подожгли, и крича в предсмертной агонии, он смотрел прямо на меня. Он хотел знать, почему я его предал? Почему я не боролся за него? Но, по правде говоря, я не смог смириться с тем, что он вот так пустил жизнь под откос. Торговал наркотой, сам подсел на наркоту, погиб от рук других наркоторговцев, а потом вернулся - и все время сидел на моем диване. Жевал чипсы, играл в видеоигры, и вообще просто оттягивался, как будто так и должно быть в то время, пока я каждый день вкалывал на работе. Меня не очень волновало что рая нет, но ад уж точно должен быть. Должно быть что-то такое, чтобы заставить людей жить достойно.
Прости, брат но так будет лучше.
В жизни за всё надо отвечать, и в жизни после смерти.
Перевод: Амет Кемалидинов
"Легенда о Сизифе"
Были сны и мрачное сокрушительное отсутствие снов, в которых боль являлась единственным подтверждением продолжающегося существования Тодда. Каждый клаустрофобный вздох свидетельствовал о том, что он выжил. Он был жив. Усики мучительной агонии вылезали из его лопаток, ползли вдоль позвоночника и распространялись по трапециевидным и дельтовидным мышцам, вверх по шее к черепу. Каждый мускул пульсировал и болел. Даже его легкие горели, когда изо всех сил пытались вдыхать плотный влажный воздух.
Тодд погружался в бессознательное состояние и выскальзывал обратно из темноты сна в адскую черноту своей реальности. Он дрожал, обездвиженный сокрушительным давлением. В его голове мелькали вспышки, когда шок, переохлаждение и кислородное голодание боролись друг с другом за право лишить его жизни.
Он грезил о всяких глупостях. Свадьбах, днях рождения, похоронах, праздниках. Ему снились еда, секс, танцы и выпивка. Фруктовый сок, газировка, вино и кофе. Тодд страдал от обезвоживания и голода даже тогда, когда он боролся, чтобы не утонуть. Он замерзал в грязных потоках, которые струились по его лицу и по ноздрям, фантазируя о теплой ванне и сухой одежде. Просыпаясь, он почти кричал. Ему хотелось завопить от ужаса, позвать на помощь. Однако его ужас еще более усилился, когда он понял, что не может кричать. Его рот находился под водой.
Нелепость его затруднительного положения никоим образом не уменьшала ужас. Тодда засосало лицом вперед в металлическую водосточную трубу диаметром тридцать дюймов, которая проходила горизонтально по дну сборника для ливневой воды, а затем продолжала путь на несколько миль под городом. Он работал городским строительным инспектором и осматривал подпорные стены в верхней части сборника, когда начался проливной дождь.
Как будто где-то в небесах прогремело проклятие. Шесть или семь дюймов[9] осадков выпало менее чем за час. Крошечные снаряды ледяной H20 обрушились на землю, как метеоритный дождь. Четыре или пять дюймов только за первые пятнадцать минут. Позже это назовут столетним наводнением, потому что в Лас-Вегасе выпало больше осадков, чем за последние сто лет. Но Тодд этого не знал. Все, что он знал, это то, что ему нужно осмотреть еще три стены, прежде чем он сможет отправиться домой. Поэтому он принял неверное решение. Решил задержаться на десять минут.
Гром прозвучал, как артиллерийский залп, когда молния вспахала землю в нескольких ярдах от того места, где он стоял, оставив в наэлектризованном воздухе запах серы. Затем пошел дождь, хлеща по земле с такой силой, что кожу стало жалить, подобно рою разъяренных пчел, напавших на его плоть. Его ноги глубоко погружались в промокшую землю, когда он обходил периметр стены, продвигаясь все медленнее и медленнее. Грязь так глубоко засасывала его туфли, что, когда он вытаскивал ноги для очередного шага, у него начинали болеть колени. Он решил развернуться и пойти домой, но в это время сборник переполнился.
Тодд даже не заметил, как быстро поднялся уровень воды. Сборник никогда не предназначался для обработки подобного количества жидкости за такой короткий промежуток времени, поэтому отвод не мог происходить достаточно быстро. Весь бассейн наполнился и переполнился. Земля, на которой стоял Тодд, внезапно погрузилась в воду, и его сбило с ног.
- Помогите! Помогите мне! Я не умею плавать!
Но его никто не слышал. Он находился там один. Все строители уже разошлись по домам, спасаясь от непогоды. Только он оказался настолько глупым, чтобы противостоять дождю.
Мощные потоки затянули его тело вниз, сильно ударив о стенки бассейна, почти утопив, наполнив рот, глаза и ноздри грязью и нечистотами. Его перевернуло и покатило бурлящей ливневой водой, устремившейся к выпускной трубе, неся его к ней с неумолимой скоростью. Несмотря на то, что его телу как следует досталось, у Тодда хватило ясности ума, чтобы сделать глубокий вдох, прежде чем его утащило под воду в сливную трубу на дне бассейна.
Жерло трубы широко раззявилось, как ненасытная пасть какой-то хищной змеи, готовящейся проглотить его целиком. Но Тодд оказался слишком большим, чтобы его можно было проглотить. Он проскользнул на спине, лицом вверх, наполовину утонув телом в трубе. Его плечи были слишком широкими, чтобы позволить ему двигаться дальше, поэтому он застрял, погребенный под сотнями галлонов дождевой воды и грязи.
Вода продолжала литься мимо него в канализацию, и Тодд отчаянно пытался удержать кислород, оставшийся в его сжавшихся легких. Он знал, что всего через несколько минут ему придется сделать еще один вдох, и тогда он втянет в легкие воду и грязь и утонет. Осознание надвигающегося конца вызвало приступ клаустрофобии, пульс участился, а часть удерживаемого воздуха вырвалась из груди.
Тодд безуспешно пытался выбраться из своей тесной тюрьмы. Его легкие горели, будто он вдохнул дым и пепел. Их сокрушало давление металлической трубы на его руки и туловище, давление воды над ним и борьба за удержание того небольшого количества кислорода, которым он успел запастись перед тем, как погрузиться под воду.
Вода обтекала его с такой силой и мощью, что он почувствовал, как она заталкивает его еще глубже в трубу, забивая сильнее. Ему снова захотелось закричать.
Именно тогда в его голове замелькали вспышки, связанные с тем, что кислородное голодание убивало мозговые клетки. Он терял сознание, задыхаясь. Затем вода внезапно отступила, и он смог вдохнуть, совсем чуть-чуть. На кончике его носа образовался воздушный карман, и он втянул в себя влажный мокрый воздух. Рот Тодда и остальная часть его лица все еще оставались погруженными в воду, поэтому он держал губы и глаза закрытыми. Только нос торчал чуть выше ватерлинии.