ми дорогу и затем СБИЛИ МНОГИЕ НАДПИСИ. Причем, вперемешку с плитами уложили мельничные жернова! См. рис. 4.17, рис. 4.18. Кстати, а чью «волю» исполняли в данном случае? Какое отношение имеют мельничные жернова к гипотетическому желанию монахов лежать после смерти под ногами прохожих? И уж, повторим, совсем странным (в предлагаемой нам романовской версии) представляется явно намеренное сбивание надписей с плит. Несколько типичных примеров показано на рис. 4.19-4.22.
Рис. 4.19. Одна из многих обезображенных надгробных плит из «мостовой», ведущей к Успенскому собору. Надпись явно намерение сбита. Фотография июля 2002 года.
Рис. 4.20. Одна из многих обезображенных надгробных плит из «мостовой» ведущей к Успенскому собору. Надпись явно намеренно сбита. Фотография сделана Т.Н. Фоменко в июле 2002 года.
Рис. 4.21. Одна из многих обезображенных надгробных плит из «мостовой», ведущей к Успенскому собору. Надпись явно намеренно сбита. Фотография июля 2002 года.
Рис. 4.22. Одна из многих обезображенных надгробных плит из «мостовой», ведущей к Успенскому собору. Надпись явно намеренно сбита. Фотография июля 2002 года.
Не выдержав, мы спросили у экскурсовода: ну хорошо, допустим романовские историки, а вслед за ними и вы, — правы. Но зачем же надписи сбивали? Вроде бы, напротив, все проходящие должны были бы видеть, что они попирают ногами плиту такого-то или такого-то монаха. Например, Петра, Симеона и т. д. И для потомков, смирение Петра, Симеона и других, послужило бы назиданием. Надо полагать, подобный вопрос задавался экскурсоводам не впервые. Их ответ был мгновенным и уже заметно раздраженным. Мол, надписи сбили потому, что так идея «уникального русского смирения» воплощалась бы куда лучше, чем с целыми надписями. Проходящим людям, дескать, вовсе не нужно было знать имена тех, кого они топчут. Таков был, — демагогически витийствовал экскурсовод, — «старинный русский обычай».
По нашему мнению, все это неправда. Никаких «воспоминании» о якобы неисполненной просьбе монахов XV–XVI веков не было. А было вот что. В Кирилло-Белозерском монастыре, как, впрочем, и в других старых монастырях Руси-Орды, было кладбище с аккуратно надписанными плитами. В XVII веке власть захватили Романовы. Они стали нагло громить русско-ордынскую историю «Монгольской» Империи. См. «Тайна русской истории», гл. 2:5–7. В частности, уничтожали старинные кладбища. Их разоряли, останки выбрасывали, саркофаги разбивали. Упиваясь безнаказанностью, надгробными плитами стали даже мостить дороги, дабы подчеркнуть свое презрение к Орде. Пусть, мол, люди теперь топчут ногами остатки памятников своих прежних кумиров и уважаемых людей. А имена вообще нужно сбить! Новому поколению наглядно и недвусмысленно указывали, что прежнюю историю следует прочно забыть. Причем навсегда. Дескать, не было в ней ничего достойного. В сбивании имен с надгробных плит романовское глумление достигло своего апофеоза. Отправляли в забвение не только останки, но даже имена людские размашисто вычеркивали из истории.
А сегодняшние историки и послушно следующие им экскурсоводы, умиленно толкуют нам о странноватом «русском смирении». И ставят в пример просвещенную и деликатную Западную Европу. У которой Руси нужно учиться, учиться и учиться. Этим беззастенчивым рефреном весело закончил наш экскурсовод.
4. Когда жил Никколо Макиавелли и о чем на самом деле он писал в своем «Государе»
Сегодня считается, что Никколо МАКИАВЕЛЛИ, Макьявелли (Machiavelli) жил в 1469–1527 годах. Энциклопедия сообщает: «Итальянский политический мыслитель, писатель, историк, военный теоретик. Из обедневшей знатной семьи. С 1498 был секретарем Совета десяти Флорентийской республики, выполнял важные дипломатические поручения… Наиболее значительные сочинения: „Рассуждения по поводу первой декады Тита Ливия“ (1531, рус. пер. 1869), „Государь“ (1532, рус. пер. 1869; „Князь“ в Соч., т. 1, 1934), „История Флоренции“ (1532, рус. пер. 1973)… Католическая церковь в 1559 внесла сочинения М. в Индекс запрещённых книг» [85:1].
Последнее обстоятельство многозначительно. Дело в том, что историки этим объясняют тот факт, что некоторые издания другого фундаментального труда Макиавелли, — а именно, его Истории Флоренции, — «выходили с ЛОЖНЫМ УКАЗАНИЕМ мест издания» [502:2], с. 381. Но в таком случае естественно предположить, что и ГОДЫ ИЗДАНИЯ книг Макиавелли, в том числе, и его «Государя», могли быть фальшивыми. Если подделывали место издания, то почему бы не подделать и год? Скажем, «удревнить» книгу XVII века и отнести ее на столетие раньше. И приписать ее «древнему автору XVI века». Чтобы снять с себя возможное обвинение в противоречиях с церковью и даже ереси.
Одна из самых ярких книг Макиавелли, безусловно, «Государь». О ней говорят так: «САМАЯ ЗНАМЕНИТАЯ, наиболее неоднозначная работа — „Государь“» [502:1], с. 7. В ней дана развернутая программа действий для правителя Флоренции. Причем подана Макиавелли как новая философия политической жизни, как идеология и практика его эпохи. Радикально отличающаяся от того, что практиковалось ранее. Считается, что одним из основных поводов к созданию «Государя» был распад Священной Римской империи якобы в XIII веке. Пишут так: «Именно она, канув в Лету, оставила в наследство Апеннинам сеньоров-наследников» [502:1], с. 21. Между ними, — и их лоскутными мелкими государствами-новообразованиями в Западной Европе, — началась бешеная борьба за власть, территории, выходы к морю и т. д. Сам Макиавелли писал в посвящении к Клименту VII, открывающем его Историю Флоренции, следующее: «Читая эту книгу, вы, ваше святейшее блаженство, прежде всего, увидите, СКОЛЬ МНОГИМИ БЕДСТВИЯМИ И ПОД ВЛАСТЬЮ СКОЛЬ МНОГИХ ГОСУДАРЕЙ СОПРОВОЖДАЛИСЬ ПОСЛЕ УПАДКА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ НА ЗАПАДЕ ИЗМЕНЕНИЯ В СУДЬБАХ ИТАЛЬЯНСКИХ ГОСУДАРСТВ» [502:2], с. 7.
Но, согласно новой хронологии, распад «античного» Рима и распад Священной Римской империи якобы в XIII веке являются фантомными отражениями раскола «Монгольской» Империи в начале XVII века. Следовательно, автор, ссылающийся на «падение великого Рима», не мог жить ранее конца XVI — начала XVII века. Иными словами, Макиавелли жил не ранее этого времени.
Главным тезисом Макиавелли является, выражаясь современным языком, лозунг — ЦЕЛЬ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА. Причем любые. Считается, что Макиавелли впервые ввел эту идею в оборот, сформулировал ее в откровенном и неприкрытом виде. Провозгласил новую эпоху в политике. Мир переменился, говорит он. Наступило время Реформации. Теперь нужно поступать по-новому, отнюдь не так, как предки. Мораль и благородство безвозвратно уходят на задний план. Вперед выступает цинизм в достижении политических целей. Как пример, которому государи должны следовать, приводится Цезарь Борджиа. Макиавелли «оправдывал и многие совершенные им преступления, если они были, с его точки зрения, целесообразны, то есть вели к завоеванию и укреплению власти. Оправдание преступлений Борджиа и выбор его в качестве примера политического деятеля, ПРИБЛИЖАЮЩЕГОСЯ К ИДЕАЛУ, на многие годы определили отношение потомков к „Государю“. Термин „макиавеллизм“ стал синонимом политической беспринципности. Слава, которую принес позднее с собой во Францию род Медичи, запомнилась надолго, ибо она была связана с переломным моментом истории данного государства, со сменой династии Валуа на династию Бурбонов. В воображении европейцев все смешалось в единую и страшную картину… Итальянская политика стала для многих ассоциироваться с политикой яда и кинжала. Фортуна сыграла с Макиавелли и его творением злую шутку, ибо „Государь“ сделался своего рода символом этой политики» [502:1], с. 9–10.
«В политике критерием достоинства человека является успех… Политиком будет не тот, кто соблюдает законы и нормы морали, но тот, кто во имя государства способен предпринять ЛЮБЫЕ ДЕЙСТВИЯ и поэтому вознаграждается успехом» [502:1], с. 25.
Спрашивается, когда произошла столь радикальная ломка политической жизни? Ведь Макиавелли подчеркивает, что анализирует новое явление, ранее неизвестное, категорически отличающееся от прежних принципов? Нам говорят, что речь идет о первых шагах Реформации. Книга «Государь» писалась якобы вскоре после 1512 года, в первой четверти XVI века. Но так ли это? Ведь в XVI веке Великая = «Монгольская» Империя была еще единой. Раскол произойдет только в конце XVI — начале XVII века. И вот тогда, в результате мятежа, на политической карте мира появятся многочисленные обломки Империи, яростно рвущие на куски ее наследие. Исчезновение центральной власти привело к хаотическим неистовым войнам на огромных пространствах прежней Империи. Не стало Императора = хана = ордынского царя, к которому всегда можно было обратиться в случае нужды с нижайшей просьбой о защите и поддержке. Все переменилось. Прежние устои, связи и правила рухнули. Теперь каждое «новое государство», будучи уже небольшим, могло рассчитывать лишь на себя. Ясное дело, что радикально сменились и политические принципы. Конечно, и во времена Империи встречалось предательство, вероломство, удары в спину соседям и друзьям. Но раньше это происходило с оглядкой на центральную Власть Империи. Теперь же, когда прежний мир развалился, ему на смену пришли волчьи законы эпохи Реформации. Понятия чести, благородства, рыцарства были сметены. Люди боролись за выживание.
Комментатор И.А. Гончаров резонно пишет: «Вряд ли Макиавелли осознавал, какое оружие он готовил для будущих поколений. Этим оружием являлось понимание войны и внешней политики как зоны, где НЕ ДЕЙСТВУЮТ НИКАКИЕ ПРАВИЛА. Вот один из болезненных для рубежа XV–XVI столетий (а на самом деле XVI–XVII столетий — Авт.) примеров: отныне рыцарей можно уничтожать артиллерией, не давая им возможности сойтись в честном поединке. Простой артиллерист, не умеющий обращаться с холодным оружием, на поле брани стал весомей нескольких тяжеловооруженных всадников… Война ремесленников оказалась более эффективной, нежели война рыцарей. Целесообразность стала гораздо эффективнее личного достоинства — отсюда и следует принятие автором „Государя“ войны и дипломатии БЕЗ ЧЕСТИ И СОВЕСТИ… „Государь“ Макиавелли вошел в историю как произведение, поощряющее коварство и беспринципность в политике» [502:1], с. 22–23. И далее: «Безнравственность „реальной политики“ не является уже чем-то невиданным, чудовищным, но становится нормой, с которой приходится считаться. Поэтому и „Государь“ современному читателю (XX–XXI веков —