— От Коринфа до Афин дальше, — послушно ответила Харикло.
Снова замолчали.
Справа от дороги лес прервался и потянулся пологий склон холма с виноградником — виноградник был низкий, грозди маленькие, ягоды мелкие. Мичурина на них нет, подумала Кора.
— А вы знаете, почему меня назвали Корой? — спросила она, решив наконец, что искренность — лучшая политика. Чего не поймут, пускай спрашивают. — Назвали меня так потому, что моя мама была великой поклонницей Шекспира, а Корделия из «Короля Лира» ее любимая героиня. Так что официально меня зовут Корделией. Но я полагаю, что об этом никто не подозревает. Даже мой первый муж.
— Муж? — робко спросила Харикло.
— Имеется в виду Аид, — мрачно пояснил сатир Никос. — Бог подземного царства мертвых.
— Ах да, разумеется, — согласилась Харикло.
— Я никому не желаю зла, — сказала Кора. — А к вам испытываю только благодарность за то, что разрешили идти вместе с вами. Я так боялась. Мне рассказали, что в этих местах безобразничает некий Тесей. А вместе идти спокойнее, правда?
Харикло поглядела на Кору, как на буйную сумасшедшую.
— С нами спокойнее? — переспросила она. — А без нас неспокойнее?
— Конечно, в компании всегда лучше. Я так давно здесь не была…
— Ну конечно, — согласился возчий. — Наверное, грустно вам, великая госпожа, понимать, что сейчас пойдут дожди, наступят холода и придется вам возвращаться… туда.
— Никос, замолчи сейчас же! Ты что, хочешь навлечь на нас гнев самой великой богини Персефоны?
— Если вы считаете меня Персефоной, — вежливо сказала Кора, — то вы ошибаетесь. Меня зовут Корой.
— Ну разумеется, мы никогда бы не посмели ошибиться, — сказала Харикло. — Но разве у вас не два имени, госпожа?
Ну что ж, придется примириться пока с дурной славой.
— А вы сами слышали о Тесее? — спросила Кора Харикло. — Он из Трезена, внук Питфея.
— Как же, как же, этот Питфей подсунул свою дочку пьяному афинскому Эгею, — сказал возничий, — а он сделал ей мальчика. Потом Питфей много лет бегал вокруг и кричал, что сынка ей сделал сам господин Посейдон.
— Никос, госпоже богине может быть неприятно, когда без уважения говорят о ее родственнике.
— Ничего, ничего, — ободрила сатира Кора. — Я с ним совершенно незнакома. Ведь я же только тезка вашей Коры!
Кора могла бы поклясться, что страх перед ней смешивался во взорах ее попутчиков с недоумением, подозрением, не спятила ли она. Поверить в такое совпадение они не решались, так как боги обидчивы и мстительны.
Вдруг сатир указал вперед и произнес с тревогой:
— Смотрите, стервятники кружат!
Харикло вскочила, встала в повозке, чтобы дальше видеть.
— Ох и не нравится мне это, — сказала она. — Может, повернем назад?
Она спросила у возницы, но вопрос относился и к Коре.
— А что там может быть? — спросила Кора.
— Вы, госпожа, можете и не знать о таких, с вашей точки зрения, пустяках. Но для нас, простых путешественников, это одно из самых опасных мест, — заявил сатир Никос.
— И немало невинных путников поплатились жизнью и своим добром из-за этого проклятого Перифета, — дополнила Харикло. — Кстати, о нем тоже говорят, что он незаконный сын Посейдона!
— Нет, госпожа, — возразил возничий. — Я старый фавн, много видел, много слышал. Но знающие люди полагают, что Перифет — сын Гефеста и Антиклеи.
— Что ты говоришь! — закричала, топнув ногой, Харикло, отчего повозка закачалась, а мул сбился с шага. — Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты хочешь сказать, что он — единоутробный сын хитроумного Одиссея?
— Я полагаю, что Гефест забрался к ней на ложе еще до того, как она стала женой Сизифа, не говоря уже о ее браке с Лаэртом!
— А ты что, за ноги ее держал? — возмутилась Харикло. — Опозорить бедную женщину каждый из вас, козлов, рад! — И Харикло указала на ноги возницы, который стоял возле остановившейся повозки.
— Я попрошу нас не оскорблять, тем более в присутствии могущественной богини. Ты знаешь, что она с нами сделает, если рассердится?
— А я ничего плохого не сказала! — продолжала Харикло. — Я только защищала женскую честь.
Возница снял шляпу и почесал затылок. Из тугих кудрей торчали короткие прямые рога.
— Надень шляпу, не пугай женщину! — прикрикнула на сатира Харикло.
— Можно, — сказал возница. — Можно и не пугать.
— Вообще-то он у меня старательный, — пояснила Харикло. — Но происхождение вылезает, как уши у Мидаса. Вы слышали, что случилось с этим несчастным царем?
— Да, да, ослиные уши, — сказала Кора. — Можно задать вам вопрос?
— Всегда готовы ответить, госпожа.
— Тогда объясните мне, почему вы тратите столько времени для выяснения проблемы, кто чей отец, кто с кем спал, кто к кому залез в постель. Только об этом и говорите.
— Шутит, — сказал возница, обернувшись к госпоже Харикло. — Конечно, богиня шутит.
— А если не шучу? — спросила Кора построже.
— А куда деваться простому человеку? — вопросом на вопрос ответила Харикло. — Я же должна выяснить, кого обидела, а кто меня обидел, с кем поссориться можно, а кого лучше обойти стороной, иначе и костей не соберешь.
— У нас в деревне был случай, — заметил старый сатир. — Одна женщина увидела, как гусыня снесла яйцо. Гусыня была ничья, так, просто гусыня. Принесла она яйцо домой, и что же вы думаете?
— В яйце был зародыш кого-то еще? — ахнула Кора.
— Ничего подобного, яйцо было нормальное, свежее яйцо, только что снесенное. Но гусыня, как узнала, что случилось с ее яйцом, кинулась к своим родственникам. А оказывается, ее отдаленным троюродным дедушкой был тот самый лебедь.
— Тот самый лебедь, — вторила Харикло.
— Тот самый, который изнасиловал Леду!
— То есть изнасиловал, конечно, Зевс, — поправила Харикло, — но он принял вид настоящего лебедя, который на самом деле был гусем…
— Потому что в то время все были гусями, включая лебедей, — пояснила Харикло.
— А этот гусь долгое время жил в доме Прекрасной Елены, когда та была еще девочкой… Так вот эта гусыня пожаловалась Леде, Леда пожаловалась своему брату Кастору, Кастор прискакал и отрубил голову несчастной женщине.
— И я ее знала, — вздохнула Харикло. — Чудесная женщина! А какие пироги пекла!
— Но его наказали? — воскликнула Кора.
— За что? За то, что он вступился за родственницу, у которой съели еще не родившегося ребенка?
Они замолчали.
Потом сатир предположил:
— Не иначе как Перифет кого-то убил своей железной дубиной. У него она такая…
— Быка убивает.
— Он, может быть, не одного человека убил, а целый караван уничтожил.
— Значит, — сказала Харикло, — напился душегуб человеческой кровушки и дрыхнет.
— И что из этого следует, госпожа? — спросил сатир так, словно знал ответ.
Харикло обратилась к Коре.
— Великая богиня, — сказала она, — вас, может быть, и не интересуют наши мелкие дрязги и наши земные хитрости. Но нам надо выжить, нам надо кушать и рожать себе подобных.
Сатир почему-то захихикал, и Харикло погрозила ему внушительным загорелым кулаком.
— Эта дорога нам отлично известна. Мы знаем, за каким поворотом можно встретить дракона или пещерного медведя, за каким камнем с двух до пяти таятся разбойники, когда и как поджидают своих жертв Перифет или Синис. И мы подгадываем наше путешествие к их привычкам и слабостям. Если разбойники дежурят с двух до пяти, то опытный купец пройдет опасную поляну в половине шестого.
— Вы хотите сказать, уважаемая Харикло, — сказала Кора, — что мимо разбойника Перифета лучше проходить, когда он уже кого-то убил и ограбил?
— Вот именно. И не будем терять времени даром. Будем надеяться, что в случае смертельной опасности великая богиня Кора нас защитит и спрячет в темных пропастях Аида. Но не навечно, а пока не минет опасность.
С этими словами Харикло склонилась до земли перед Корой, а сатир бухнулся в ноги и при этом нечаянно обнажился его зад, — зад был покрыт густой шерстью, и из него торчал короткий козлиный хвост.
— Прикройся, дурак, — прикрикнула Харикло и вспрыгнула на повозку.
Сатир бежал рядом, Кора шла сбоку.
Перевалив через пригорок, они оказались над широкой низиной, которую занимала старая роща, с гигантскими, под самое небо, деревьями грецких орехов. Роща проглядывалась далеко вперед, и потому они сразу увидели человека, лежавшего в тени грецкого ореха. Лежал он навзничь, раскинув руки, и его пальцы правой руки омывал быстрый ручеек, на другом берегу которого сидела обнаженная девица.
— Осторожнее, фавн, — приказала Харикло. — Странно это…
— У меня лесное зрение, хозяйка, — ответил возница. — Скажу вам, что у ручья сидит наяда, я ее знаю в лицо, даже как-то с ней целовался. Она живет в том ручье.
— Никос, ты идиот! — рассердилась Харикло. — Скажи, кто там мертвый лежит у ручья?
— Разбойник Перифет, и в том нет никакого сомнения.
— Как так разбойник Перифет? Я не верю своим глазам.
— Да я эту толстую свинью уже лет сто знаю!
— Может, он лежит потому, что напился коринфского вина и наслаждается покоем?
— А почему вода в ручье стала красной — неужели бурдюк разрезан?
— Это не бурдюк, а брюхо разбойника.
Сатир принялся подгонять мула, тот легко побежал вниз по склону; наяда, которая сидела у ручья, поднялась при их приближении и громко закричала:
— Злодейство, злодейство! Гнусное злодейство! Предательски убит и скончался в муках справедливый защитник бедных путников, мужественный борец за права малых народов Перифет Благородный! О Боги, спасите человечество, которое подвергается таким мучениям!
Наяда была прехорошенькая. Длиннющие темные волосы служили ей как бы видимостью платья.
— Вы же сказали, что Перифет был разбойником, — удивилась Кора.
— Разумеется. И одним из самых подлых на свете, — согласился сатир.
— Неправда! — закричала снизу наяда. — Вы его не знаете! Он так меня любил!