– Рагдар Кханк – великий поэт эпохи Вальдераса. Он прославился как один из первых мастеров-аэдов, стихотворец, сподвижник Вальдераса и, главное, автор поэтического эпоса «Меч и Мечта Кшартара», в котором он переосмысливает содержание Священного Гальдара так, чтобы оправдать борьбу Вальдераса против культа Шести и истинного Гальдара. Эту информацию, как и прочие биографические факты, вы, скорее всего, знаете лучше меня, – признала Сафирет под одобрительные смешки зала. – Поэтому я начну с рассказа не о господине Рагдаре, а о его читателях. Кто те люди, благодаря которым его имя дошло до нас? Каких людей его строки волнуют до сих пор?
Отблески живого огня свечей выхватывали лица слушателей из мрака: и у юношей, и у девушек глаза были подведены темными тенями, крашеные волосы отливали ядовитыми цветами, губы были затушеваны тональным кремом или черной помадой… Они являли собой полную противоположность студентам университета, детям из приличных семей, среди которых любителей поэзии Кханка было ничтожно мало.
– Лавочники и поклонники здравого смысла не читали стихи Кханка. Его строки пьянили тех, кто был зол и весел, кто убивал слонов и людей, кто умирал от жажды в пустыне и замерзал на кромке вечного льда. Его книгу возили в седельных сумках и спасали, как свою жизнь, на тонущем корабле. В его словах вы не найдете душевной теплоты и домашнего уюта, и уж точно не к нему вы обратитесь за поддержкой в минуту душевной слабости. Но когда свистят стрелы, когда волны ломают борта, он учит, как не бояться. Не бояться – и делать, что надо.
Сафирет перевела дыхание.
– Его читатели – безумцы: те, кто без ума от жизни, от разговоров, кто жаждет всего и сразу, кто никогда не скучает и не говорит банальностей. Кто лишь горит, горит, горит, как вечные свечи в звездном небе…
Риемо слушал и слушал ее голос, сплетения ярких слов о запретной любви Кханка к карагартской царице, о Битве у Трех Рек, в которой бесстрашный воин узрел суть вселенной, о мучительной и бесславной гибели…
– Но Рагдар Кханк не нуждается в сочувствии. Он жил полно и разнообразно, стоял на вершине и наслаждался всем миром.
Закончив, Сафирет уже хотела спуститься со сцены, когда из темноты зала раздалось:
– Госпожа Шандэ, а вы могли бы показать что-нибудь с рунами? Мы ни разу не видели искусства аэдов.
– Друзья, – Риемо строго посмотрел в полумрак, откуда прозвучала просьба, – насколько я знаю, Агнеда и Лисантэ договаривались только о лекции, мы не можем злоупотреблять любезностью госпожи Шандэ.
– Нет-нет, господин Таэрдос, я рада показать небольшую часть нашего искусства, – поспешила вмешаться Сафирет. Ее подкупило внимание, с которым кэльвы слушали, и ей захотелось их чем-то порадовать. – Ведь вы проделали огромную работу, готовя клуб к моему приходу, он не рассчитан на прием аэдов! Это заслуживает небольшой демонстрации. Но мне понадобится ваша помощь, господин Таэрдос.
– Конечно! Что делать?
– Пожалуйста, поднимитесь ко мне.
Сафирет же торопливо сошла вниз, покопалась в своей сумке и достала маркер. Нарисовав им на левой ладони какую-то руну, она взяла из подсвечника на столе горящую свечу и вернулась с ней на сцену.
– Господин Таэрдос, – обратилась она к уже стоявшему рядом Риемо, – пожалуйста, встаньте слева и немного за мной. Так вам будет видно происходящее, и, если что, вы сможете поддержать меня.
– Поддержать?
– Я хочу показать работу одной любопытной, но энергозатратной руны. И боюсь, что потеряю равновесие в какой-то момент. Поддержка может оказаться кстати. Друзья, – обратилась она к залу, – прошу вас сохранять тишину и внимательно следить за пламенем свечи, которую я держу.
Сафирет подняла ладонь с начертанной руной над венчиком огня так, что тот почти ее касался, и начала говорить на неизвестном языке. Сначала ее низкий грудной голос тихо стелился по залу, но постепенно, как река, ширился и полнил собой пространство. Сафирет запрокинула голову, и Риемо показалось, что эта необыкновенная девушка состоит не из плоти, а из звука, наполненного страстью и нежностью одновременно.
Он забылся и смотрел только на нее – на узкую бледную руку, державшую свечу, на волнистые волосы, отливавшие в свете огня медью. Он вспомнил, что нужно следить за пламенем, когда по сумраку зала пролетел восхищенный выдох: венчик огня над свечой Сафирет превратился в сказочную птицу, горделиво изогнувшую длинную шею и расправившую красно-рыжие крылья. Еще через несколько мгновений огни всех свечей, расставленных по столикам в зале, превратились в цветы, птиц и танцовщиц. Танцовщицы кружились, птицы взмахивали крыльями, а цветы раскрывались из бутонов. Огненный мир двигался, менялся и мерцал, подчиняясь голосу аэда, его страсти и шипящим звукам незнакомого языка.
Голос оборвался внезапно, и все, что только что дышало и жило, снова стало просто огнем. Сафирет выдохом погасила пламя своей свечи и пошатнулась. Риемо успел ее поддержать, чтоб она не упала: она обессилела и с трудом стояла. Он заботливо помог ей спуститься со сцены и посадил за столик. Сафирет с благодарностью кивнула – говорить у нее сил не было – и поспешно достала из сумки плитку шоколада «Вдохновение аэда». Агнеда принес с кухни горячий черный сладкий чай.
Когда силы немного восстановились, дрожь в руках унялась и Сафирет снова могла говорить, кэльвы уже расселись вокруг нее.
– Госпожа Шандэ, – обратился Нирман, – а вы на каком языке заклинали?
– На древнеульмийском.
– А на современном всеобщем нельзя? Интересно, о чем вы говорите, а ничего неясно.
– Можно. Но вряд ли найдется аэд, который согласится публично заговаривать руну на всем понятном языке. Мы ведь произносим не готовые тексты. Мы приводим дхармы в движение нашими чувствами, и слова помогают обострить их, сфокусировать. А слова у каждого свои, иногда очень личные. Их неловко произносить при слушателях. Непонятный большинству язык позволяет не стесняться.
– Получается, слова – не главное? И можно даже без них, если ты не бесчувственное бревно? – уточнил Альдер.
– Можно. Но история знает только нескольких аэдов, сила чувств которых не нуждалась в словесном выражении. И за последние четыреста лет в Шести мирах родился только один гений, способный на это. – Взгляд Сафирет остановился на близнецах. – Его звали Агнеда Руквола.
Вопросы обрушились водопадом. Чем только ни интересовались: почему среди аэдов мужчин больше, чем женщин, какими маркерами аэды пишут на себе руны, правда ли, что для аэдов продается специальный шоколад, не такой, как для обычных людей, и прочая, прочая… Наконец пришло время прощаться.
– Друзья, – сказала Сафирет, вставая, – благодарю за внимание и интерес, они мне были очень приятны. Если вам захочется узнать о других поэтах эпохи Вальдераса, я с радостью приду снова.
– Мы вас проводим, госпожа Шандэ, – предложила было Лисантэ, но Риемо ее перебил:
– Агни, Лис, я думаю, правильнее, если я сам провожу нашу гостью. Госпожа Шандэ, вы не возражаете?
– Нет, конечно, нет. Спасибо большое за помощь!
Они вышли из «Цитадели».
– Госпожа Шандэ, мне тридцать лет, думаю, мы примерно одного возраста. Может, перейдем на «ты»? – начал Риемо.
– С удовольствием, – отозвалась она. – Мне двадцать шесть, и для друзей я Саф.
– А я Ри. И я впервые со школы увидел, как работают аэды.
Они шли и весело болтали, словно были знакомы уже десять тысяч лет. Впервые за два года существования «Цитадели» Риемо пожалел, что до терраполиса всего семь минут ходьбы. Он хотел бы еще идти и идти рядом с Сафирет, расспрашивать ее, слушать ее голос…
Наконец они остановились у стеклянных дверей станции.
– Ты через портал? – спросил он ее.
– Конечно, – улыбнулась она. – Одно из преимуществ аэда – бесплатное передвижение в любые места, где есть порталы.
– У нас, у простых смертных, таких преимуществ нет, – улыбнулся он в ответ. – И потому я ни разу не путешествовал по порталам. Даже не представляю, как это.
– А почему? – приподняла она от удивления брови.
– Для меня очень дорого, – искренне, хоть и с заминкой, ответил Ри. – Я ведь не богат. Директор клуба – должность громкая, но попасть в список миллионеров не помогает, по крайней мере, в моем случае. – Он сам не знал, зачем начал этот разговор о деньгах, ему стало неловко, и он злился на себя.
– Кто без страха и упрека, тот всегда не при деньгах, – процитировала Сафирет откуда-то, улыбнувшись.
Он с благодарностью посмотрел на нее.
– Саф, я бы не хотел, чтоб это была наша последняя встреча. Но у тебя ведь ни телефона, ни рета-почты…
– Я могу дать номер телефона нашей кафедры. Секретарь – универсал, и он передаст мне все, о чем ты попросишь. А еще… – Она немного замялась, но через мгновение решительно продолжила: – А еще я могу дать тебе свой адрес, и ты сможешь посылать мне письма. Аэдическое почтовое отделение Сайтэрры работает быстро.
– Поэтому и марки у них дороже, чем у обычного отделения. Но это не имеет никакого значения, – поспешно добавил Риемо. – Давай и телефон секретаря, и адрес. И… как ты смотришь на Галерею современного искусства госпожи Леннорваль?
– Хорошо смотрю, а что?
– Можно пригласить тебя завтра?
Ее глаза радостно загорелись.
– Конечно! Только, пожалуйста, не очень рано.
– Устроит в три? Я тебя буду ждать у портала станции «Речная».
– Договорились! Спасибо за сегодняшний день! – Сафирет помахала ему на прощание рукой, прошла через металлическую раму счетчика Аверунны и скрылась в портале.
Встретившись в четвертый раз, они несколько часов бродили по музею этнографии народов Шести миров вплоть до закрытия. Было семь вечера, но им совсем не хотелось прощаться.
– Может, в Вороний сквер? – предложил Риемо. – Это недалеко.
Сарх в этом году был намного более снежным, чем кшарат. По обе стороны расчищенных дорожек сквера ноздрился снег. Сафирет переполняли незнакомые, но очень сильные чувства. Ей вдруг захотелось чудить и дурачиться, даже сделать что-то ребяческое. Не отдавая себе отчета в том, что творит, хохоча, она толкнула Риемо к самому высокому сугробу, потом еще раз. Риемо принял игру: смеясь, он сначала крепко встал, чтобы не дать себя сбить с ног, а потом принялся толкаться в ответ. Сафирет не удержалась, но, падая, увлекла его за собой.