Когда Ассанте исполнилось семнадцать, во всем Карагарте не осталось ни мужчины, ни женщины, которые могли бы сравниться с ней в фехтовании. Ее меч разил быстрее клинка матери, считавшейся первой среди воительниц царства.
Ассанта становилась той, кем родилась, – Воплощенной Защитницы, смиренно принявшей служение и отрекшейся от своей человеческой сути. И царица почти уверилась, что долг перед Двумя выполнен, что ее дочь – практически совершенное орудие воли Защитницы. Но иногда Альманте казалось, что где-то там, за маской покорности и служения, скрывается совсем другая личина. «Ничего, – утешала себя царица. – Если и осталась какая-то дурь, еще есть время ее побороть».
Как нельзя вовремя спятивший Нардх решил избавиться от своего преступнорожденного внука. Он придумал заманить бледнокожего ублюдка в Дорожный дворец, чтобы Воплощенная Защитницы принесла в жертву дитя запретной связи и утвердила свое право на власть в Ульме. Сам Нардх обещал отречься от престола как последний царь династии Сакхара, запятнавшей себя перед Атальпас. Царское чутье подсказывало Альманте, что риски ничтожны. Их она даже не взяла в расчет, а напрасно: кинжал, брошенный царицей в бледнокожего ублюдка, прервал ее собственную жизнь.
Гибель матери не стала невосполнимой потерей для Ассанты: они никогда не были близки. Кшаран отказалась от своего права первородства в пользу Воплощенной Защитницы, и Ассанту провозгласили преемницей Альманты. Стало известно, что Вальдерас убил Нардха и воцарился в Ульме.
Новая карагартская царица хотела немедленно двинуть войска на Ульм, чтобы ознаменовать начало своего правления свержением проклятой династии Сакхара и возмездием за убийство матери. Но многие свидетели в Дорожном дворце видели, что ублюдок применил какую-то руну. Поползли слухи: ведь никто, кроме Воплощенных, не мог чаровать. Говорили, что ублюдок – вовсе не ублюдок, а Воплощенный, который явился спасти династию Сакхара и установить новый закон в Ханшелле. Некоторые же уверяли, что он проклятие Атальпас и чары его от Господина Запределья. Таинственная связь Вальдераса с силами Извне подтверждалась и тем, что он за две недели убил правителей двух самых сильных царств Ханшеллы.
Политические позиции бледнокожего ублюдка упрочились, когда он женился на дочери первого халита Ульма, и через год у молодой четы родилась царевна. Вопреки ожиданиям халитов и подданных обоих царств, ее не нарекли Даэррой Атальпас. Говорили, что некто вызвался принять ее жребий. Соглядатаи доносили, что Атальпас пожелали нецарскую жертву, что халиты Круга шестикратно бросили священные кости – и все шесть раз они упали одинаково.
Ассанта была теперь не единственной, владевшей искусством чарования рун, и превосходство ее происхождения стало не бесспорным. Требовались новые подтверждения того, что царица Карагарта – Воплощенная Защитницы, а бледнокожий ублюдок – безвольная фигурка госха в происках Запределья. Рог Пятой Битвы стал необходим.
Родовая легенда династии Тарниф гласила, что Рог Пятой Битвы принадлежал Защитнице, и только ее Воплощенная могла им воспользоваться. Во время давно минувшей войны за карагартскую корону Воплощенная Хранительницы спрятала Рог, открыв портал Атальпас в Затопленном храме, чтобы новая династия, служившая Двоим из Шести, им не овладела. С тех пор Тарниф ждали рождения Воплощенной Защитницы, которая зачаровала бы руны Шести в Затопленном храме и, вернув Рог в Кэлидарру, покорила бы всю Ханшеллу.
Зачаровав первую руну, Ассанта больше не сомневалась в своем предначертании. Царица билась над оставшимися рунами портала Шести, заучивая Талассат и вслушиваясь в голоса Защитницы и царского чутья. Через полгода после рождения ульмийской царевны Ассанта сочла, что готова выполнить свой долг перед Карагартом. Она собрала отряд из сорока Смертных Сестер и повела его к Затопленному храму.
Дорога длилась уже больше недели. Великая Ульма осталась позади, и стих шум ее волн.
Ассанта, наслаждаясь свободой, которую давало путешествие, пустила свою кобылу галопом, обогнала спутниц и поднялась на невысокий холм. С него дальше по дороге она увидела разношерстно одетый и вооруженный сброд. Человек десять, кто с мечом, кто с дубиной, окружили бездоспешного юношу, сжимавшего дорожный посох. На его голове белела лента паломника.
– Эй! – выкрикивал головорез, стоявший в стороне. – Не изуродуйте лицо! Такого выгоднее продать какой-нибудь тильзанской вдовушке, чем на галеры! Парень, сдавайся! Тебе будет сытнее в рабстве, чем на свободе!
Лицо юноши оставалось безмятежным. Он ударил первым. Паломник двигался размеренно и выверенно, словно заранее разучил замысловатый танец с посохом: легко уходил от ударов – и наносил ответные, умело используя численное превосходство противников. Его плавные и стремительные движения завораживали – впервые Ассанта видела Равного себе. Неужели Воплощенный? Чей?
Царское чутье нашептывало Ассанте, что гибель паломника ей на руку. Но царица не пожелала подчиниться властному течению дхарм, холодившему кончики пальцев. Она сделала знак подъехавшей Кшаран: пришло время вмешаться в драку.
Смертные Сестры повязали бандитов, не успевших сбежать, в вереницу. Их ждали галеры. Паломника подвели к Ассанте. Он опустился на колено, прижав правую ладонь к левому плечу и опустив лицо.
– Встань, – мягко приказала она.
Юноша поднялся.
Царица рассматривала его, не спешиваясь, – и дыхание у нее перехватывало: столько мощи было в его груди и столько неги в изгибе колен. Длинные черные волосы, собранные в высокий хвост, открывали сильную шею, которую хотелось обвить руками. Лезвие брадобрея давно не касалось его лица.
Ей показалось, что они уже встречались, но никак не могла вспомнить, при каких обстоятельствах.
– Дай ленту.
Юноша повиновался. Она прочитала написанное на ней.
– Из Ульма?
Тот кивнул.
– Без каравана и во враждебном вам Карагарте. Ты или безрассудно смел, или безнадежно глуп. Почему ты один?
Тот неопределенно повел плечами. Обет не позволял ему отвечать. Ассанта протянула ему ленту:
– Можешь с нами до Ризы. Но мы сначала в Затопленный храм.
Ульмиец благодарно улыбнулся и кивнул, соглашаясь.
Гул дхарм, нашептывавший об убийстве паломника, нарастал с каждым днем. Ассанта предпочитала не слышать и не слушать его: впервые ей хотелось безраздельно отдаться мужчине, хотя их безнадежно разделяли его обет и ее титул.
Однажды она проснулась раньше обычного. Выбравшись из-под плаща, царица обвела глазами небольшой лагерь в поисках паломника, но не нашла его. В неотступном сопровождении старшей сестры Ассанта обходила становище. Кшаран не скрывала недовольство – в чувствах сестры к ульмийцу она видела угрозу, царское чутье ей подсказывало, что того правильнее убить.
– Вот он! – шепнула Ассанта, зайдя за большой меловой валун.
Паломник, завязав лентой глаза, тренировался, размеренно нанося удары посохом воображаемым врагам, уходя от них и двигаясь так ловко, словно был зряч.
Понаблюдав, Ассанта громко окликнула его:
– Любой может победить воздух! Одолеешь ли меня?! Кшаран, найди мне посох!
Та нехотя отправилась выполнять приказ и вернулась со Смертными Сестрами. Паломник проявил себя умелым воином в сражении с бандитами, и всем хотелось увидеть, как царица его победит.
Они сошлись. Сначала ульмиец дрался вполсилы, но после двух пропущенных полновесных ударов в грудь и плечо понял свою ошибку и продолжил сражаться на равных.
Они кружили друг вокруг друга, выискивая уязвимости в защите и подлавливая один другого на просчетах. Это был самый долгий бой Ассанты с ее семнадцатилетия, бой, исход которого оказался не ясен, потому что Воплощенная Защитницы встретила Равного, и теперь это признала даже Кшаран.
Наконец Ассанта отпрыгнула и высоко подняла посох в знак окончания поединка.
– Ничья! – объявила она, смеясь и лаская противника взглядом. – Ты первый, ульмиец! Первый, кто не пал ни на спину, ни на колени передо мной!
После поединка паломник отошел к ручью умыться, и Ассанта исподволь наблюдала за ним. Он разделся по пояс, и девушка завороженно следила, как мягко перекатываются мышцы под смуглой кожей. Наконец царица решилась и, прихватив кувшинчик с мылом, подошла к нему.
– Думаю, тебе пора побриться! – невинно улыбнулась она и протянула нож. Ульмиец с недоумением посмотрел на нее и немного отстранился.
– Точно! Тебе же нельзя брать оружие… А я и мыло принесла. Что же нам делать? – Ассанта с притворной растерянностью смотрела на его недоумевающее лицо. – О! Придумала! Я сама тебя побрею!
Смеясь, она положила ладони ему на плечи, заставила сесть на траву, опустилась напротив и тщательно намылила ему подбородок и скулы, глядя в глаза. Его взгляд потеплел, а губы дрогнули в улыбке.
– Эй, аккуратнее, – Ассанта говорила нарочито строго. – Я же порезать могу нечаянно! Лучше натяни верную губу! Во-о-о-т та-а-а-к! – Она аккуратно провела лезвием под носом. – Усов больше нет. А теперь подставь язык под правую щеку!
Дошло до горла. Лезвие скользнуло по кадыку. Внезапно поток дхарм усилился. Ассанта уже не только ощущала его леденящие струи, но и слышала свист, переходящий в оглушающий визг:
– Режь! Убей! Режь!
Рука, подчинясь чуждой воле, медленно изменяла угол наклона лезвия. Еще немного…
Ассанта усилием отдернула нож, посмотрела на лицо ульмийца и отшатнулась. Его теплые глаза стали антрацитовыми и наполнились яростью и ненавистью. Он смотрел немного выше ее правого плеча. Ассанта обернулась, но никого не увидела. Морок, охвативший ее, прошел. Свист дхарм затих, и лишь кончики пальцев слегка покалывало.
– На что ты смотришь? – спросила царица.
Паломник вздрогнул, как будто тоже приходя в себя. Посмотрел на нее – и глаза вновь потеплели.