Наконец он нащупал рану: сосредоточие чуждых дхарм, саднящих, как впившаяся заноза. Они вызывали еще большее отвращение и гнев, чем Псы Хранительницы, от которых он защищал Ассанту и Сестер. Отвращение и гнев, не найдя достаточного вместилища в его человеческом сердце и разуме, выплескивались в мир, превращаясь в тучи и молнии, подчиненные его воле.
Он еще раз обследовал пораженное дхармами Извне место, чтоб ударить выверенно, не задев детей Ханшеллы. И лишь убедившись, что поразит нужную цель, направил сразу несколько десятков молний, прижигая рану и останавливая нагноение. И бил снова и снова…
Пораженные пучками молний, твари Извне рассыпались альгирдовой пылью. Стая забыла про отряд Вальдераса и отступавших ульмийцев. Перегруппировавшись, призванные существа двинулись навстречу всаднику. Карагартская пехота, выстроившаяся за тварями Извне, замерла: разве обычный человек сражается в одиночку против армии и тем более против тех, кого призвала Воплощенная? Разве человек подчинит себе ветер и молнии? Выдох ужаса пробежал по рядам, как рябь по речной глади.
– Ауберат, Ульм! – ревел ветер, а молнии снова и снова били по призванным Извне.
– Сейчас произойдет то же, что и в Затопленном храме! – закричала Кшаран. – Прикажи его снять!
Но Ассанта завороженно смотрела на ульмийца, бросившего вызов двум армиям и каким-то непостижимым образом подчинившего своей воле стихии Ханшеллы.
Армия Извне отступила, загоревшись световыми столбами.
– Колдун! Беги! Спасайся! – Паника охватывала ряды карагартцев, как пожар.
– Я покончу с ним! – Кшаран вскинула лук. Ассанта успела толкнуть ее под локоть, когда та уже отпускала стрелу:
– Не стрелять! Никому не стрелять!
Кшаран почти не промахнулась: Рагдар покачнулся, но остался в седле.
– Добью сукина сына, – пробормотала она, укладывая на тетиву вторую стрелу.
– Еще один выстрел, и я отрекусь от тебя, – прошипела Ассанта. – Трубить отступление!
Кшаран злобно посмотрела в сторону ульмийца, но ослушаться не посмела.
– Мы еще встретимся, – одними губами сказала царевна. – И клянусь Двумя, что один из нас этой встречи не переживет!
Сухая гроза прекратилась почти сразу, как боль от ранения вышвырнула Рагдара из кэльвы. Он удерживался в седле еще несколько минут, но после упал.
Карагартская армия отступала. Воплощенная восстановила порядок и дисциплину и, когда разбили лагерь, удалилась в шатер. Кшаран последовала за ней, чтобы высказаться о самом позорном отступлении карагартцев за всю историю царства. Она яростно выдохнула с порога:
– Любовь к этому ульмийскому проходимцу тебя погубит!
– Уж лучше любовь, чем Защитница! – Ассанта сидела спиной ко входу, безвольно сгорбившись, и даже не обернулась.
– Что?! – оторопела Кшаран.
– Защитница поглощает меня! Ты думаешь, что я это я. Но мое тело – сосуд чужих мыслей, чувств, воспоминаний! Мой разум – орудие чужой воли! А меня, Ассанты Тарниф, становится все меньше! Меня скоро не станет! Может, погибнуть из-за человека, которого выбрала я, лучше, чем во имя служения, которое мне навязали?!
Поединок
– Давайте вернемся к культам Древней Ханшеллы.
– Как уже говорилось, ханшеллийцы обожествляли стихии, Атальпас, мертвых и даже царскую власть. Последним прославился Карагарт.
– А Вальдерас выступил против религиозной системы, чем и подготовил научную революцию Аверунны…
– Вальдерас боролся против культа Атальпас по политическим соображениям. Но он не посмел (или не счел нужным) выступить против культа мертвых.
– Которому служили тесситы…
– Абсолютно верно. Тесситы – это жрецы мертвых. Многие руны Шести дошли до нас благодаря тесситским текстам. К сожалению, мы до сих пор не расшифровали их письменность. Тесситы составили загадочный календарь. Если верить ему, мы с вами живем в последнюю эпоху Кэлидарры, одной из возможных вселенных. Эпоху Защитницы Восходящей. Ханшелльские астрономы подсчитали, что она закончится уже через десять лет, когда в Ханшеллу вернется комета Ахтесса.
– И руна Всадника у тесситов есть?
– Все руны Шести, которые используют современные гадальные карты и кости, дошли до нас благодаря тесситам. Вальдерас уничтожал халитскую книжность, сбивал руны неальгирдовых порталов не только в городских, но и Заречных храмах, но в последних дальше порталов он идти не рискнул.
– Испугался тесситских Всадников на бегемотах?
– В системе верований Древней Ханшеллы Атальпас отвечали за устройство мироздания, за глобальные катастрофы и вселенские блага. Они были так далеки от рядовых земледельцев и воинов, что Вальдерас за одно поколение заменил их культ учением Кханка о Вселенной. А вот культ мертвых – совсем другое дело. Предки принимали самое непосредственное участие в жизни древних ханшеллийцев: с ними советовались по всем вопросам, начиная с выбора имени ребенку и заканчивая решением о начале войны. Еще тесситы учили, что Неназываемый, но Многоименный собирает армию всех живших, чтоб в конце последней эпохи принять бой против Господина Запределья.
– То есть тесситы отвечали на главный вопрос: в чем смысл жизни или, если угодно, смерти?
– Именно. И диапазон ответов удовлетворял любым вкусам: от посмертного участия в жизни своего рода до финальной битвы во имя победы созидания над разрушением.
– Смертью Смерть поправ?
– Именно так.
– Это, конечно, впечатляет. Но, господин Силлагорон, жутковато узнать, что мы живем в эпоху, конец которой ознаменуется восстанием мертвых…
После Битвы у Трех Рек поэты и хронисты, несмотря на богатую историографическую традицию, не знали, что писать о человеке, обратившем в бегство тварей Извне. Карагартцы не могли объяснить поражение Воплощенной, а ульмийцы искали способ рассказать о победе так, чтоб победителем выглядел царь, а не его друг.
Пока Рагдар оправлялся после ранения, Вальдерас откладывал торжества в честь великой победы. Оживала забытая после поединка с Нартором детская зависть, дхармы нехорошо холодили пальцы, и тайный голос нашептывал днем и ночью, что царское имя померкнет рядом с именем паломника, спасшего Ульм от неминуемого поражения. Внезапно победа у Трех Рек оборачивалась личным поражением Вальдераса.
Он расспрашивал Рагдара, но тот объяснял свою власть над стихиями кэльвой.
– И что, – допытывался Вальдерас, – ты теперь в любой момент можешь метать молнии? Может, я зря трачу золото на армию? Если ты один разгоняешь тварей Извне, что тебе войско человеческое…
– Нет, – простодушно улыбался Рагдар. – Если бы все было так просто… Понимаешь, люди не вызывают во мне таких чувств, как твари Извне. А они… Я их так ощущаю, словно они застрявший в теле наконечник стрелы или множество заноз, от которых мне непременно надо избавиться.
– Всей нашей армии они не то что занозами, смертным приговором были! Но от этого ни облачка не прибавилось!
– Я же говорю, дело в кэльве! Против людей я так не могу, как бы глубоко ни погружался! Люди, даже если они мне отвратительны, все равно дети нашего мира. А вот твари Извне…
Опасения Вальдераса разделяли халиты: могущество Рагдара не объяснялось ни происками Запределья, ни поддержкой Четырех из Шести. И если руны Вальдераса еще можно было связать с благоволением Атальпас к последнему птенцу дома Сакхара, то гнев стихий, обративший вспять воинство Защитницы, связать ни с чем не выходило. Это означало лишь одно: появилась сила, равная могуществом Двоим из Шести, если не всем Атальпас.
Природа этой силы оставалась тайной, хоть первый халит провел в беседах с Рагдаром не один час, пытаясь постичь суть кэльвы.
Когда Рагдар выздоровел, ликовал весь Ульм. Невероятные события Битвы у Трех Рек успели обрасти еще более невероятными подробностями. Тысячи свидетелей взахлеб рассказывали родным и знакомым о чуде, которое явил первый мечник за минуты до окончательного поражения ульмийского царства.
Вальдерас объявил всенародные празднества в честь небывалой победы. Во время царского шествия по улицам столицы среди криков «Ауберат, Ульм» и «Ауберат, Вальдерас» вдруг раздался возглас: «Ауберат, Кханк!», «Ауберат, Рагдар!». И толпа, и даже воины моментально его подхватили.
Слушая, как толпа славит его лучшего друга, как воины в его честь бьют мечами в щиты, Вальдерас одобрительно улыбался, убеждая других и себя, будто все происходит по его воле и с его одобрения. Но где-то под сердцем тяжело ворочалась давняя зависть: шелест дхарм вкрадчиво нашептывал, что это должна была быть его победа, что его имя сейчас должны были славить, что это он трудился дни и ночи три года, оспаривая искусство чарования рун у самих Атальпас. Однако Атальпас снова напомнили, что он как был, так и останется бледнокожим ублюдком, даже назвавшись сыном Солнца, даже постигнув их тайны, не будучи Воплощенным. Все это время Рагдар скитался от храма к храму, выполняя черные работы, не требовавшие ничего, кроме грубой силы и выносливости. Но миг окончательной победы над Воплощенной прославил именно его.
Улыбаясь, Вальдерас стиснул зубы. Он вспоминал, как отступала его армия, как он сам и заклинатели безуспешно сдерживали натиск призванной Стаи, как карагартцы в спину добивали бегущих… Несомненно, случилось одно из самых тяжелых поражений в истории Ульма. Никогда Атальпас не выражали своего благоволения к Карагарту так явственно. И если бы не Рагдар, сейчас бы карагартские гвардейцы утешали ульмийских вдов, а из таверен доносилось бы «Ауберат, Ассанта».
И все это было так – несомненно так! Но Вальдерас вновь, как в детстве, ощущал себя несправедливо обделенным: что бы он ни предпринимал, к чему бы ни стремился, Рагдар всегда оказывался на полшага впереди – ненароком, легко, без усилий, походя, почти случайно и сам того не желая. Вот и теперь: Вальдерас не просто проиграл – проиграл унизительно, поддавшись эмоциям, просчитавшись в своей стратегии, не прислушавшись ни к царскому чутью, ни к предупреждениям Бальвира… Если б не Рагдар… И Вальдерас подспудно, боясь в этом признаться самому себе, даже жалел, что он появился. Уж лучше погибнуть, пожав все плоды своей недальновидности, чем стать царем-невидимкой в глазах собственного народа.