– Неназываемый, но Многоименный! В Битве с Господином Запределья Создатель стал трупом! Ты слышишь гниение его плоти! Мы избавим его от гнили, чтоб новую плоть твоей милостью обрел он!
Легкие Вальдераса работали, как меха, но наполнялись лишь трупным зловонием. Его стало рвать. Чьи-то руки, не дожидаясь, когда он закончит, потащили его к столбу в центре тальпы. Запястья туго связали, а потом веревки врезались в кожу, и ноги оторвались от земли.
Он повис, высоко вздернутый за руки, голый, беззащитный и беспомощный. Сознание покинуло его.
Едкий запах мускусной соли, перебивавший даже вонь гниения, привел его в чувство. Ушей коснулось шипение тесситского языка. Вальдерас стоял на коленях напротив альгирдового трона, где восседал исполинский человекоподобный скелет, упиравшийся бегемотьим черепом в землянистый свод. Скелет был сложен из костей бегемотов и облачен в царские одеяния. Справа от трона, на месте первого амира, стоял тессит – глава храма, судя по отделанному альгирдом доспеху. Известь покрывала его лицо так, что в тускло-ядовитом свечении казалось, будто на черепе нет плоти.
– Ты достиг в личине Создателя Великого Ничто. Ты умер, и прежнее твое тело подвешено с прочими трупами. Склонись перед Неназываемым, но Многоименным, Вальдерас Сакхара, – сказал верховный тессит. – Склонись перед тем, кто правит Полями Вечной Пахоты чрезвычайно совершенно!
Вальдерас опустил лицо перед троном, признавая, что даже царь ничтожен перед ликом смерти.
– У твоего рода для тебя весть.
– Я надеюсь услышать напутствие матери и отца, – решился заговорить Вальдерас впервые с начала обряда.
– Ты не услышишь их, потому что их прах не был предан ни одному Заречному храму. Ты услышишь меня. – Ладони Вальдераса холодно вспотели: он узнал голос Нардха. Он хотел поднять голову, ожидая увидеть восставшего деда, но ладонь стоявшего рядом тессита властно надавила на затылок.
– Опасайся своей матери, Вальдерас! – продолжил голос Нардха.
– Остерегайся Кшаллы! – подхватил незнакомый голос.
– Бойся ту, что именует себя Каллеатой! – присоединился третий.
– Не верь снам Извне! – вновь заговорил Нардх.
– Твоя мать играет тобой, не за тебя! – еще один незнакомый голос.
– Бойся матери! Остерегайся Кшаллы! Не верь неназванной Даэрре Атальпас! – Голоса становились все громче, они уже говорили не по очереди, а все одновременно.
– Сол-Га – штисс Каллеата! Сол-Га – штисс сссх’тинг Кшалла! Шенс! Дшзагг! Гзирх-лисса-Каллеата! – к хору присоединялись новые и новые голоса.
– КАР’САН’ДЗЗЗИРХ’!
Лица тесситов обездвижились, а губы безвольно повторяли слова под диктовку неясной силы, овладевшей разумом людей. Вальдерас остался один живой среди мертвецов. Он забыл о холоде, о зловонии: казалось, что под шипение на языке мертвых в глаза, в ноздри и глотку забивается земля.
– КАР’САН’ДЗЗЗИРХ РАГДАР! КАР’САН’ДЗЗЗИРХ» РАГДАР!
Внезапно все смолкло. Тесситы с недоумением осматривались, словно забыли, как и зачем здесь оказались.
– Ты получил весть, царь? – спросил верховный.
– Да, но… В сказанном на языке живых я не уловил смысла. А на языке мертвых не понял даже слов.
– Никто из братьев не перевел?
– Все братья говорили… Сначала на языке живых, а потом…
– Все?! – Тессит задумался. – Верно, важная была весть, раз мертвых пришло лишь на одного меньше, чем живых…
– Но как мне понять сказанное? Они говорили, что я должен остерегаться матери и Каллеаты. Я не знал матери! А Каллеата… – Вальдерас запнулся.
– Мы не толкуем слова мертвых. Мы лишь передаем их.
– Но хотя бы переведите! Вы что-то говорили о моем лучшем друге, – и Вальдерас повторил последнюю фразу, как запомнил.
– Он есть слово воли, – начал было переводить тессит, но сам себя перебил: – Это бессмысленно. Такое можно сказать только о тессите, а твой друг не тессит. Ты неправильно запомнил. Поторопись, царь! Тебе надо успеть из Великого Ничто в Великое Начало раньше, чем восстановится граница между миром живых и мертвых.
Ассанта распорядилась разбить лагерь недалеко от Заречного храма. Часы перед поединком она коротала за партией госха с Кшаран.
– Моя царица! – на пороге стояла Смертная Сестра. – К тебе ульмиец с вестью от Вальдераса Сакхары. Назвался Рагдаром Кханком. Безоружен.
Кшаран ощутила недоброе покалывание дхарм…
– Или казни, или прогони, – шепнула она. – Только не впускай его, умоляю!
– Пусть войдет, – приказала Ассанта, даже не взглянув на Кшаран.
Рагдар вошел и почтительно встал на колено, опустив лицо.
– У меня разговор только для твоих ушей, царица.
– Это не тебе решать! – прошипела Кшаран, но Ассанта не позволила ей продолжить, повелительно подняв ладонь.
– Оставь нас, царевна.
– Ассанта?!
– Ступай.
Спорить было не только бессмысленно, но и рискованно.
– Не тебе стоять передо мной на колене, Равный.
Рагдар поднялся.
– Ты хочешь убить меня? Или отговорить от поединка? – Ассанта намеренно не называла его по имени, как будто это могло ослабить его власть над ней. Но в коленях она чувствовала дрожь и слабость.
– Пожалуй… – Его взгляд упал на игральную доску. – Пожалуй, я хочу сыграть в госх. Я люблю его, но обычно проигрываю. Царевна Кшаран играла за кварцевых?
Ассанта кивнула.
– Я продолжу ее партию. – Рагдар уселся со стороны своих фигур.
– Тогда твой ход.
Рагдар двинул наперерез фигурке удачи фигурку рока.
– А я не люблю игры, в которых проигрываю. – Ассанта силилась прочитать по лицу его намерения.
Рагдар поднес к глазам фигурку царя, рассматривая изящную карагартскую резьбу:
– Ассанта, кто ты? Есть ли еще ты? Или я опоздал – ты уже Воплощенная?
Никто, кроме Кшаран, не смел обращаться к ней по имени. Но, к своему удивлению, она не испытала гнева – напротив, почувствовала почти облегчение. Но оно длилось недолго – в ушах нарастал гул дхарм, рвущийся овладеть ее голосом и приказать казнить наглеца немедленно.
Рагдар поставил царя на место и пристально посмотрел поверх плеча онемевшей Ассанты:
– Птица с твоим лицом разгневана. Вероятно, требует моей смерти, как тогда, у ручья. Не хочет, чтоб я напомнил тебе, что Вальдерас не Воплощенный, не Равный. Что завтра свершится не поединок, а убийство.
– Мы будем равно вооружены, – дар речи, наконец, вернулся к Ассанте.
– Мне кажется, мысль о том, что ты сосуд воли Защитницы, а не своей, более утешительна для больной совести, – усмехнулся Рагдар и двинул своего царя на опасную клетку. – Смотри, у него тоже венец, но он ничего не поделает, если я вздумаю поставить его под удар твоей богини.
– Ты… Что ты творишь?!
– Я предупреждал, что часто проигрываю.
– Да что ты знаешь о завтра! Что ты можешь знать о служении демиургам и о том, что стоит на кону! – закричала Ассанта.
– Я знаю, что мой друг не нравится тебе. И если бы речь шла о поединке двух равно смертных, с уважением бы принял любой исход, потому что все человеческие пути ведут к Полям Вечной Пахоты. Но ведь завтра не поединок… Завтра Тени избавятся от одного сосуда, чтоб наполнить другой. Сейчас ты еще есть и можешь выбирать. Но если ошибешься – выбор этой ночи станет последним, потому что ты выберешь свою смерть. Кто ты?
– Какая разница! – с отчаянием выдохнула Ассанта. – Не я его – он меня! Атальпас вели нас обоих по стезе силы и славы для того, чтоб один одолел другого и с триумфом покорил Ханшеллу!
– Тени не способны выбирать! Живые – выбирают! Вальдерас выбрал! И клянусь своим именем, он скорее упадет на меч, чем тронет хоть волос на твоей голове!
Губы Ассанты дрожали. Мать, сестра, халиты твердили, что нет ничего превыше служения Защитнице. А она по-прежнему чувствовала себя пятнадцатилетней девчонкой, запертой в царской тальпе храма Двоих их Шести наедине с рунами, обреченной стать вместилищем той, что их чаровала. Никто не понимал, что быть Воплощенной означает не божественное могущество, а мучительную гибель, когда чуждая воля медленно, но верно, как вода из узкой щели, заполняет разум, не оставляя ничего от человеческой сущности. Рагдар словно отпер дверь тальпы, в которой она была заточена, сказав то, о чем она осмеливалась думать лишь наедине с собой: ей решать, быть ли вместилищем воли Защитницы. Ей. Не Защитнице.
Собрав волю и мысли, она успокоила дыхание и оборвала на шее шнур, на котором с рождения носила руну Воплощения.
– Надеюсь, я поступаю правильно. – И Ассанта протянула Рагдару светящийся альгирд.
Сначала в ушах раздался оглушительный визг, а через долю мгновения его сменила такая тишина, что она подумала, будто оглохла.
– Ты слышал? – Звук собственного голоса немного успокоил Ассанту.
Он помотал головой:
– Нет, но видел. Ее лицо перестало быть твоим, и она исчезла. Она очень разозлилась – но исчезла. Завтра никто не умрет, – светло улыбнулся Рагдар. – В этой партии ты точно победила.
Он сделал пару шагов к выходу, но его остановил ее оклик:
– Да кто ты такой?! Равный мне, но не Воплощенный, ты подчиняешь стихии и обращаешь в бегство тварей Извне! Видишь наяву Защитницу, которую я встречаю только во снах! И ты… Откуда у тебя такая власть надо мной?! Я люблю тебя! – Ассанта сама не ожидала, как легко сорвалось признание.
Рагдар, растерявшись, замер:
– Прости. Это невозможно.
– Останься. И не смей! Слышишь?! Не вздумай ссылаться на дружбу! Ты единственный меня понял, только ты увидел меня! Так останься со мной, когда мне так страшно!
Она ступила к нему и, прижавшись грудью к груди, бедрами к бедрам и губами к губам, развязала шнур, стягивавший его длинные волосы…
Светало. Бальвир ждал, сидя на расстеленном плаще перед входом в царский шатер.
– Я сказал ему, что тебе стало плохо после того черепахового супа и ты отъехал подальше, чтоб не осквернять священное место. Как прошло?