Книга алхимии — Владимир Рохмистров — страница 13 читать онлайн бесплатно

ршенно оставил в стороне вопрос об общем начале всех тел и обратился только к их ближайшим составным частям, а вскоре раздался и голос Бойля, совершенно отрицавшего существование какого-либо общего для них элемента. Основанием для такого отрицания Бойлю служили главным образом замечательные исследования немецкого химика. Мы уже видели, что ван Гельмонт высказал мысль, что различные вещества могут входить в соединение друг с другом, не теряя присущих им свойств. Это обобщение ван Гельмонта опиралось почти исключительно на один тот факт, что медь выделяется железом из синего купороса. Глаубер обратил особенное внимание на вопрос о составных частях разных веществ, определил состав многих из них и выработал относительно него определенную теорию, к которой подошел рядом многочисленных и крайне важных исследований. Основная мысль Глаубера была та, что между составными частями двух веществ, действующих друг на друга, существует особое отношение, которое заставляет одну из этих частей выходить из соединения с другой и сочетаться с третьей, находящейся во втором веществе, с которой она имеет большее стремление соединяться. Для объяснения этого явления Глаубер еще не употребляет слов «химическое сродство», а говорит, что между отдельными составными частями всякого сложного вещества существует особая любовь. «Одна любит другую и взаимно любима ею», – говорит он про них. Но понятно, что дело уже было только за названиями – самое же явление было объяснено вполне правильно и строго вытекало из рассмотрения фактов. Столь же научно Глаубер объяснял и явления взаимовлияния друг на друга двух веществ, как происходящие от того, что одна составная часть первого вещества больше любит другую составную часть второго, чем ту, с которой соединена сама, и в силу этого обстоятельства расстается с ней и соединяется с больше любимой, а оставшиеся свободными, покинутые составные части соединяются между собою в силу того же закона.

Учение об индивидуальности составных частей различных веществ, находящихся в природе, основание которому было положено, как мы видели, ван Гельмонтом, нашло себе полное выражение у великого английского ученого Роберта Бойля (1627–1691). Мы не станем входить в разбор всех тех обобщений и открытий, которыми обогатил Бойль науку,[51] а ограничимся только изложением его взглядов на занимающий нас вопрос. Бойль категорически отверг учение об общих началах всех тел, как совершенно не выдерживающее экспериментальной критики. «Я желал бы знать, – говорит он, – каким образом можно было бы разложить металл на серу, соль и ртуть. Я предлагаю всем желающим проделать, на мой счет, этот опыт – мне же он никогда не удавался». По мнению Бойля, все тела, составляющие видимую природу, составлены из других, простейших, которые могут быть выделены из соединений друг с другом. Вот эти-то составные части, которых может быть несколько в каждом теле, и следует называть началами или элементами последних. Бойль сравнивает их с буквами азбуки и говорит, что, подобно тому, как есть слова, состоящие из одной буквы или нескольких – трех, четырех и более, подобно тому и в природе встречаются тела, содержащие одно, два, три и более начал или элементов. И как всякое слово может быть разбито на составляющие его буквы, так и всякое вещество может быть разложено на образующие его элементы, становящиеся после такого разложения свободными, с определенным комплексом свойств и особенностей, им присущих. Задачей химии Бойль и считает определение и изучение элементов.

Сам он не перечисляет их и не дает ближайшей характеристики. Это выпало на долю великого творца современной химии Антуана Лавуазье (1743–1794). Лавуазье резко разделил все вещества на две группы: тела сложные и тела простые, взаимным соединением которых образуются первые. Простые тела или элементы суть такие вещества, которые не могут разлагаться на другие, не состоят из каких-нибудь иных. Они есть конечная форма материи, которая не однородна, а проявляется нам в известном числе резко отличающихся по своей сущности друг от друга субстанций – элементов. Последних Лавуазье насчитывал 55. С дальнейшим развитием науки многие из тех веществ, которые Лавуазье считал элементами, оказались телами сложными, но зато нашлись и новые неразлагаемые тела, а сама идея его о сущности материи как состоящей из известного числа простейших форм все более и более укреплялась и подтверждалась в науке со всех сторон. С установлением Бойлем учения об элементах алхимия и руководивший ею принцип единства материи должны были закончить свое существование. Резкое определение, данное затем Лавуазье элементам как телам, абсолютно неразложимым на другие, как простейшим веществам, из которых состоит вся природа, довершило дело.

Прямые опыты, непосредственное наблюдение над действием различных веществ друг на друга, изучение их превращений и состава – все только подтверждало учение Бойля и Лавуазье. Казалось, оно установлено на незыблемом основании опыта, и проблема – из чего состоит окружающий нас мир – казалась решенной: из сочетания известного числа элементов, абсолютно разнящихся друг от друга по субстанции. Но скоро появились сомнения в верности столь, казалось бы, прочно установленного учения. Сомнения эти возникли с совершенно особенной стороны. Изучая условия образования из элементов химических соединений, убедились, что для этого элементы соединяются в строго определенных по весу количествах. Вода, например, состоит из двух элементов: кислорода и водорода, соединившихся между собой в таком количестве, что на одну часть по весу первого приходится 8 частей по весу второго. Затем оказалось, что некоторые элементы могут соединяться между собою, образуя не одно, а несколько различных веществ. Изучая состав последних, мы видим, что в таком случае весовые количества одного какого-нибудь элемента, находящегося во всех этих соединениях, стоят друг к другу в простом отношении: они кратны между собою. Если, например, два каких-нибудь элемента образуют пять соединений между собою и в одном из них на определенное по весу количество которого-нибудь приходится, положим, две весовые части другого, то в остальных четырех соединениях количество этого последнего будет 4, 6, 8, 10 или тому подобное кратное от двух число.

Для объяснения этих двух законов: постоянства состава и кратных отношений, двух самых основных в химии, знаменитый английский физик и химик Дальтон, живший в начале XIX столетия, предложил атомистическую гипотезу, по которой все предметы видимого мира состоят, в физическом отношении, из мельчайших крупинок – атомов, недоступных дальнейшему делению. Атомы разных элементов различаются между собою по своим свойствам и по своему весу. Последнего нельзя было определить непосредственно, но оказалось относительно легко, взяв условно атом какого-нибудь элемента за единицу и определяя, во сколько раз атом другого тяжелее или легче. За единицу был принят атом, оказавшийся легчайшим, атом элемента водорода, и по сравнению с ним были определены веса атомов всех остальных элементов. Изучение атомных весов элементов, в связи со свойствами последних, стало одной из важнейших задач химии, и это изучение привело к неожиданному воскрешению древней идеи алхимиков о единстве материи.

У последних эта идея выражалась в учении о превращении всех металлов, которые принадлежат к числу элементов, в золото; теперь она выразилась как учение о единстве происхождения всех элементов. Уже вскоре после Дальтона Праут выступил с гипотезой, доказывавшей, что все элементы суть только продукты уплотнения водородных атомов. Гипотеза Праута не выдержала критики фактов, но на смену ей явились другие, как, например, теория Дюма, и, наконец, появилась знаменитая периодическая система элементов Менделеева, не только объясняющая весь комплекс фактов, существующих в учении об элементах, но и предсказывающая существование новых, столь блистательно оправдываемых опытом. Гипотеза эта утверждает, что свойства элементов находятся в зависимости от их атомного веса, а если это так, то простейшим объяснением различия свойств разных элементов является предположение, что все они тождественны между собою по субстанции и различаются только по весу атомов. В одном вещество сконденсировано так, что весит единицу, во втором – так, что весит две единицы, в третьем – две с половиною и т. д. Принцип единства материи снова выступает на сцену, и, может быть, мы еще дождемся прочного установления его на непоколебимом основании опыта и помянем тогда добрым словом сохранивших его нам алхимиков?[52]

Часть IIТеория

Альбер ПуассонТеории и символы алхимиков[53]

Введение

Алхимия – наука, самая туманная из всех, оставленных нам в наследство Средними веками. Схоластика со своей тонкой аргументацией, теология с двусмысленной фразеологией, астрология, столь обширная и сложная, – детские игрушки в сравнении с алхимией.

Откройте один из важнейших герметических трактатов XV или XVI века и попробуйте его читать. Если вы не специалист в этом предмете, не посвящены в алхимическую терминологию и у вас нет некоторого познания в неорганической химии, вы скоро закроете книгу.

Некоторые скажут, что эти аллегории бессмысленны, что таинственные символы придуманы для развлечения… На это можно ответить, что немудрено отрицать то, чего не понимаешь, и мало людей, которых препятствия только побуждают вести борьбу. Эти последние – избранники науки – имеют настойчивость, основную добродетель ученого. Когда перед ними встает проблема, они начинают трудиться без устали, чтобы найти ее решение. Знаменитый алхимик Дюма, начав с одного факта,[54] употребил десять лет на разработку закона металепсии, то есть замены элементов.

Герметические трактаты действительно темны, но под этой темнотой скрывается свет. И если алхимическая теория открыта и известен ключ главных символов, вы можете смело предпринять чтение любого алхимического сочинения. Что вам казалось бессмысленным, окажется логичным, символы, которые вас удивляли, будут ясны, и вы будете находить удовольствие в их дешифровании.

* * *

Родина алхимии, как и многих других наук, – Египет, где знания находились в руках жрецов и посвященных, производивших опыты в величайшей тайне, в тишине святилища. Когда римляне завоевали Египет, тайны Изиды перешли к неоплатоникам и гностикам. Эту эпоху (II и III века христианства) можно считать временем зарождения алхимии.[55] Тогда-то и были написаны первые трактаты, часть которых дошла до нас под именами Останеса, Пелага, Псевдо-Демокрита, Синезиуса, Зосимы, Гермеса, Клеопатры и др. Эти сочинения об искусстве делать золото, идущие бок о бок с металлургическими и экономическими рецептами, были отысканы М. Бертело, указавшим на них в своем «Введении к изучению химии» и в особенности в «Собрании трудов греческих алхимиков». Можно констатировать, что с тех пор алхимия оставалась неизменной во всей полноте своей теории до времени великого Лавуазье.

Когда варвары наводнили Европу, науки и искусства замерли, а цивилизация оказалась в руках арабов. Их химики были терпеливыми наблюдателями и искусными техниками; они увеличили объем науки и избавили ее от посторонних элементов: магии, каббалы и мистики. Самый знаменитый среди них, Гебер, первый упоминает об азотной кислоте и царской водке. Рядом с ним необходимо назвать имена Авиценны, Разеса, Алфидиуса, Калида, Мориена, Авензоора.

Арабы поставили алхимию, так сказать, на ноги. С этих пор она идет большими шагами к своему апогею. Крестовые походы дали Западу славу и науку. Крестоносцы принесли драгоценные творения Аристотеля и трактаты арабских алхимиков.

Философия распустила крылья, у алхимии появились великие учителя: Алан де Лилль, Альберт Великий, Роджер Бэкон, Фома Аквинский, Раймонд Луллий; в XIV и XV веке. – Джордж Рипли, Нортон, Бартоломей, Бернар Тревизан, Николай Фламель, Тритемий, Василий Валентин, Исаак Голланд и др.

* * *

С Василием Валентином алхимия вступает в новую эру и склоняется к мистицизму; она снова соединяется, как при своем зарождении, с каббалой и магией; в то же время появляется химия и мало-помалу отделяется от своей матери.

Самым знаменитым представителем алхимии в XVI веке был Парацельс. Никогда реформатор не был более жесток, и никогда человек не имел более восторженных приверженцев и озлобленных врагов. Целого тома не хватило бы для перечисления сочинений его учеников и памфлетов его клеветников. Наиболее известными из его последователей были: Турнейсер, Кроллиус, Дорн, Рох Бельи, Бернард Пено Керцелянус и в особенности Либавий. Другие алхимики этой эпохи, не принадлежащие ни к какой школе, суть: известный Дионисий Захарий, Блез де Виженер, Барнальд, Гроспарми, Виколь, Гастон Клавес, Дюлко, Келли, Сендивогий, или Космополит. Можно поставить рядом с ними Джамбаттиста делла Порту, известного автора «Magia Naturalis» («Естественная магия») и трактата о человеческой физиогномике («Physionomie humainer»).

В XVII веке алхимия находится в полном своем блеске; адепты, рассыпанные по Европе, доказывали истину науки Гермеса удивительными трансмутациями. Настоящие апостолы науки, они, живя бедно, шли в большие города и обращались только к ученым; их единственным желанием было доказать истину алхимии фактами. Благодаря этому ван Гельмонт, Бернард де Пизе, Кроссе дела Гомери, Гельвеций были обращены в алхимиков. Результат был достигнут: жажда золота охватила весь мир, все монастыри имели лаборатории, князья и короли держали алхимиков на жалованье и совершали Великое Делание; медики, в особенности аптекари, отдались герметизму. В то же время появилось знаменитое общество розенкрейцеров, о котором до сих пор не знают ничего достоверного.

Трактаты алхимии, которые появились в XVII веке, бесчисленны, но в числе последователей уже не встречается имен, которые следовало бы назвать, кроме Филалета, президента Испании, Мишеля Майера и Планискампи.

* * *

В XVIII веке алхимия клонится к упадку, а химия, наоборот, прогрессирует и обособляется в науку. Открытия следуют одно за другим, факты накопляются. Алхимия имеет еще сторонников, но они уже скрывают свои занятия, на них смотрят как на безумцев. Нет более адептов; последователи довольствуются перепечаткой древних трактатов или же составлением компиляций, не имеющих никакой ценности. Имена отсутствуют; известны только: Пернети, Лангле Дюфренуа, автор истории герметической философии, Либуа, затем Сен-Жермен,[56] Калиостро и Эттейла, деятельность которых сомнительна.

В наши дни алхимии не существует, остался только интерес к ее истории. Алхимиков, связанных с древним учением, осталось только двое – Килиани и Камбриель. Что же касается Тифферо и Луи Люкаса, то они опираются на современную химию, чтобы прийти к тем же заключениям, что и алхимики, ибо, любопытная вещь, последние открытия науки стараются доказать единство материи и, следовательно, возможность трансмутации. Правда, уже Пифагор знал, что Земля обращается вокруг Солнца, но только спустя две тысячи лет Коперник восстановил эту старую истину.

* * *

Скажем теперь несколько слов о предлагаемой книге. Мною приложены все усилия, чтобы сделать ее по возможности ясной, но ввиду сложности предмета читать ее необходимо с вниманием и методично.

<…>

Часть перваяТеории

Глава IОпределение алхимии. – Алхимия научная и герметическая философия. – Суфлеры и адепты. – Цели алхимии: Великое Делание, гомункулы, алкагест, палингенезия, Мировой Дух, квинтэссенция, жидкое золото

Что такое алхимия? Для нас это только естественная наука, мать химии. Но средневековые алхимики вот как определяют свою науку. Алхимия, говорит Парацельс, есть наука превращения одних металлов в другие. (Это небо философов.) Подобное же определение дается и большинством алхимиков. Так, Дионисий Захарий в своем сочинении, озаглавленном «Естественная философия металлов», говорит: «Алхимия – это часть естественной философии, показывающая способ усовершенствования металлов, подражая по возможности природе».

Роджер Бэкон, строгий мыслитель, дает более точное определение: «Алхимия есть наука приготовления некоторого состава или эликсира, который, будучи прибавлен к неблагородным металлам, превращает их в металлы совершенные» («Зеркало алхимии»). Подобно этому, Аргиропея есть превращение серебра в золото, а Хризопея – превращение в золото земли (см. G.Claves. «Apologia Chrysopeiae et Argyropaeiae»). В XVIII веке, когда химия сияла во всем своем блеске, надо было разделить обе эти науки, и вот как об этом говорит Пернети: «Обыденная химия есть искусство разрушать составы, которые сформировала природа, тогда как герметическая химия помогает природе их совершенствовать» (см. «Греческие и египетские легенды»).[57]

Но все эти определения имели в виду только высшую алхимию, на поприще изыскания которой работало толькодва сорта лиц: алхимики-суфлеры, не имевшие понятия о теории и работавшие случайно. Они, правда, искали философский камень, но только попутно, при производстве продуктов промышленной химии, каковы: мыло, искусственные драгоценные камни, кислоты, краски ипр.; это были родоначальники химии; они-то и продавали за деньги тайну изготовления золота; шарлатаны и мошенники, они делали фальшивые монеты. Многие из них были повешены на вызолоченных виселицах.

Напротив, герметические философы, гнушаясь подобными работами, предавались изысканию философского камня не из жадности, но из любви к науке. Они имели специальные теории, которые не позволяли им удаляться за известные пределы.

Так, в приготовлении философского камня они работали обыкновенно только над благородными металлами, между тем как суфлеры имели дело с различными произведениями царств растительного, животного и минерального. Философы придерживались доктрин, сохраняющихся в неприкосновенности целые века, тогда как суфлеры мало-помалу оставили дорогостоящие изыскания, к тому же крайне медленные, и занялись производством продуктов повседневного обихода, приносящих хороший доход; таким путем химия превратилась постепенно в особую науку и отделилась от алхимии.

Лучше всего осветит вопрос отрывок из Беккера («Physica subterranea»[58]): «Ложные алхимики ищут только способ делать золото, а истинные философы жаждут науки. Первые делают краски, поддельные камни, а вторые приобретают знание вещей».[59]

Теперь мы просмотрим проблемы алхимии. Главная состояла в приготовлении эликсира, философского камня, имеющего способность превращать обыкновенные металлы в золото или в серебро. Различали два эликсира: один – белый, превращавший металлы в серебро; другой – красный, превращавший их в золото. Греческие алхимики знали это различие двух эликсиров; первый белил металлы, второй их желтил (см. Berthelot. «Origines de l’Alchimie»[60]). Вначале за философским камнем признавалось только свойство превращения металлов, но позднее герметические философы признали у него массу других свойств, как то: производить бриллианты и другие драгоценные камни, исцелять все болезни, продлевать человеческую жизнь долее обыкновенных границ, давать тому, кто им обладает, знания наук, силу влияния и могущества над небесными духами и т. д.[61] Этот пункт разработан во второй части настоящего труда.

Первые алхимики имели целью только превращение металлов, но позднее они себе поставили много других задач и даже создание одушевленных существ. Легенда гласит, что Альберт Великий сделал деревянного автоматического человека-андроида, в которого могущественными заклинаниями вдохнул жизнь. Парацельс пошел дальше и предполагал сотворить гомункула – живое существо из мяса и костей. В его трактате «De natura rerum» (Paracels. «Opera omnia medico-chimico-chirurgica». Tome II)[62] имеется способ его создания. В одном сосуде заключаются различные животные продукты, коих мы не назовем; благоприятные влияния планет и легкая теплота необходимы для удачи операции. В сосуде образуется легкий пар и постепенно принимает человеческие формы; маленькое создание шевелится, говорит – рождается гомункул. Парацельс весьма серьезно описывает способ его кормления?[63]

Алхимики искали также алкагест, или всеобщий растворитель. Эта жидкость должна была разлагать на составные части все погруженные в нее тела. Одни думали ее найти в едком кали, другие – в царской водке, Глаубер – в своей соли (сернокислом натрии). Они не сообразили только того, что если бы алкагест действительно все растворял, то уничтожил бы и содержащий его сосуд. Но как бы ошибочна ни была гипотеза, она помогает открытию истины; отыскивая алкагест, алхимики открыли много простых тел.

По существу, палингенезия приближается к идее гомункула, так как это слово означает воскрешение; и действительно, с помощью этой операции воспроизводили растение или цветок из его пепла, как указал Афанасий Кирхер в своем «Mundus subterraneus» («Подземный мир»).

Алхимики пробовали также извлекать Spiritus Mundi (Мировой Дух). Эта субстанция, разлитая в воздухе, насыщенная планетным влиянием, по их мнению, обладает массой удивительных свойств, в особенности – растворять золото. Они ее искали в росе, в «flos coeli» – небесном цветке – или «nostoc» – тайнобрачном, появляющемся после больших дождей. «Дождь во время равноденствия служит мне, чтобы заставить выйти из земли „flos coeli“, или универсальную манну, которую я собираю, гною и выделяю из нее чудесным образом воду – истинный источник молодости, радикально растворяющий золото» (De Respour. «Rares experiences sur l’esprit mineral»[64]).

Проблема Квинтэссенции была рациональнее. Надо было извлечь из каждого тела самые деятельные части, непосредственным результатом чего являлось совершенствование очистительных процессов?[65]

Наконец, алхимики искали «or potabile» – жидкое золото. По их словам, золото, будучи телом совершенным, должно быть лекарством энергичным, сообщающим организму силу противодействовать всем болезням. Одни употребляли раствор хлористого золота, как это можно видеть в следующем тексте: «Если налить воды в этот раствор, положить туда олова, свинца, железа и висмута, то золото, брошенное туда, обыкновенно пристает к металлу, и, как только вы помешаете воду, оно, будучи подобно грязи, смешивается и собирается в воде» (Glauber. «La medecine universelle»[66]).

Но обыкновенно шарлатаны продавали очень дорого под именем растворенного золота жидкость, имеющую желтый цвет, и в особенности раствор хлорной перекиси железа.

Таким образом, у алхимиков не было недостатка в предметах для испытания терпения, но большинство оставляло без внимания второстепенные задачи для Великого Делания. Большая часть герметических сочинений говорит только о философском камне, поэтому и мы займемся рассмотрением только этого вопроса, не затрагивая других, появившихся уже позднее в истории алхимии и разбивающихся на массу различных видоизменений.

Глава IIАлхимические теории. – Единство материи. – Три принципа: «сера», «ртуть», «соль», или «мышьяк». – Теория Артефиуса. – Четыре элемента

Часто приходится слышать мнение, будто алхимики брели ощупью, как слепые. Это большое заблуждение; они имели весьма определенные теории, основанные греческими философами второго века нашей эры и продержавшиеся почти без изменения до XVIII века.

В основании герметической теории лежит великий закон единства материи. Материя одна, но принимает различные формы, комбинируясь сама с собой и производя бесконечное количество новых тел. Эта первичная материя еще называлась «причиной», «хаосом», «мировой субстанцией». Не входя в подробности, Василий Валентин признает в принципе единство материи. «Все вещи происходят от одной причины, все они были вначале рождены одной и той же матерью» («Char de Triomphe de l’antimoine»[67]). Сендивогий, более известный под именем Космополита, еще определеннее выражается в своих «Письмах». «Христиане, – говорит он, – хотят, чтобы Бог сначала сотворил известную первичную материю… и чтобы из этой материи способом отделений были выделены простые тела, которые впоследствии, будучи смешанными одни с другими посредством соединения, послужили бы к созданию видимого нами… В творении была соблюдена последовательность: простые тела служили для образования более сложных». Наконец, он так резюмирует все сказанное: «1-е – образование первой материи, которой ничто не предшествовало; 2-е – разделение этой материи на элементы и, наконец, 3-е – посредством этих элементов составление смесей» (Письмо XI). Под именем смеси он понимает всякое составное тело.

Д’Эспанье дополняет идею Сендивогия, устанавливая постоянство материи, и говорит, что она может только изменять свои формы… Достигнув раз состояния субстанции, или существа, материя не может по законам природы лишиться индивидуальности и перейти к небытию. Вот почему Трисмегист говорит в «Поймандре»,[68] что на свете ничто не умирает и все только видоизменяется («Enchiridion physicae-restitutae»[69]), причем он допускает существование первичной материи. «Философы думают, – говорит он, – что существует первичная материя, предсуществующая элементам».

Эта гипотеза, прибавляет он, уже находится в сочинениях Аристотеля. Заметим, он рассматривает качества, которые метафизики приписывали материи. Барле разъясняет этот пункт таким образом: «Всемирная субстанция заключает все существующее без различия рода и пола, все грубое, плодородное, с отпечатком чувственного» (Barlet. «La theotechnie ergocosmique»[70]).

Таким образом, первичная материя не есть какое-либо тело, но представляет все их свойства.

Обыкновенно допускали, что первичная материя – жидкость, вода, представлявшая в начале мира хаос. «Это была первичная материя, заключавшая все формы в возможности проявления… Это бесформенное тело было водянисто, и греки называли его υλη (хилус),[71] обозначая одним словом воду и материю» («Lettre philosophique»[72]). Далее он говорит, что это был огонь, исполнявший активную роль по отношению к материи – женскому началу; таким образом получили начало все тела, составляющие Вселенную.

Следовательно, гипотеза первичной материи имела одинаковые основы с алхимией; исходя из этого положения было рационально допустить трансмутацию, то есть превращение металлов.

Вначале материю разделяли на «серу» и «меркурий» и полагали, что эти два начала, соединяясь в различных пропорциях, образуют все тела. «Все составляется из серной и ртутной материй», – говорит греческий анонимный алхимик.

Позднее прибавили третье начало: «соль», или «мышьяк», но не придавая ему такого значения, как «сере» и «ртути» (меркурию). Эти названия ни в каком случае нельзя смешивать с общеупотребительными, так как они представляют лишь известные качества материи: так, «сера» в металлах обозначает цвет, горючесть, твердость, способность соединяться с другими металлами, тогда как «ртуть» означает блеск, летучесть, плавкость, ковкость. Что же касается «соли», то этим именем обозначали принцип, соединяющий «серу» с «ртутью», подобно жизненному началу, связывающему дух с телом.

«Соль» была введена как третье начало триады, в особенности Василием Валентином, Кунратом и Парацельсом – одним словом, алхимиками-мистиками. Раньше Роджер Бэкон говорил о ней, но неуверенно, не приписывая ей специальных качеств и не отводя ей много места. Напротив, Парацельс сердился на предшественников, не знавших «соли».

«Они думали, что „ртуть“ и „сера“ были родоначальниками всех металлов, и они даже во сне не видели третьего начала» («Le Trésor des trésors»[73]). Но «соль» и не представляла большого значения, и после Парацельса многие алхимики обошли ее молчанием?[74]

«Сера», «Меркурий» и «соль» представляют, следовательно, только отвлеченные понятия, удобные для обозначения группы свойств. Так, если металл был желтый или красный, трудно плавился, то говорили, что в нем слишком много «серы». Однако не надо забывать, что «сера», «ртуть» и «соль» произошли из первичной материи: «О чудо, „сера“, „ртуть“ и „соль“ дают мне возможность видеть три субстанции в одной материи – „свет, самопроизвольно исходящий из тьмы“» (Marc Antonio. «Lumière sortante par soi-même des ténèbres»[75]).

Чтобы уничтожить в теле некоторые свойства, надо отделить «серу» или «ртуть»; например, сделать металл тугоплавким, обратить его в известь или окислить.

Другой пример: обыкновенная ртуть содержит посторонние металлы, остающиеся в реторте при ее очистке. Эта отделенная часть считается алхимиками «серой» обыкновенной ртути; перерабатывая эту ртуть, или живое серебро, в двухлористый раствор, получали летучее тело и думали, что этой операцией они изъяли «Меркурий-начало» из Меркурия-металла.

В заключение вопроса о трех началах надо упомянуть теорию Артефиуса, алхимика XI столетия, для которого «сера» представляла в металлах видимые свойства, «меркурий» – свойства сокровенные и тайные. По его мнению, в каждом теле надо различать свойства видимые: цвет, блеск, протяжение – это «сера»; затем свойства сокровенные, проявляющиеся под влиянием внешней силы, каковы: плавкость, тягучесть, ковкость, летучесть – это «меркурий». Такое объяснение мало отличается от приведенного выше.

Рядом с «серой», «Меркурием» и «солью» алхимики признают четыре элемента: «землю», «воду», «воздух» и «огонь»; эти слова имеют совершенно иное значение, чем обыкновенно. В теории алхимии четыре элемента, как и три начала, представляют не стихии, а состояния материи, качества или свойства. «Вода» есть синоним жидкости, «земля» – это твердое состояние, «воздух» – состояние газообразное. «Огонь» – состояние газа, наиболее тонкое, как бы расширенное теплотой. Четыре элемента, следовательно, представляют состояния, под которыми представляется нам материя. Таким образом, на основании вышесказанного, логически – элементы составляют всю Вселенную. Для алхимика всякая жидкость есть «вода», все твердое – «земля», по последнему анализу, всякий газ – «воздух». Вот почему в древних трактатах по физике говорится, что обыкновенная вода при кипячении превращается в воздух. Это не значит, что вода превращается в смесь, составляющую атмосферу; но что вода, сначала жидкость, изменяется в воздушный флюид, или в газ, как это стали говорить позднее.

Элементы означали не только физическое состояние, но растяжимостью, распространением представляли качества материи.

«Все, что обладало качеством теплоты, называлось в древности огнем; что было сухо и твердо – землей; сырое и жидкое – водой; холодное и воздушное – воздухом» («Epître d’Alexandre»[76]).

Ввиду того, что вода превращается в пар, подобно всем жидкостям, когда их кипятят, а с другой стороны, твердые тела большею частью горючи – герметические философы уменьшили число элементов до двух видимых – «земли» и «воды», заключающих в себе элементы невидимые – «огонь» и «воздух». «Земля» содержит «огонь», а «вода» – «воздух» в невидимом состоянии. Если повлияет какая-нибудь внешняя причина, «огонь» и «воздух» проявятся. Сближая это положение с теорией Артефиуса, «земля» будет соответствовать «сере», «вода» – «Меркурию» и т. д.

В сущности, четыре элемента с «серой» и «меркурием» представляют почти те же видоизменения первичной материи, назначенной представить остаток тел. Только «сера» и «ртуть», обладая металлическими качествами, применяются к металлам и минералам, между тем как четыре элемента прилагаются к растительному и животному царствам. Когда алхимик работает над обработкой дерева и получает в результате эссенцию или масло и субстанцию воспламеняющуюся, он говорит, что дерево состоит из «земли», «воды» и «огня». Позднее к четырем элементам прибавили пятый – «Квинтэссенцию». Можно назвать твердые части «землей», жидкие – «водой», самые разреженные – «воздухом», природный жар – «огнем», а качества сокровенные называются небесными и астральными свойствами, или «квинтэссенцией» (D’Espagnet. «Enchiridion physicae-restitutae»). Эта квинтэссенция соответствует «соли». Отсюда видно, насколько теории алхимиков были стройны. Суфлер терялся в этой путанице: три начала, четыре элемента, всемирная материя; а философ легко согласовывал эти кажущиеся несоответствия. Зная это, легко понять слова монаха Гелиаса: «Четырьмя элементами было сотворено все, что находится в этом мире, всемогуществом Бога» (Helios. «Miroir d’Alchimie»[77]).

Эти теории существовали с начала возникновения алхимии. Греческий алхимик Синезиус в своем комментарии на сочинение Демокрита нам указывает на то, что в алхимической операции не создают ничего нового, а изменяют лишь форму материи. Греческий анонимный писатель, о котором мы упоминали, принадлежит к этой же эпохе. Что же касается четырех элементов, они были известны гораздо ранее. Зосимадает их совокупности название «Тетрасомата», то есть четыре тела. Вот таблица, резюмирующая алхимическую теорию:

Глава IIIСемь металлов. – Их составы. – Их бытие. – Центральный огонь. – Цикл формации. – Планетное влияние

Алхимики работали главным образом на металлах, поэтому понятно, что они много писали о Книге Бытия и составе металлов.

Они дали им имена и знаки семи планет: золото, или Солнце – Q, серебро, или Луна – R, ртуть, или Меркурий – s, свинец, или Сатурн – w, олово, или Юпитер – v, железо, или Марс – u, медь, или Венера – t. Они их разделяли на металлы совершенные, неизменяемые, каковы золото и серебро, и металлы несовершенные, изменяющиеся в «известь» (окись). «Элемент „огня“ изменяет металлы несовершенные и их уничтожает. Этих металлов пять – swvut. Металлы совершенные от огня не изменяются» (Парацельс. «Небо философов»).

Посмотрим, каково применение герметической теории к металлам. Прежде всего, все металлы должны происходить от одного и того же родоначальника – первичной материи. Герметические философы сходятся во мнениях относительно этого пункта. «Металлы сходны в „эссенции“. Они различаются только своей формой» (Альберт Великий. «Об алхимии»). «Есть только одна первичная материя металлов, она принимает различные формы, смотря по степени их варки или жжения и мощности влияния агента природы» (Арнольд из Виллановы. «Дорога дорог»). Теория эта вполне применима к минералам. «Есть только одна материя для всех металлов и минералов» (Василий Валентин), и наконец: «Природа камней одна и та же, как и природа других вещей» (Космополит).

Изречение Альберта Великого указывает на то, что материя одна во всех вещах, что все существующее разделяется лишь по форме, что атомы одинаковы между собою и, группируясь, составляют различные геометрические формы; отсюда происходит различие между телами. В химии аллотропия[78] прекрасно оправдывает этот способ суждения.

Из этого следует, что «сера» и «меркурий» суть начала второстепенные и, в противоположность первичной материи, представляют собою только собрание качеств. «Таким образом, ты можешь ясно видеть, что сера не есть вещь отдельная от субстанции меркурия и что это не простая, обыкновенная сера, потому что в таком случае материя металлов не была бы однородной, что противоречило бы положению философов» (Бернар Тревизанский. «Книга о естественной философии металлов»). В том же сочинении Бернар Тревизан возвращается к этому предмету: «Сера не есть вещь, которую можно было бы отделить от меркурия, но есть только та теплота и сухость, которая господствует над холодом и сыростью меркурия. Эта сера после переработки преобладает над двумя другими качествами, то есть над холодом и сыростью, и им запечатлевает свои добродетели. Эти различные степени варки составляют различие металлов» (Idem[79]). Сера горючей природы и деятельна, Меркурий природы холодной – пассивен. «Ясказал, есть два свойства: одно – активное, другое – пассивное. Мой учитель меня спросил: каковы эти два свойства? И я ответил: одно свойство горячее, другое холодное. – Какое свойство горячего? – Горячее активно, а холодное пассивно» (Artephius. «Clavis majoris sapientiae»[80]).

Сера или меркурий могут господствовать в составе металлов, одним словом, некоторые качества могут быть сильнее других. Что же касается «соли», мы уже объясняли, что начало ее, неизвестное первым алхимикам, даже впоследствии имело неопределенное значение, несмотря на разъяснения Парацельса. «Соль», или «мышьяк», была только связью, которая соединяла два других начала: «Сера, меркурий и соль суть начала, образующие металлы. Сера есть начало активное, Меркурий – пассивное, мышьяк – связь, их соединяет» (Roger Bacon. «Breve breviarum de dono dei»[81]). Бэкон так мало придавал значения «соли», что в других своих сочинениях о ней упоминает как о составном начале.

«Заметьте, – говорит он, – что основа металлов суть Меркурий и сера. Эти два начала дали происхождение всем металлам и всем минералам, которых, между прочим, существует большое число различных пород» («Зеркало алхимии»). Следовательно, можно сказать, что все металлы состоят из «серы» и «меркурия», превратимых в первичную материю. «Ибо все металлы составлены из серы и имеют в себе меркурий, это семя металлов» (Николя Фламель. Избранное). «Сера» есть отец (начало активное) металлов, говорит алхимия, а «меркурий» (начало пассивное) – их мать. «Меркурий есть ртуть, которая управляет семью металлами, ибо она их мать» (Jean de la Fontaine. «La fontaine des amoureux de science»[82]).

Мы займемся теперь только «серой» и «меркурием» и их ролью в бытии металлов. Эти два начала разделены в недрах земли.

«Сера – под видом твердого тела, неподвижного и маслянистого; меркурий – в форме пара. Сера есть жир Земли, сгущенный в рудниках умеренной варкой до тех пор, пока не затвердеет» (Альберт Великий. «Об алхимии»). Притягиваемые постоянно одно к другому, два начала комбинируются в различных пропорциях, чтобы составить металлы и минералы. Но есть еще другие случайности, изменяющие свойства этих начал: степень варения, чистота, различные случайности. Алхимики допускают действительное существование огня в недрах Земли, смешение «серы и меркурия», более или менее сваренных и изменяющих вследствие этого свои свойства. «Заметили, что свойства металлов, которые мы знаем, произошли от серы и меркурия. Только различная степень варки производит разницу в металлической породе» (Альберт Великий. «Состав составов»). О чистоте металлов говорят следующие строки: «Судя по чистоте составных начал, серы и меркурия, получаются металлы совершенные или несовершенные» (Роджер Бэкон. «Зеркало алхимии»). Это заставляет нас сказать, что металлы несовершенные рождаются первыми: так, железо преобразуется в медь; эта последняя, совершенствуясь, обращается в свинец, который, в свою очередь, становится оловом, ртутью, затем серебром и, наконец, золотом. Металлы, следовательно, проходят известный цикл. «Мы ясно указали в „Трактате о минералах“, что происхождение металлов идет циклическим путем, они переходят один в другой кругообразно. Соседние металлы имеют сходные свойства, поэтому серебро легко превращается в золото» (Альберт Великий. «Состав составов»). Глаубер пошел дальше; он пустил в обращение странную теорию, будто металлы, раз дошедшие до состояния золота, проходят цикл в обратном порядке и, делаясь все более несовершенными, доходят до железа для того, чтобы вновь подняться до благородных металлов; и так – до бесконечности. «Свойствами и силой „элементов“ каждый день нарождаются новые металлы, а старые, напротив, изменяются в то же время» (Глаубер. «Минеральное творение»). Слово «элемент» имеет здесь значение «минеральной силы».

Золото есть совершенство и постоянная цель творчества природы; кроме недостаточного градуса варения или нечистоты серы и меркурия, различные случайности могут затруднять его действие. «Я полагаю, что природа имеет целью и старается непрестанно достигнуть совершенства, то есть золота. Но вследствие случайностей, затрудняющих ее действия, получается разнообразие металлов» (Роджер Бэкон. «Зеркало алхимии»). Одна из таких случайностей та, что рудник, где развиваются металлы, бывает открыт. «Например, когда начинают разрабатывать рудник и в нем находят металлы, еще не окончившие своего развития, а так как открытие рудника прерывает действие природы, эти металлы остаются несовершенными и никогда не достигают совершенства, а все металлическое семя, содержащееся в этом руднике, теряет свою силу и добрые качества» («Текст об алхимии»).

Мы не можем окончить этой главы, не сказав о влиянии планет на зарождение металлов. В Средние века допускалась абсолютная связь между всем, находящимся на Земле, и планетами.

«Земля не производит ничего, что не было бы посеяно в небе. Постоянные сношения между ними могут быть изображены пирамидой, вершина которой находится на Солнце, а основание – на Земле» (Blaise de Vigenère. «Traité du feu et du sel»[83]). Также: «Знай же, о сын мой и самый любимый из детей, что Солнце, Луна и звезды постоянно влияют на центр Земли» (Valois. «Ceuvres manuscrites»[84]). Мы уже видели выше, что алхимики объединили символы семи металлов и семи планет, которые их породили.

Эти теории восходят к самому корню алхимии. Прокл, философ-неоплатоник V века нашей эры, в своем «Комментарии на „Тимея“ Платона» говорит, что натуральное золото, серебро и каждый из металлов, как и все другие минералы, зародились в земле под влиянием божественных сил неба. Солнце производит золото, Луна – серебро, Сатурн – свинец, а Марс – железо (см. Berthelot. «Introduction à l’étude de la chimie»[85]). Можно указать и более древние источники. У персов металлы также были посвящены планетам, но они не соответствовали тем же светилам, как в Средние века; так, олово было посвящено Венере, а железо – Меркурию.

Алхимики единогласно признавали влияние планет на металлы. Парацельс идет дальше и специализирует это действие. По его словам, каждый металл обязан своим рождением планете, имя которой он носит; шесть остальных планет, соединенные каждая с двумя знаками зодиака, дают ему различные качества. Так: «Луна обязана A, D и u своей твердостью и своей приятной звучностью. Она обязана t, и g своей тугоплавкостью и плохой ковкостью. Наконец, w, h и j дают ей ее плотность и однородное тело и т. д.» (Парацельс. «Небо философов»).

В результате металлы и минералы, сформированные на основе первичной материи, составлены из серы и меркурия. Степень варения, переменная чистота составов, различные случайности и планетные влияния производят различие металлов.

Глава IVМистическая алхимия. – Теории мечтателей. – Алхимическая каббала. – Тройное применение герметической теории. – Святилище

У греков алхимия была по причине своего происхождения смешана с магией и с теургией. Позднее, благодаря арабским философам, эта наука обособилась, и только в XV и XVI столетиях она снова соединилась с другими оккультными науками.

С этого времени большая часть алхимиков искала в каббале, магии, астрологии ключ Великого Делания. Парацельс брал в ученики, как сам сообщает, только людей, знающих астрологию. «Мне надо возвращаться к моему предмету, чтобы удовлетворить моих учеников, которым я охотно помогаю, когда они обладают сведениями о природе, знают астрологию и в особенности когда они сильны в философии, научающей нас познавать основу существующего» (Парацельс. «Сокровище сокровищ»).

Тогда как его предшественники и современники – Калид (Calid), Валуа и Блез де Виженер – допускали просто влияние светил при зарождении металлов, Парацельс шел дальше и определял, когда и как планеты влияют на металлы. Следуя этому учению, некоторые алхимики тесно связывали астрологию с герметизмом и никогда не начинали операций, не осведомившись, благоприятно ли влияние планет.

Парацельс ввел в алхимию каббалистические данные. Он изложил свои оккультные доктрины в своем «Трактате об оккультной философии» и «Основных началах магии».

Это заставляет нас сказать несколько слов о каббале. Эта наука учит перестановке и разложению слов, определению численного их достоинства и установлению выводов, сообразуясь со специальными правилами. Таким образом, число золота по-еврейски будет 209, это украшение минерального царства и соответствует значению Иеговы в мире Духов.

Хёффер в своей «Истории химии» посвятил несколько страниц применению каббалы к свойствам металлов. Алхимия – наука наблюдательная и потому не может ничем воспользоваться от каббалы, науки чисто спекулятивной?[86]

Введение посторонних элементов должно было сделать ее еще темнее, и Парацельс в этом отношении ошибался.

Еще раньше него Василий Валентин сделал несколько опытов в этом отношении; он разлагает слово азот следующим образом: «Азот заключает в себе все, потому что он есть A и W – начало и конец всего. Философы составили слово AZOT так: итальянцы ввели А и Z, греки – a и w (альфу и омегу), евреи – алеф и тау; из соединения первой и последних букв и получилось это слово» («Азот философов»).[87]

После Парацельса только два автора трактовали об алхимической каббале. Это Пантей (Panthee), венецианский священник, и англичанин Джон Ди (Jean Dee), алхимик и математик. Пантей написал два трактата: «Ars et Theoria transmutationis metallicae»[88] и «Voarchadumia»,[89] Из них видно, что число творения есть 544, число гниения – 772, что Меркурий, золото и серебро соответствуют еврейским буквам: фе, тау, бет, и тому подобные бредни. Джон Ди в своем трактате «Иероглифическая монада» пробовал создать особую каббалу с помощью алхимических символов. Так, например, символ Меркурия s он составил из символа Луны r, Солнца q и четырех элементов +. Далее, знак солнце представляет монаду, изображенную точкой, вокруг которой круг, символизирующий мир q.Эти любопытные указания находятся во втором томе его «Theatrum chimicum».[90]

Эти алхимики и некоторые другие, как Кунрат (Khunrath), Майер (Mayer) и Блез де Виженер, ввели в науку новое толкование алхимической теории. Тогда как науки точные и естественные применяют индукцию и дедукцию, науки оккультные делают выводы, основываясь на аналогии, поэтому они приложили тот же метод и к алхимии. Оккультизм говорит – существуют три мира: материальный, человеческий и божественный. В мире материальном мы имеем серу, меркурий и соль, начала всех вещей, и одну материю; в мире человеческом, или микрокосме, – тело, дух и душу, объединенные в человеке; в мире божественном – три лица Св. Троицы в Едином Боге. «Таким образом, троица заключается в единице, и единица – в троице, ибо здесь – тело, дух и душа, а там – сера, меркурий и мышьяк» (Бернар Тревизанский. «Забытое Слово»).

Великое Делание имеет тройную цель. В мире материальном – преобразование металлов, доведение их до золота, до совершенства; в микрокосме – моральное совершенствование человека; в мире божественном – созерцание Божества в его Славе. Во втором из этих значений человек есть философский атанор,[91] в котором совершается выработка добродетелей; в этом смысле, по словам мистиков, надо понимать слова: «Великое Делание есть у вас и с вами, так что, находя его в себе, где оно находится постоянно, вы его имеете всегда, где бы вы ни были, на земле или на море» (Гермес. «Семь глав»).

Алхимики-мистики понимали под именами Серы, Меркурия и Соли – материю, движение и силу. Меркурий – начало пассивное, женское, материя; Сера – начало активное, мужское – сила, формирующая материю и дающая ей вид посредством движения, которое есть Соль. Соль представляет начало промежуточное, результат приложения силы к материи; символически это есть новое существо, рождающееся от соединения мужского с женским. Это основное положение не находится в противоречии с современной наукой. Современная химия не пренебрегает гипотезой единства материи, принятой уже с давних пор метафизикой как необходимой для объяснения проблемы мира. Английский ученый Крукс[92] называет эту материю протилем; по его теории, наши простые тела суть только полимеры (многосоставные) протиля. С другой стороны, весьма справедливо положение, что материя сама по себе инертна и имеет особенные свойства только тогда, когда находится в движении, а всякое движение развивает теплоту; следовательно, при 273 °C ниже нуля (при абсолютном калорическом нуле химических свойств не существует) серная кислота не может действовать на поташ?[93] наконец, единство силы также необходимо для объяснения физических явлений. Ни один ученый в настоящее время не находит разницы между причинами магнетизма, теплоты, электричества, света и звука; флюиды уже не существуют, они заменены силами, действующими одни на другие. Силы различаются числом колебаний материи, которое они производят; причем какое-либо тело во время движения или вибрируя, что одно и то же, производит сначала звук, затем нагревается и, наконец, излучает свет. Где кончается звук, где начинается тепло и свет? Где переходные ступени? Natura non facit saltus (Природа не делает скачков).

Надо прибавить, что алхимики Средних веков только предвидели эту высшую теорию; состояние других наук не позволяло им этого. Для них, как мы показали, материя была единой; они называли ее «первичной материей», или хилусом; они признавали также единую силу Вселенной. Бодуэн называет ее всемирным магнетизмом, магнетической серой; для мистиков сила есть сера Бога, первое начало жизни и движения. Парацельс называет ее археем. Архей есть сила, непрестанно действующая, которая, влияя на материю, заставляет ее двигаться и дает ей форму. Термины «арес» и «клиссус» имеют у него почти тот же смысл?[94]

Что касается движения, они его приравнивали к огню, который представляет действительно образ материи, приведенной в действие силой.

Такова была высшая алхимическая теория, которой обладало небольшое число адептов. Как не удивляться этому прекрасному синтезу, достаточному алхимикам, как он некогда удовлетворял Пифагора, Демокрита и Платона, возвышая их до понимания высших истин.

Алхимики представляли эту теорию в виде треугольника, символа абсолютного равновесия; в первом углу они ставили знак серы, символа силы; во втором – знак Меркурия, символа материи; в третьем – знак соли, символа движения.

В заключение приведем таблицу аналогий тройного применения алхимической теории:

Таким образом, материя, единая по существу, различается сама по себе формой как следствием движения, которое ей придает сила.

Часть втораяСимволы

Глава IПричины неясности трактатов алхимии. – Средства, употребленные алхимиками, чтобы скрыть способ Великого Делания. – Знаки. – Символы. – Мифологические имена. – Иностранные слова. – Анаграммы. – Басни. – Загадки. – Аллегории. – Криптография

Герметические трактаты темны для читателя: во-первых, потому, что читатели обыкновенно не знакомы с алхимическими теориями; затем и в особенности потому, что философы преднамеренно их затемняли. Они смотрели на алхимию как на самую высокую науку. «Алхимия есть искусство из искусств, это истинная наука», – вскричал восторженно Калид в «Книге трех слов» («Livre des trois paroles»). Подобная наука должна быть известна, по их мнению, только небольшому числу адептов. Можно ли их порицать за это? Теперь нам кажется такой взгляд преувеличенным, но в древности мистерии служили для передачи некоторых законов природы и правил философии. В Средние века корпорации ремесленников имели практические секреты, которые ни один член корпорации не отважился бы разоблачить. Приготовление некоторых красок составляло драгоценное наследие, которое великие художники передавали своим наиболее любимым ученикам. Между тем как ученые, не колеблясь, продавали решения запутанных проблем, герметические философы скрывали свою науку и никому ее не продавали. Когда попадался неофит, достойный посвящения, они указывали ему дорогу, не открывая, однако, всего сразу. Они требовали, чтобы он добивался сам, и только наводили его и поправляли: один указывал состав материи Великого Делания, другой – градусы теплоты, порядок окраски, принимаемой составом, устройство химической печи – атанора; но не было ни одного полного описания всего Великого Делания, так как они верили, что могут за это навлечь на себя небесную кару – моментальную смерть. «Я не представляю себе, – говорит Фламель в разборе трактата Авраама Еврея, – возможности написать это понятным латинским языком, так как Бог тотчас покарал бы меня» («Explication des Figures de Nicolas Flamel»[95]).[96]

Что же касается обвинения алхимиков в затемнении смысла и символичности, которое могли бы возвести на них слишком усердные теологи, то мне кажется, что символы и странные фигуры, наполняющие их сочинения, могли бы больше всего служить к обвинению в магии. Роджер Бэкон, Альберт Великий, Арнольд из Виллановы не избежали обвинения в магии и безбожии. А между тем алхимики были весьма набожны: в их писаниях постоянно попадаются воззвания к Богу. Они делили свое время между изучением, работой и молитвой. Некоторые думали даже, что тайну изготовления философского камня люди получили от самого Бога.

Ранее, чем объяснить символы, относящиеся к Великому Деланию, мы укажем, какие средства употреблялись алхимиками, чтобы скрыть от профанов науку священного камня.

Прежде всего, установлены знаки. Они появились вместе с алхимией. Греки ввели их первыми, получив свою науку от египтян, где она изображалась с помощью иероглифов. Знак воды одинаков с иероглифом воды, подобно другим, например золота и серебра (см.: Hoeffer. «Histoire de laChimie». V.I и Berthelot. «Origines de l’Alchimie»). Алхимические знаки весьма многочисленны в некоторых трактатах, например, у Кунрата (Khunrath. «Confessio de chao-physico-chimicorum»[97]), где он заменяет ими названия химических тел и стадии операции.

Символы имели такое же большое применение; так, например, взлетающие птицы означали отделение пара, а птицы опускающиеся, наоборот, – поспешность, стремительность, опрометчивость. Феникс был символом камня совершенного, способного обращать металлы в золото и серебро. Ворон символизировал черный цвет, который принимает материя в начале процесса Великого Делания, когда ее нагревают. Странная герметическая книга «Liber Mutus», или «Книга без слов», в сущности, содержит только одну строчку текста. Она состоит из символических рисунков, иллюстрирующих процесс Великого Делания.

Мифологические имена были в большом ходу. Марс обозначал железо, Венера – медь, Аполлон – золото, Диана, Геката или Луна – серебро, Сатурн – свинец; золотое руно обозначало философский камень, а Бахус – материю земли. Это греко-египетский символизм; в Средние века мифологическими именами пользовались для обозначения металлов, но в конце XVI века они так усложнились, что бенедиктинец дон Иозеф Пернети должен был написать два толстых тома («Fables grecques et égyptiennes devoilées»[98]), чтобы объяснить их смысл и происхождение.

К мифологическим именам присоединилось большое количество иностранных слов: еврейских, греческих и арабских. По происхождению алхимии, в ней должны встречаться греческие слова, каковы: hyle – первичная материя, hypoclaptique – сосуд для отделения летучих масл, hydrooleum – эмульсия масла и воды и т. д.

Арабские слова там еще более многочисленны, как то: эликсир, алкоголь, алкали, боракс, кроме не дошедших до нас, забытых, но находящихся в герметических трактатах, каковы: alcani, etain, alafar, matras и т. д. Что касается еврейских названий, то их можновстретить только в алхимически-каббалистических трактатах. Для изучения всех этих названий мы попросим читателя обратиться к «Dictionnaire mytho-hermetique»[99] Пернети и «Lexicon chimicum»[100] Джонсона.

Очевидно, что эта специальная терминология должна быть достаточна для устранения профанов, но алхимики пользовались еще и другими средствами. Они часто употребляли анаграммы. В конце «Зеленого сна» находится несколько, и вот объяснение двух из них: «Seganissegede» означает гения мудрости, a «Tripsarecopsem» – дух, тело, душу.

Они пускали в ход притчи. Вот одна, легко объяснимая. «Весь мир знает камень, а я клянусь Богом живым, что все могут иметь материю, которую я ясно назвал в книге: „vitrium“, для невежд, но надо к нему прибавить l и o; вопрос в том, куда надо поставить эти буквы» (Helios. «Miroir d’Alchimie»). Искомое слово есть «vitriol» (купорос).

Любопытная загадка, хорошо известная алхимикам, находится на стр. 744 третьего тома «Theatrum chimicum», сопровождаемая комментариями Николая Барнольда (Nicolas Barnauld). Вот она: «„Aelia Laelia Crispis“ есть мое имя. Я ни мужчина, ни женщина, ни гермафродит, ни дева, ни юноша, ни старуха. Я ни развратница, ни девственница, но все это взятое вместе. Я не умирала ни от голода, ни от железа, ни от яда, но от всех этих вещей сразу. Я не покоюсь ни на небе, ни на земле, ни в воде, но повсюду. „Lucius Agatho Priscius“, который не был ни моим мужем, ни моим любовником, ни моим рабом, без горечи, без радости, без слез велел меня похитить, не зная и не ведая, для кого этот монумент, представляющий ни пирамиду, ни мавзолей, но оба вместе. Вот могила, не вмещающая в себя трупа, и труп, не заключенный в могилу. Труп и могила составляют одно». Барнольд устанавливает в своем комментарии, что эта выдержка касается философского камня. Другой ребус, не менее знаменитый, заимствован из греческих авторов. «Во мне девять букв и четыре слога; помни обо мне. – Первые три имеют каждый по две буквы. – Другие имеют остальные пять согласных. – Узнай меня, и ты будешь обладать мудростью». Разгадка, по-видимому, будет «Arsenicon».[101]

Имеется еще способ затемнения смысла; это акростих. В нем начальные буквы слов какой-либо фразы или надписи составляли слово, скрываемое герметическими философами <…>. Вот средства сокрытия слов. Укажем теперь, как алхимики скрывали идеи.

На первом месте стоят легенды, заимствованные из греческой, латинской и египетской мифологии. Их находят у позднейших алхимиков в эпоху Возрождения. Мифами пользовались не только для сокрытия Великого Делания, но, напротив, старались доказать, что Гомер, Вергилий, Гесиод, Овидий были адептами и учили практике камня. Наиболее странное мнение приписывало Адаму знание камня. Пернети в своем словаре, не колеблясь, дает герметическое объяснение «Илиаде» и «Одиссее». Ни один миф не ускользает от его объяснения. Его работа очень любопытна, но утомительна. Пернети был последователем Либуа, написавшего «Энциклопедию богов и героев» (Libois. «Encyclopédie des dieux et des héros, sortis des quatre éléments, et de leur quintessence, suivant la science hermétique»,[102] V. 2).

Аллегорические истории применялись алхимиками также во все времена. Грек Зосима делает об этом довольно типический доклад, сообщаемый Хёффером в «Histoire de la Chimie». В одной более современной книге указаны цвета, принимаемые материей во время Великого Делания: черный, серый, белый, желтый, красный: «Так, когда я намеревался путешествовать, то встретился между двумя горами с важным господином и скромным и серьезным крестьянином, одетым в серый плащ и черную шляпу; на шее его был повязан белый шарф, а талия стянута желтым поясом; на ногах его были красные сапоги» («Cassette du petit paysan» par Ph… Vr…[103]). Аллегория продолжается на нескольких страницах. Много любопытных аллегорий можно встретить в этой литературе, каковы: аллегории Мерлина и Хёффера или в историческом очерке Фигье «Алхимия и алхимики». Эти авторы дают им весьма забавные толкования; так, Хёффер видит в аллегории Мерлина указание химического анализа, произведенного как сухим, так и сырым путем.

Теперь остается сказать о криптографии, то есть об искусстве секретного письма при помощи специальных букв и знаков или иносказательной передачи истинного значения. Алхимики употребляли специальные азбуки, составленные из герметических знаков, иногда с примесью цифр. Иоганн Третгейм в своей «Полиграфии» («Polygraphia») приводит несколько азбук, составленных из особенных знаков.

Иногда алхимики писали слова наоборот или прибавляли ненужные буквы, тогда как другие выпускали буквы. Парацельс тоже искажал слова; так, вместо «Aroma philosophorum»[104] у него написано «Aroph. D’Atre mont»; в «Tombeau de la pauvreté»[105] он даже заменяет целые фразы. К счастью, в конце книги находится ключ или перевод этих странных терминов.

Раймонд Луллий предпочитает особый способ криптографии, обозначая главные периоды опыта, произведения и препараты буквами азбуки. Так, в его «Процессе видоизменения души» («Compendium animae transmutationis») написано: «Посмотри, сын мой, если ты возьмешь F и поставишь его в С, то получишь Н, то есть первую фигуру F. C. H., и т. д.». F означает металлы, С – кислоты, растворяющие металлы, а Н – огонь первой степени.

Каждый алхимик употреблял особые способы криптографии; эта пространная наука бесполезна и увлекла бы нас слишком далеко. Достаточно того, что мы уже сказали о самых распространенных приемах.

Глава IIСимволы алхимии. – Материя, три начала, четыре элемента, семь металлов и их символы

Пантаклями называются символические фигуры, составленные из самых разнообразных элементов, которые резюмируют собой целую теорию. Пантакль помогает понять и запомнить какую-нибудь систему. Это краткая формула, которую можно развивать по желанию. Пантакли нередки в трактатах алхимии. В сочинениях Василия Валентина «Двенадцать ключей мудрости» и Г. Кунрата «Зрелище вечной мудрости» содержится их большое количество. В сочинении Бархузена «Химические элементы» (Barchusen. «Les Eléments chimiques») содержится трактат о философском камне, где ход операции изображен в 78 пантаклях. Четыре большие фигуры Ианитора Пансофуса (Ianitor Pansophus[106]) резюмируют всю герметическую философию. Мы будем иметь случай дать краткое объяснение многих из этих фигур.

В этой главе мы рассмотрим символы, или пантакли, которыми алхимики резюмировали свои теории.

Греки изображали первичную материю змеем, кусающим свой хвост. Это – Уроборос гностиков. В середине круга, составленного таким образом, они писали формулу «единое – все». Эта фигура находится в Хризопее Клеопатры («Chrysopée» Cléopâtre), см. Berthelot «Origines de l’Alchimie». Далее, единство материи изображалось просто крестом.

Три начала имеют свои специальные знаки: знак «Меркурия мудрых» изображается кругом, сверху которого помещается луна, а внизу – крест; так же представляют обыкновенную ртуть. «Сера философов» изображается треугольником, имеющим внизу три стрелы или крест. «Соль» изображалась перечеркнутым посередине кругом. Три начала символизированы тремя лицами: Отцом, Сыном и Духом Святым. Эти принципы представлены также тремя змеями или одним змеем с тремя головами, чтобы показать, что они имеют только один корень – материю, подобно Пресвятой Троице, совмещающей три лица в одном. Мы уже видели, что три начала сводились к двум: «Сере» и «Меркурию»; их изображали тогда двумя змеями, составлявшими круг. Один, с крыльями, представлял «Меркурия», женское, летучее; другой, без крыльев, изображал «Серу», мужское и устойчивое.

Четыре элемента имеют следующие знаки: «воздух» изображается треугольником, поставленным вершиной кверху и перечеркнутым линией, параллельной основанию; «вода» – треугольником вершиной книзу; «огонь» – треугольником вершиной кверху; «земля» – треугольником, поставленным вершиной книзу и перечеркнутым линией, параллельной основанию. Шестиконечная звезда и четырехугольник символизируют четыре элемента. Элементы эти были символизированы еще следующим образом: «воздух» изображался птицей; «вода» – кораблем, рыбой или сосудом, наполненным водой; «огонь» – саламандрой, драконом, изрыгающим пламя, зажженным факелом; «земля» – горой, львом – царем зверей – или человеком. Таким образом они изображены в главе «Gloria mundi»[107] сочинения «Museum hermeticum»,[108] В знаке «меркурия» видели изображение кадуцея – жезла греческого бога или египетского бога с головой ибиса, над которой находятся диск солнца и рога, символизирующие плодородие.[109] Алхимики изображают часто металлы под видом олимпийских богов: Сатурн, вооруженный косой, представляет свинец; Марс в каске и с мечом – железо; Меркурий с кадуцеем и крыльями на ногах и голове – ртуть и т. д. Это представлено на картине, находящейся в сочинении «Viatorium spagyricum»,[110] Награвюре в сочинении «Pretiosa margarita»[111] металлы изображены в виде шести юношей, стоящих на коленях перед королем, сидящим на троне и представляющим седьмой металл, самый совершенный – золото. Текст гласит, что каждый просит у короля царства. После ряда видоизменений, символизирующих Великое Делание, король исполняет их просьбу, и последняя фигура изображает их коронованными, то есть превращенными в золото; но это, скорее, относится к Великому Деланию, о котором мы будем говорить в следующих главах.

Глава IIIТеория Великого Делания. – Материя Великого Делания. – Сера и Меркурий. – Их символы. – Драконы Фламеля. – Список герметических символов Серы и Меркурия

Великое Делание, или приготовление философского камня, было, как мы сказали, главной целью алхимиков. Их трактаты обыкновенно вращаются только около этого предмета. Поэтому в последующих главах мы будем говорить исключительно о Великом Делании.

Но прежде чем дать ключ герметических символов, мы в немногих словах представим путь, которым следовали алхимики для приготовления философского камня. Затем мы разберем каждую часть в отдельности.

Материя Великого Делания состояла из золота и серебра, соединенных с ртутью и обработанных особым образом. Золото брали как материал, богатый «серой», серебро – ввиду содержания чистого огня, «меркурия»; что же касается ртути, то она изображала «соль» – средство их соединения. Эти три тела, подвергнутые известной обработке, были заключены в колбу с длинным горлом, философское яйцо, тщательно закрытое. Смесь эта кипятится в химической печи, называемой атанор. Как только огонь разведен, Великое Делание, собственно говоря, начиналось и заключалось в различных фазах: кристаллизации, выпаривании, сгущении и т. д. Это составляло стадии операции, в течение которых материя принимала различные цвета, называвшиеся «Цветами Великого Делания». Последний, красный цвет, возвещал конец Делания. Трансмутацией, при помощи брожения, материи сообщали большее могущество, после чего получался философский камень. Рассмотрим теперь теоретический состав материи Великого Делания. По алхимической теории, было рационально, чтобы материя философского камня была составлена из абсолютно чистых «серы», «ртути» и «соли». Соединенные и сваренные по известным правилам, они должны были составить новое тело, которое, не будучи само по себе металлом, давало металлическое совершенство ртути, серебру, свинцу и олову.

Алхимики, говоря о материи камня, считали ее то единой и неизменяемой, то тройственной, то четверной, заменяя ее состав элементами. Таким образом, «Магистерий произошел из одного и становится одним или составляется из четырех, а три заключены в одном» (Arnauld de Villeneuve. «Le Chemin du chemins»). Один – это материя камня, рассматриваемая в своем составе, это также единая всемирная материя. Число четыре – четыре элемента; три – «сера», «Меркурий» и «соль». Четыре элемента превращаются в три начала, что видно из другого текста того же сочинения Виллановы: «Существует камень, составленный из четырех начал: огня, воздуха, воды и земли; „Меркурий“ – это мокрый элемент камня; другой элемент – „Магнезия“, в природе обыкновенно не встречается» («Lettre du roi de Naples»[112]). «Меркурий», холодный и жидкий, изображает воздух и воду, «Магнезия», или «Сера», представляет огонь и землю, жар и сухость. Это объясняет, почему философы иносказательно говорили, что материя камня имеет: три угла, три начала, – в своей субстанции; четыре угла, элементы, – в своей добродетели; два угла, устойчивость и летучесть, – в своей материи; один угол, всемирную материю, – в своем корне. Каббалистически число материи будет 10, ибо, соединяя эти числа, мы получим: 1+2+3+4=10.

Они говорят также, что материя бывает растительная, животная и минеральная: растительная – потому что она имеет дух; минеральная – потому что она имеет тело; животная – потому, что она имеет душу; мы здесь опять находим троицу: «сера», «Меркурий» и «соль». Это те «соль», «сера» и «меркурий», которые составляют тело, дух и душу; они все три исходят из хаоса, или, скорее, из «моря философов», где были между собою смешаны (Psautier d’Hermophile). Это море философов, или хаос, указывает на единство материи. Этот символический язык разорил многих суфлеров. Вместо того чтобы работать над металлами, они, принимая слова философов в буквальном значении, проводили свою жизнь, дистиллируя растения, мочу, волосы, молоко в надежде извлечь материю камня мудрецов.

Треугольник или четырехугольник символизирует материю камня, смотря по тому, будут ли ее рассматривать как сформированную из начал или из элементов. Иногда треугольник заключен в квадрат; такой символ был взят из трактата под заглавием «Le Grand-Ceuvre devoilé en faveur des enfants de lumière»,[113] Свет представляет, следовательно, тот же состав, как и металлы: «Тщательно исследуй состав металлов. Поистине, в этом заключается все Делание мудрецов» («Texte d’Alchimie»).

Но, как мы уже упоминали, большая часть философов обошла молчанием «соль» как третье начало металлов и занималась только «серой» и «Меркурием». Они давали смеси «серы» и «Меркурия», приготовленной для Делания, название «ребис». Филипп Руйяк дает этому слову следующее происхождение: «Вот причина, почему философы называли словом „ребис“ материю благословенного камня: оно составлено из латинских слов Res и Bis,[114] это равносильно тому, что назвать одну вещь два раза; желая найти две вещи, представляющие одно целое, они назвали таким образом „серу“ и „меркурий“ («Abrégé du Grand-Ceuvre» par Ph. Rouillac, cordelier[115]).

«Сера» и «меркурий», составляющие начала активное и пассивное, были символизированы мужчиной и женщиной, обыкновенно королем и королевой. Таким образом они изображены в томе II сочинения «Ars Auriferae»,[116] Под символом короля и королевы они представлены в «Двенадцати Ключах» Василия Валентина.

Соединение короля и королевы составляло философский брак. «Знай, сын мой, что наше делание есть философский брак, где должны участвовать начала мужское и женское» (Ph. Rouillac. «Abrégé du Grand-Ceuvre»). Собственно говоря, после этого брака, или союза, материя принимает название «ребис», символизирующее двуполое тело. Этот химический гермафродит весьма часто встречается в герметических трактатах: в начале «De Alchimia opuscula complura»,[117] в «Viatorium spagyricum», в немецком переводе сочинения «Crede Mihi de Northon»[118] и т. д.

В рукописных герметических трактатах король одет в красное, а королева в белое, так как «сера» – красная, а «меркурий» – белый. «Это наш двойной „меркурий“, эта материя снаружи бела, а внутри красна» («Texte d’Alchimie»).

«Серу» и «меркурий» изображали также знаками золота и серебра; это обозначало, что «сера» должна быть извлечена из золота, а «меркурий» – из серебра. Знаки золота и серебра соответствуют в пантаклях сочинения Barchusen’a «Liber singularis de Alchimia»[119] «сере» и «меркурию». Этот пункт будет развит в следующей главе.

Так как «сера» устойчива, а «меркурий» летуч, то алхимики изображали первую львом, царем зверей, а «меркурий» – орлом, царем птиц. «Меркурий» философов есть летучая часть материи; лев – часть устойчивая, орел – часть летучая. Философы говорят только о борьбе этих двух животных (Pernety. «Fables égyptiennes»[120]). Следовательно, орел, пожирающий льва, будет означать улетучивание твердых частей; наоборот, лев, пригвождающий орла, будет означать осаждение летучего («меркурия») с помощью «серы». Скажем мимоходом, что слово «орел» в сочинениях Филалета имеет иное значение: для него это символ совершенства в операции. Таким образом, семь орлов означают семь совершенств (см. «Entrée ouverte au Palais fermé du roi»[121]).

В том же, символическом смысле употребляли изображения двух змей, из коих одна крылатая, а другая без крыльев. Крылатая змея – начало летучее, «меркурий»; начало устойчивое, «сера», изображалось змеей без крыльев.

Тайна жизни изображена кру́гом, составленным из двух змей, одной крылатой, а другой без крыльев, что изображает две природы тел – устойчивую и летучую, соединенные вместе (Lebreton. «Clefs de la philosophie spagyrique»[122]). Две змеи то соединены, как в кадуцее Меркурия, то разделены.

В сочинении Авраама Еврея находится изображение змея, пригвожденного к кресту; алхимически это означает, что летучее должно быть сделано устойчивым.

Драконы имеют одинаковое значение со змеями. Дракон без крыльев, изображение которого мы находим в книгах Авраама Еврея и Николя Фламеля, – это «сера», мужское и устойчивое; крылатый дракон – это «Меркурий», летучее, женское. Эти два дракона суть истинные начала философии мудрых.

«Находящееся внизу без крыльев представляет устойчивое, или мужское, тогда как вверху – летучее, или женское, черное и темное, которое возьмет верх в продолжение нескольких месяцев. Первое называется „серой“, или холодом и сухостью, а второе „Меркурием“, или сыростью и теплотой. Это солнце и луна, извлеченные из меркуриального и серного источника» (Nicolas Flamel).

Один дракон может также изображать три начала, но тогда у него бывает три головы: «Золотое руно сторожит дракон о трех головах; одна есть вода, вторая – земля, третья – воздух. Эти три головы должны соединиться в одну, которая будет достаточно сильна и достаточно могущественна, чтобы пожрать всех других драконов» (D’Espagnet. «Arcanes de la philosophie d’Hermès»[123]).

Три змеи в чаше обозначают три тела, составляющих материю камня, помещенную в философское яйцо, – символ, обыкновенно сопровождающий химический гермафродитизм.

Фламель нам говорит, почему алхимики изображали «серу» и «Меркурий» драконами: «Причина, что я тебе нарисовал эти две спермы под формой драконов, та, что их зловоние так же велико, как и зловоние драконов» («Le livre de Nicolas Flamel»[124]).

Мы говорили о главных символах «серы» и «меркурия». Существует бесконечное множество других символов, что весьма понятно, если вспомнить изречение: „Сера“, будучи мужским и устойчивым, а „Меркурий“ – летучим и женским, представляются веществами противоположными (устойчивость, летучесть) или животными различных полов (самцом и самкой). В фигурах de Lambsprinck’a[125] они изображены в виде двух рыб, льва и львицы, оленя и лани и, наконец, двумя орлами. Наиболее употребительный – это символ двух собак. „Сера“ называетсякобелем, а „меркурий“ – сукой. „Сын мой, возьми черных собак, соедини их, и они родят“» (Calid. «Secrets d’Alchimie»[126]).

«Сера» и «меркурий» имели громадное количество символических имен, из которых необходимо знать главные.

Синонимы «серы»: резина, масло, солнце, точность или устойчивость, красный камень, кислое молоко, шафран, мак, желтая медь или латунь, сухое, краска, огонь, спирт, агент, кровь, дух, красный человек, земля, царь, супруг, бескрылый дракон, змей, лев, кобель, бронза, философское золото и т. д.

Синонимы «Меркурия»: женское начало, белое, луна, белое золото, сырое золото, недоваренное, азот, вода, молоко, белое покрывало, белая манна, белая моча, холод, сырость, летучесть, белая женщина, терпение, белый свинец, стекло, белый цветок.

«Соли»: кора, покрывало, яд, купорос, воздух и т. д.

Глава IVМатерия Великого Делания. – Два пути. – Золото и серебро. – Их очищение. – Источник философов. – Баня короля и королевы. – Растворение золота и серебра. – Малый Магистерий и Великое Делание

В предшествующей главе мы видели, что алхимики брали извлеченные из металлов «серу», «меркурий» и «соль» как материю для получения камня. Для этого они могли употреблять много методов, ведущих к той же цели. Таким образом, некоторые алхимики предполагали извлечь материю из олова, свинца или купороса, о чем будет сказано далее.

Что же касается обыкновенного хода Великого Делания, то самые знаменитые учителя герметизма признавали только один метод: «Существует только один камень, одна материя для опыта, один огонь, один способ варки для достижения белого и красного цветов, и все делается в одном сосуде» (Avicenne. «Declaratio lapidis physici»[127]). И, несмотря на это утверждение, алхимики с XVII века различали два пути: сырой и сухой. Они называют сырым путем следующую операцию: «сера и меркурий философов» варятся на умеренном огне в закрытом сосуде до тех пор, пока материя не сделается черной, затем прибавляют огня, и она становится белой; наконец огонь делают еще более сильным, и тогда содержимое получает красную окраску; сухой путь состоит в том, что «соль небесную», то есть «Меркурий философов», смешивают с металлическим земным телом и ставят в реторте на легкий огонь, и дело оканчивается в четыре дня. Таким образом оперировал артист, о котором вспоминает Гельвеций в своем «Veau d’or»[128] (Barchusen. «Liber singularis de Alchimia»).

Однако этот сухой путь был мало принят, и мы не знаем ни одного специального трактата об этом предмете; поэтому мы займемся только путем скрытным, или мокрым, всемирно признанным адептами всех стран и всех веков.

Сера, Меркурий и соль составляют материю камня, но все тела содержат в себе эти начала; из которого же лучше их извлечь? Это было камнем преткновения для суфлеров. Принимая слова философов в буквальном смысле, они не умели разобраться в символике. Серу назвали красным цветком, материю камня – растительным или металлическим деревом. Суфлеры спешили толочь травы, собирать соки, дистиллировать цветы. В других местах камень называли кровью, волосами, собакой, орлом и т. д.; говорили также, что материя вещь не чистая и что ее находят повсюду.

Все герметические философы единогласно утверждают, что материю надо добывать из металлов, ибо цель Великого Делания есть производство золота. «Природа забавляется с природой, природа содержит природу, и природа умеет побеждать природу» («Texte d’Alchimie»). Эта знаменитая аксиома, которая поставила Бернара Тревизана на истинный путь, находится в сочинении «Physiques et mystiques de Democrite le mystagogue, alchimiste grec»,[129] «Природа побеждает природу». Адепты не переставали повторять эту формулу под всеми формами; то же самое говорит Арнольд из Виллановы в своем «Flos florum»:[130] «Человек воспроизводит только человека, лошадь производит только лошадей; то же самое и с металлами: они могут быть произведены только их собственным семенем».

Следовательно, материя должна быть извлечена из металлов, но вопрос – из каких: из неблагородных или из совершенных, из золота и серебра, то есть из Солнца и Луны?

«Солнце есть отец. Луна есть мать» («Изумрудная скрижаль»). «Материя, из которой выработано высшее лекарство философов, есть тоже золото, только очень чистое, и наша ртуть» (Bernard de Trévisan. «La Parole délaissée»). «Золото, Серебро и Меркурий составляют материю камня, после того как они были подготовлены согласно указаниям Искусства» (Libavius. «Paraphrasis Arnoldi»[131]).

Тексты, указывающие на золото, серебро и Меркурий как источники извлечения материи, бесчисленны; предыдущие достаточно ясны, но в особенности тексты Либавия, из которых наиболее интересен следующий фрагмент: «Говорю тебе, работай с помощью Меркурия и подобных ему, но только не прибавляйк ним ничего постороннего и знай, что золото и серебро не чужды Меркурию» (Saint Thomas d’Aquin. «Secrets d’Alchimie»[132]). Это значит: работай с помощью Меркурия, золота и серебра.

Но эти три металла представляют довольно отличную от камня материю; наиболее близкая материя есть сера, меркурий и соль, изъятые из нее. Из золота добывают серу, из серебра – меркурий, а из ртути – обыкновенную соль. По словам теоретиков алхимии (Roger Bacon, в особенности в его «Miroir d’Alchimie»), золото содержит серу – начало весьма чистое, устойчивое, красное, несгораемое, а серебро – меркурий, начало чистое, более или менее летучее, блестящее, белое. Что касается соли, то она заключает ртуть. Материя камня состоит, следовательно, из тела, полученного из золота и серебра. «Есть другие философы, предполагающие, что камень добывается из меркурия, получаемого с помощью Искусства из металлов совершенных, как Солнце и Луна» (Albert le Grand. «Concordance des philosophes sur le Grand-Ceuvre»[133]).

Здесь замечается легкое противоречие с тем, что мы говорили выше, но это не так: философы часто обозначали под именем «меркурия философов» материю камня, рассматриваемую в своем составе; таким образом, слово «меркурий» имеет четыре различных значения; оно может указывать: во-первых – металл, во-вторых – начало, в-третьих – серебро, приготовленное для Делания, в-четвертых – материю камня. В этом последнем смысле надо понимать следующее место:

Это есть Меркурий из меркуриев;

И многие люди прилагают свои старания,

Чтобы найти его для своего дела,

Ибо это не есть меркурий обыкновенный.

Jean de la Fontaine.

«La fontaine des amoureux de science»

Наоборот, в смысле серебра, приготовленного для Делания, о Меркурии-начале, изъятом из серебра, говорится в следующей цитате:

Мечтаешь ли ты сделать устойчивой ртуть,

Если она улетучивающаяся и обыкновенная,

А не та, из которой я делаю металл?

Бедный человек, ты сам себя очень обманываешь!

Этим путем ты ничего не сделаешь,

Если не пойдешь по другим путям!

Jean de Meung.

«La complainte de nature à l’alchimiste errant»[134]

Мы уже сказали, что о соли как о третьем начале едва упоминается у древних алхимиков; они говорят часто только о сере и меркурии, золоте и серебре, Солнце и Луне.

Чтобы затемнить действительность, им доставляло удовольствие употреблять одни термины взамен других. «Солнце – отец всех металлов, Луна – их мать, хотя Луна получает свой свет от Солнца». От этих двух планет зависит состав магистерия (R.Lulle. «La Clavicule»[135]). В первой фразе Солнце и Луна суть синонимы серы и меркурия, всемирных начал. В другой фразе они означают серу и меркурий как материю Делания. Эти четыре термина могли быть взяты дважды по два как абсолютные синонимы.

Один рисунок Бархузена изображает знак серы как соответствующий Солнцу, золоту, а знак меркурия как соответствующий Луне, серебру. Символы серы и меркурия как начал могут применяться к сере и меркурию, взятым в смысле материи камня, а равно и к золоту, и к серебру. (Об этих символах см. главы II и III этой второй части.)

Золото и серебро, приготовленные для Делания, назывались золотом и серебром философов. Они были сначала очищены, вот почему Разес говорит: «Начало нашего делания есть очищение» («Livre des lumières»[136]). Совершенствовать – значит очищать. Гревер говорит: «Золото обыкновенное не чисто, оно загрязнено присутствием посторонних металлов, окислено, нездорово и потому даже бесплодно; то же самое можно сказать и об обыкновенном серебре. Напротив, Солнце и Луна философов совершенно чисты, они не осквернены никакими посторонними примесями, здоровы, сильны, в них изобилует плодородное семя» (Greyer. «Secretum nobilissimum»[137]). Очищая эти металлы, прибавляли им совершенства и давали им, таким образом, способность совершенствоваться во время Великого Делания. Обыкновенное золото совершенно только по своей природе и настолько, чтобы делиться им с металлами несовершенными; из этого можно заключить, что золото простое, обыкновенное может усовершенствовать форму металлов несовершенных. Дабы их превратить, необходимо, чтобы это обыкновенное золото было усовершенствовано (Colleson. «Idée parfaite de la philosophie hermétique»[138]). Избыток своего совершенства золото и серебро передают металлам во время трансмутации.

Золото очищали цементацией, то есть сплавляли с сурьмой, а серебро – купеляцией со свинцом.

Все это относится к золоту и серебру монетному или в изделиях, которые всегда смешаны с другими металлами. Ископаемое золото можно употреблять прямо, потому что оно достаточно чисто само по себе. «В недрах земли находят золото совершенное и иногда находят маленькие кусочки самородка. Если ты можешь достать его – оно достаточно чисто; если же нет, то тебе придется его очищать сурьмой» (Philalète. «Entrée ouverte au Palais fermé du roi»).

Мы сказали, что было два способа очистки золота: «Прогони золото через царский цемент или через сурьму» (Ph. Rouillac. «Abrégé du Grand-Ceuvre»). Цемент, или царскийцемент, состоял, по словам Макера («Dictionnaire de chimie»), из четырнадцати частей толченого кирпича, части зеленого кальцинированного, то есть прокаленного, или красного купороса (это были, следовательно, купоросные остатки или извержения) и одной части обыкновенной соли. Из всего этого готовили тесто с помощью воды или мочи и заключали в плавильный тигель, перекладывая слоями золота и цемента поочередно.

Чтобы указать эти операции, алхимики употребляли массу символов. Золото и серебро обыкновенно изображались королем, одетым в красное, и королевой, одетой в белое. «Мужское символизируется красным, женское – белым» (Isaak le Hollandair. «Opera mineralia»[139]).

Золото и серебро изображали также в виде больших четок. Их одежды означали посторонние примеси, нечистоты, которые их загрязняют. Алхимики говорили еще, что король и королева очистились в бане. «Но раньше, чем венчать чистоту их любви и допустить их до брачной постели, надо их тщательно омыть от всех грехов, как врожденных, так и усвоенных… Приготовьте, следовательно, для них теплую ванну, в которой вы их вымоете, каждого отдельно, ибо женщина, менее сильная, не могла бы перенести едкости мужской ванны. Она была бы неизбежно разрушена или уничтожена. Мужская ванна приготовляется из сурьмы. Что же касается женской ванны, то Сатурн вам покажет, какова она должна быть» (Huginus a Barmâ. «Le règne de Saturne change en siècle d’Or»[140]).

Мы здесь находим указанное аллегорически очищение золота сурьмой (на латыни – stubum) и серебра – свинцом (Сатурн). Очищение было символизировано источником, в который король и королева, Солнце и Луна, шли купаться. Этот символ присутствует в рисунках Авраама Еврея и у Розера.

Сурьма символизирована волком, а свинец – Сатурном, вооруженным косой. Таким образом, в первом из рисунков сочинения Василия Валентина «Les douzes clefs de Sagesse»,[141] которое говорит об очищении, сурьма символизирована волком, помещенным рядом с царем, символом Солнца, или золота. Операция совершается в тигле: свинец, символизированный Сатурном, помещен рядом с королевой, Луной, или серебром, с той же стороны помещена купель. Что же касается трех цветков, которые держит королева, то они означают, что очищение должно быть повторено три раза.

Первая картина Авраама Еврея, изображающая Меркурия, преследуемого Сатурном, относится к очищению серебра свинцом. И действительно, серебро после купелирования становится легче по той причине, что содержит посторонние металлы, окиси которых поглощаются стенками тигля. Алхимики, видя, что в этой операции серебро потеряло свой первоначальный вес, допускали, что улетучивающиеся части испарились. Сатурн, или свинец, преследует Меркурия, или серебро, и отрубает ему ноги, то есть делает его неподвижным, устойчивым – одним словом, неизменяемым. Это настоящее сгущение меркурия, на котором обманывалось столько суфлеров.

Очищенные золото и серебро составляют материю, удаленную от камня.

Сера, изъятая из золота, меркурий, извлеченный из серебра, были материей будущей. Все философы согласны в этом последнем пункте. «Золото есть наисовершеннейший из всех металлов; это есть отец нашего камня, а между тем это есть только материя: „материя камня есть семя, содержащееся в золоте“» (Philalète. «Fontaine de la philosophie chimique»[142]). Еще: «Вот почему я вам советую, о друзья мои, оперировать над Солнцем и Луною только после обращения их в их материю, которая есть сера и меркурий философов» (R.Lulle. «La Clavicule»). Гигинус говорит положительно: «Сера золота есть настоящая сера философов».

Следующий процесс был употребляем алхимиками для извлечения серы или меркурия из золота или серебра: они растворяли сначала эти два металла, следуя древней аксиоме: «Corpora non agunt nisi soluta»,[143] Затем они давали этой жидкости остыть, то есть ее кристаллизовали, после чего разлагали соли, полученные таким способом; вновь растворяли полученные золото и серебро, обращали их в порошок, и после разных разложений, которые варьируются у различных философов, наконец получались сера и меркурий, годные для добывания камня.

Что же касается «соли», это обыкновенно была летучая меркуриальная соль. Перед трансформацией в соль Меркурий очищался кристаллизацией.

Мы видели, что философы употребляли кислоты для растворения золота и серебра. «В нашем камне скрыт весь секрет порошка магистерия, который есть солнце, луна и крепкая водка» (R.Lulle. «Eclaircissement du testament»[144]). Крепкая водка обозначает жидкости кислот. «Во-первых, надо, чтобы тело было растворено и чтобы поры были открыты, для того чтобы природа могла действовать» (Le Cosmopolite[145]). Эту часть Великого Делания алхимики держали особенно в тайне. По их мнению, эту операцию произвести труднее всего.

«Самая трудная работа заключается в том, чтобы хорошо приготовить материю» (Augurel. «La Crysopée»[146]).

Большая часть адептов обошла молчанием эту часть Делания и начинала описание Великого Делания, предполагая, что приготовление материи известно. Это, впрочем, нам подтверждает Колезон: «Они говорят весьма мало и весьма темно о первой операции герметического магистерия, без которой, между прочим, ничего нельзя сделать в этой науке трансмутации» («Idée parfaite de la philosophie hermétique»[147]).

Между тем нам удалось найти несколько строк, освещающих этот вопрос. Из них ясно, что золото было растворяемо в царской водке, а серебро – в крепкой водке, или азотной кислоте, а иногда в купоросном масле (серной кислоте). Артефиус распространяется более всех других о водке или кислоте, употребляемой для растворения золота; он называет ее первичным меркурием, уксусом гор. «Эта водка, – говорит он, – растворяет все, что может быть растворено и обращено в жидкость. Эта водка весомая, или тяжелая, липкая, клейкая… Она растворяет все тела в их первичную материю, то есть в серу и в ртуть. Если ты положишь в эту водку какой бы то ни было металл (в опилках) и оставишь на некоторое время в умеренном жару, металл весь растворится и превратится в липкую водку… Она прибавится в весе и примет цвет совершенного тела» (Artephius. «Traité secret de la pierre des philosophes»[148]).

Последний параграф совершенно верен: хлористый раствор золота, полученный действием царской водки, имеет желто-блестящий цвет и тяжелее употребленного металла.

Автор анонимного труда «Traité du Blanc et du Rouge»,[149] который говорит открыто о Великом Делании, оперирует над солями, полученными из предварительного раствора золота и серебра. Вот его рецепт водки для золота, то есть царской водки: «Возьми совершенно сухого венгерского синего купороса и селитры, более фунта нашатырной соли. Сделай из этого крепкую водку в стеклянном, хорошо замазанном сосуде, снабженном стеклянной крышкой или колпаком». Рипли входит в подробности опыта.

«Тело, уже приготовленное, влей сверх составленной водки, чтобы она была покрыта толщиной в 1/2 дюйма. Водка начнет сейчас же кипеть на извести без малейшего внешнего огня, растворится и примет форму льда, высушив все» (Riplée. «Moelle d’Alchimie»[150]). Принять форму льда – значит кристаллизоваться. Эта последняя операция называлась также сгущением. «Ты узнаешь, что всякий Магистерий состоит только из одного растворения и одного сгущения» (Albert le Grand. «Le livre des huit chapitres»[151]).

Соли, полученные таким образом, служили для Делания. «Соли не имеют никакого трансмутационного качества. Они служат только ключом к приготовлению камня» (Basile Valentin. «Char de triomphe de l’Antimoine»). Но они претерпевают различные видоизменения, после которых превращаются в кислоты или новые соли.

Кислоты символизировались львами, пожирающими Солнце или Луну. Каждый рисунок, изображающий Солнце или Луну, Аполлона или Диану, побежденными и пожранными животными сильными и храбрыми, каковы: лев, орел, тигр и т. д. – символизирует растворение драгоценных металлов. Филалет говорит: «Прежде, чем начать последний процесс Делания, надо найти жидкость, в которой золото растворяется, как лед в воде». Эта жидкость есть кислота, называемая желудком страуса; подобно тому как страус переваривает все, так и эта жидкость растворяет все металлы.

В картинах, которые Фламель велел вылепить на кладбище Инносанс (Невинных), растворение представлено драконом, пожирающим человека, прижатого им к земле. Готовую уже материю изображали жидкостью, заключенной в сосуде. Наконец, ее представляли химическим гермафродитом, и она дает прирост всем вещам, смешиваясь безразлично со всеми ими, потому что содержит семена всех эфиров (Venceslas Lavinius. «Traité du ciel terrestre»[152]). Гермафродит изображен одним телом с двумя головами. Он называется «ребис» и символизирует серу и меркурий, приготовленные для Великого Делания. Ричард Английский говорит: «Первая материя нашего камня называется ребис, то есть вещь, получившая от природы двойное тайное свойство, которое дает ей имя гермафродита» («Le triomphe hermétique»[153]).

Мы не сделаем ошибки, повторив, что меркурий философов, когда он представлен как единая материя Делания, обозначает собрание тел, входящих в состав материи. Взятый в этом смысле, он представляет собой не специальное тело, а синоним материи Делания. Это ясно из следующих строк Рипли: «Теперь, сын мой, чтобы сказать что-нибудь о меркурии философов, узнай, что, когда вы смешаете вашу водку с красным мужчиной (нашей магнезией) и с белой женщиной, которую называют альбифической, и когда они все будут соединены, составляя одно тело, тогда-то тольковы действительно будете иметь меркурий философов» (Riplée. «Traité du mercure»[154]).

Мы окончим эту главу несколькими словами о получении порошка, называемом Малым Магистерием Великого Делания, или Великого Магистерия.

Малое Делание, или Малый Магистерий, представлял операцию с Меркурием (солью серебра), но философский камень, полученный таким способом, был белый и не обращал металлы в серебро. Великое Делание производилось смесью солей золота и серебра с серой и Меркурием, и тогда получался настоящий философский красный камень, превращавший металлы в золото.

Два камня и два Магистерия изображались деревом; одно – лунное дерево, имеет на себе луны в виде плодов, это – Малое Делание; другое – солнечное дерево, имеет на себе солнца, это – символ Великого Делания. Это различие между двумя Деланиями весьма древнее; его знали все алхимики. «Философы утверждают, что золото сначала прошло через состояние серебра. Следовательно, если бы кто-нибудь захотел совершить Делание с одним только серебром, он не мог бы двинуться дальше белого и мог бы превратить несовершенные металлы только в серебро, но никогда не превратил бы их в золото» (Vogel. «De lapidis physici conditionibus»[155]). Гебер признавал два философских камня, или эликсира, так как он говорит: «Луна, укрепленная для белого эликсира, приготовляется раствором луны в едкой водке» (Geber. «Livre des fourneaux»[156]).

Ход обоих Деланий одинаков, кроме того что ход работ в Малом Магистерии останавливался при появлении белого цвета, между тем как Великий Магистерий продолжался до появления красного цвета. Трактат «Du Blanc et du Rouge» различает также два делания. Разъяснив пространно Великое Делание, или Делание красное, он довольствуется указанием, что для Малого Делания достаточно повторить те же операции, работая только с серебром, растворенным в специальной водке. Философы писали только о Великом Делании, поэтому и мы оставим в стороне Малый Магистерий. Между прочим, известно, что тигель, сосуд, огонь, операции, цвета сходны в обоих случаях, но Великое Делание продолжительнее, ибо после белого цвета, конца Малого Делания, другие цвета появляются в Великом Делании. В сущности, говоря об одном, мы будем говорить одновременно и о другом.

Глава VФилософское яйцо и его символы. – Печать Гермеса. – Атанор. – Огонь философов. – Степени или градусы

Уже готовой материи камня надо было медленной варкой придать способность превращать металлы. Для этого ее заключали в маленькую шарообразную колбу с длинным горлом, названную философским яйцом, затем помещали ее в чашу, наполненную золой и песком, и подогревали, соображаясь с некоторыми правилами, в горне или атаноре.

Алхимики обыкновенно довольно охотно распространяются об этих частях Делания. Философское яйцо изготовлялось из довольно толстого стекла, иногда из обожженной глины или из металла – меди или железа. «Сосуд искусства есть яйцо философов, сделанное из самого чистого стекла, имеющий шейку умеренной длины. Надо, чтобы верхняя часть шейки могла быть герметически запечатана и чтобы материя, которую туда помещают, наполняла бы только четвертую часть» (Huginus à Barmâ. «Le règne de Saturne»). Роджер Бэкон употреблял сосуд стеклянный или глиняный. «Сосуд должен быть круглым, с узким горлом. Он может быть сделан из стекла или из такой же твердой, как стекло, глины; отверстие его закрывают герметически крышкой и заливают смолой» (Roger Bacon. «Miroir d’Alchimie»). Филалет в особенности настаивает на закупорке. «Имей сосуд стеклянный, овальный и достаточно великий для того, чтобы содержать унцию дистиллированной воды. Его надо плотно запечатать, иначе вся твоя работа пропадет» (Philalète. «Entrée ouverte au Palais fermé du roi»).

Этот сосуд называли яйцом сначала по причине его формы, затем потому, что из него, как из яйца, после высиживания в атаноре должен был выйти философский камень. «Дитя, увенчанное добродетелью и царским пурпуром», как говорили алхимики. Почти в том же смысле Руйяк дает этимологию этого слова: «Яйцо имеет все необходимое для рождения цыпленка: туда нельзя ничего прибавить и ничегонельзя отнять; точно так же надо заключить в наше яйцовсе, что необходимо для рождения камня» (Rouillac. «Abrégé du Grand-Ceuvre»).

Из текстов, упомянутых выше, видно, что философы настаивали на полной закупорке яйца; одни, как, например, Бэкон, употребляли крышку, которую прикрепляли смолой, но большая часть философов прибегала к печати Гермеса.[157] «Нить Ариадны» («Le Filet Ariadne») – анонимный трактат – дает нам весьма интересные подробности обэтой операции. Он предлагает три способа герметической закупорки шара: 1) накаливали горло его на сильном огне и отрезали ножницами, причем края спаивались так же, как когда отрезают резиновую трубку; 2) размягчали горло таким же способом, затем сжимали горло, понемногу стягивая над пламенем его конец так, чтобы на нем образовался шарик; 3) согревали отверстие шара и закупоривали его стеклянной пробкой, а затем заливали жидким стеклом. Некоторые алхимики предпочитали простой стеклянный шар, составленный из двух реторт, причем горло одного должно было входить в горло другого: «Есть два сосуда одинаковой формы, величины и вместимости, у которых нос одного входит в пузо другого для того, чтобы действием жара то, что находится в одной части, поднималось в голову сосуда и затем действием холода опускалось бы в пузо» (Raymond Lulle. «Eclaircissement du testament»). Также: «Одни пользуются сосудами стеклянными – овальными или круглыми. Другие предпочитают форму горшка. Они берут сосуд, короткое горло которого проходит в пузо другого сосуда, который служит крышкой, и их замазывают» (Libavius. «De lapide philosophorum»[158]).

Их или запечатывали крепкой замазкой, или размягчали горло первого шара на горле второго. Эта форма представляла следующие преимущества: испарения сгущались легче от соприкосновения с холодными стенками верхнего шара, причем при расширении аппарат менее рискует лопнуть.

Алхимики давали различные названия философскому яйцу. По словам Фламеля, они его называли: сферой, земным львом, темницей, гробом; перегонным кубом он был назван по причине его формы; выражение «дом цыпленка» есть только перифраза; брачная комната, тюрьма, гроб суть образы весьма понятные, если вспомнить, что сера и Меркурий, материя камня, были названы красным мужчиной и белой женщиной; яйцо было тюрьмой потому, что, раз философские супруги (царь и царица, красный мужчина и белая женщина, Gabricius et Beïa) туда входили, они там содержались до конца Делания. Гробом – потому, что супруги там умирали после своего соединения; а после их смерти рождался их сын (философский камень), ибо каждое рождение происходит от гниения: смерть рождает жизнь, согласно теории, бывшей в почете в Средние века (см. гл. VII).

Символ гроба довольно часто употреблялся философами для обозначения философского яйца: «Блюди, чтобы союз мужа и жены случился только после того, как они снимут свои одежды и украшения как с лица, так и со всего остального тела, чтобы войти в гроб такими же чистыми, какими они пришли в мир» (Basile Valentin. «Les douzes clefs de Sagesse»). Под формой гроба он символизирован на рисунках Розера в «Ars auriferae quam chemiam vocant»,[159] В сочинении «Viatorium spagyricum» яйцо с материей представлено стеклянным гробом, в котором покоятся король и королева.

Яйцо названо брачной комнатой, брачным ложем, потому что в нем совершается союз серы и меркурия, союз царя и царицы. В «Зеленом сне» говорится об одном запертом зеленом доме; туда вводят супругов и запирают дверь тем же материалом, из которого построен дом.

Яйцо было еще названо маткой, по аналогии, так как «матка женщины после зачатия остается закрытой, даже для доступа воздуха. Точно так же и камень должен оставаться постоянно закрытым в своем сосуде» (Bernard de Trévisan. «La Parole délaissée»), а также и потому, что в него заключают семена металлов серы и меркурия, из которых должен родиться камень философов.

Наконец, яйцо было названо чревом матери, ступкой, ситом. Ситом – потому, что пар, сгущаясь, падает капля по капле, как жидкость, проходящая через сито.

Яйцо, наполненное и закупоренное, ставили в чашу, содержащую золу или очень мелкий песок. Гелиас в своем «Miroir d’Alchimie» рекомендует ставить яйцо в купель, содержащую в себе золу, собранную в кучу таким образом, чтобы только две верхние части шара выходили наружу.

Некоторые философы вместо песочной ванны употребляли ванну из грязи, которую они называли сырым огнем.

Чаша яйца ставилась в специальный горн, называвшийся атанором, от греческого слова άφάνατος – бессмертный, потому что огонь, раз разведенный, должен был гореть до конца Делания. Некоторые алхимики рисовали в своих сочинениях различные модели атаноров. Один из самых любопытных находится в сочинении Планискампи «Bouquet chymique»,[160] Он состоит из двух соединенных горнов; в одном из них разводят огонь, и газы, происходящие от горения, проходя через отводящее их отверстие, нагревают другой горн.

Атанор де Бархузена – это обыкновенный горн. Но настоящий атанор, тот, который был известен первым западным алхимикам: Альберту Великому, Роджеру Бэкону, Арнольду из Виллановы и др., есть нечто вроде горна с отражателем, могущим разбираться на три части. В наружной части горел огонь; она была пробуравлена дырками, чтобы дать приток воздуху, и представляла собой дверь. Средняя часть, также цилиндрическая, представляла три выпуклых треугольника; на них покоилась чаша, содержащая яйцо, которое имело по диаметру четыре противоположных отверстия, закрытых хрустальными дисками, что позволяло наблюдать за происходящим в яйце. Наконец, верхняя часть, полая, сферическая, составляла купол, или рефлектор, отражающий жар. Таков был атанор, употреблявшийся обыкновенно. Главные части были неизменны, а частные уклонения не имели никакого значения. Так, в «Le Liber mutus» помещен рисунок атанора, довольно элегантного, напоминающего по форме зубчатую башню.

Символ горна есть дуб, пустой в середине; его находят таким образом изображенным в сочинениях Авраама Еврея.

Этой комбинации – из горна, чаши и философского яйца – давали название тройного сосуда. «Этот сосуд из глины называется философами тройным сосудом, ибо в его середине есть чаша, полная теплой золы, в которую положено философское яйцо» («Le livre de Nicolas Flamel»).

Алхимики, ревниво оберегая все, что касалось Великого Делания, не были ясны, говоря об огне или степени жара, необходимого для Делания. Знание степени жара считалось ими одним из самых важных ключей Великого Делания. «Многие из алхимиков заблуждаются, потому что они не знают расположение огня, который есть ключ Делания, ибо он растворяет и сгущает в одно и то же время то, что они не могут схватить, будучи ослеплены своим невежеством» (Raymond Lulle. «Vade mecum seu de tincturis compendium»[161]). И действительно, раз приготовленная материя только при помощи варки могла измениться в философский камень. «Я вам рекомендую только варить: варите в начале, варите в середине, варите в конце и не делайте ничего другого» («La Tourbe des philosophes»[162]).

Алхимики различали несколько способов огня: огонь сырой – это ванна из грязи, доставляющей ровную температуру; огонь сверхъестественный, или искусственный, означал кислоты. Это происходит от того, что алхимики заметили, что кислоты производят повышение температуры во время различных реакций и что они имеют на тела действие, одинаковое с огнем: они их растворяют, уничтожают быстро их первоначальный вид. Наконец, огонь естественный, обыкновенный.

Вообще, алхимики не употребляли ни угля, ни дерева для согревания философского яйца. Было бы в таком случае необходимо постоянное наблюдение и было бы почти невозможно достигнуть ровной температуры. Марк Антоний сердится на невежественных суфлеров, употреблявших уголь: «К чему служит сильное пламя, раз мудрецы никогда не пользуются горящими угольями, ни горящим деревом для производства герметического делания» («La lumière sortante par soi-même des ténèbres»). Герметические философы употребляли масляную лампу с льняным фитилем, она дает почти такой же жар. Это именно и был тот огонь, свойства которого они хранили в тайне и о котором только некоторые говорят открыто.

Они допускали несколько степеней жара в своем огне, соображаясь с моментами делания; они достигали урегулирования огня, прибавляя нитки в фитиль. «Сначала сделай огонь слабый, как будто бы у тебя было только 4 нитки, до тех пор, пока материя не почернеет; тогда прибавь, положи 14 ниток; когда материя моется, она делается серой; наконец, положи 24 нитки, и ты будешь иметь совершенную белизну» (Happelius. «Aphorismi basiliani»[163]).

Первая степень огня при начале делания равнялась приблизительно 60–70 градусам стоградусного термометра. «Сделайте ваш огонь в пропорции, чтобы он имел жар месяцев июня и июля» («Dialogue de Marie et d’Aros»[164]). Не надо забывать, что это говорит египтянин. Впрочем, первый градус и назывался огнем Египта именно потому, что он почти равняется летней температуре Египта. Некоторые алхимики, забывая этот пункт, назначали для первого градуса температуру слишком слабую, как Ф. Руйяк. «Наблюдайте в особенности огонь и его градусы, чтобы первая степень тепла была февральская, то есть равная температуре солнца в феврале месяце» (Ph. Rouillac. «Abrégé du Grand-Ceuvre»). По первой степени удостоверялись, что достигли желаемой температуры: дотрагиваясь до яйца, не должны были обжигаться. «Ты никогда не допускай сосуд слишком нагреваться, так, чтобы ты всегда мог его тронуть, не обжигаясь. Это будет продолжаться все время растворения» (Riplée. «Traité des douze portes»[165]). Другие градусы легко находят, удваивая и утраивая и т. д. температуру первого градуса. Было всего 4 степени нагревания. Вторая степень колеблется между температурой кипения воды и плавкой обыкновенной серы, третья степень ниже плавки олова (232 ºС), а четвертая – плавки свинца (327 ºС).

Символы огня суть: ножницы, шпага, меч, коса, молоток – одним словом, все инструменты, могущие произвести рану. «Вскрой же ему внутренности стальным клинком», – пишет автор «Texte d’Alchimie», говоря о минерале, из которого добывается купоросное масло. На рисунках Авраама Еврея Сатурн, вооруженный косой, указывает, что надо очищать серебро свинцом с помощью согревания. На картинке Василия Валентина мы видим всадника, сражающегося шпагой с двумя львами – самцом и самкой; это означает, что посредством огня надо сделать летучее устойчивым. Наконец, мы опять находим шпагу как символ огня в барельефах Фламеля на кладбище Невинных.

В заключение приведем слова Бернара Тревизана о качествах, которыми должен обладать философский огонь: «Сделайте огонь, дающий пар, переваривающий, постоянный, не слишком сильный, окруженный, воздушный, замкнутый, переменяемый» (Bernard de Trévisan. «Le livre de la philosophie naturelle des métaux»[166]).

Глава VIПроцессы производства. – Причины разногласия между алхимиками по поводу Делания. – Гниение. – Правила Филалета. – Брожение. – Подсыпание и подливание. – Символы Делания

Когда материя заключена в философское яйцо и огонь разведен, то химические тела тотчас же начинают действовать одно на другое. Происходят различные химические процессы: осаждение, очищение, отделение газов или паров, кристаллизация и т. д. В это время материя несколько раз меняет цвет. В этой главе мы займемся химическими феноменами, которые названы алхимиками «Деланием», или «Процессом», а в следующей главе мы будем говорить об окраске, или цветах.

Алхимики в своих описаниях особенно различались в обозначениях количества и наименованиях процессов. Это и понятно; возьмем для примера период, когда материя выделяет пары и становится черной, затем пары сгущаются и осаждаются в виде жидкости. Один алхимик, рассматривая общий процесс, дает ему название дистилляции, потому что, действительно, в нем мы видим два процесса: испарение и сгущение. Другой, различая фазы процесса, найдет сублимацию, испарение, осаждение и сгущение; третий, взяв в соображение черный цвет, прибавит третью фазу – гниение. А между тем все это составляет только один период Делания.

То же самое можно сказать и о всяком другом процессе.

Таким образом, является как бы разница между описаниями одного философа и другого. В то время как Пернети устанавливает двенадцать процессов: пережигание, или кальцинацию, затвердение, или накипь, сгущение, растворение, переваривание, дистилляцию, сублимацию, выделение, разложение, брожение, размножение, подсыхание, – Бернар Тревизан допускает только один:

«Хотя философы и делят Магистерий, принимая во внимание разнообразие процессов, на несколько частей, но в действительности существует только один – образование яйца» (Bernard de Trévisan. «De la nature de l’oeuf»[167]). Ho это толкование неясно, и другие алхимики делают иные деления. Гелиас насчитывает семь процессов: сублимацию, кальцинацию, растворение, омовение, насыщение, сгущение, затвердение. Альберт Великий признает четыре: очищение, омовение, растворение и затвердение.

Немало способствует затемнению вопроса то обстоятельство, что одни считают процессы, начиная с приготовления материи, между тем как другие – с момента заключения ее в яйцо. Но в сущности Великое Делание можно разделить на четыре фазы: 1-я – приготовление материи; 2-я – варение ее в философском яйце и достижение известных цветов в желаемом порядке; 3-я – процессы, имеющие целью дать философскому камню большую силу: это фиксация и брожение. И наконец, 4-я – трансмутация, с помощью камня, неблагородных металлов в золото и серебро: это подсыпание.

Все процессы, которые совершались во время Великого Делания, могут быть приведены к одному – к варке, ибо все делается с помощью огня. Ален де Лилль говорит так: «Названия – переварка, соединение, смешение, сублимация, сгущение, сушение, накаливание и другие видоизменения, которые можно наблюдать в этом процессе, представляют только фазы, которые называют просто растиранием и перевариванием. Василий Валентин признает только два процесса: растворение и сгущение,[168] то есть последовательные переходы от инертного состояния материи к состоянию деятельному». («Дух: Тебе помогают огонь и азот. Альберт: О небесное слово, как я должен совершить это? Дух: Раздражай и сгущай, растворяй и соединяй». «Colloque de l’Esprit de Mercure avec frère Albert».[169])

Несмотря на это различие мнений, мы попробуем осветить этот хаос. Первый процесс (приготовление материи) есть соединение. Это союз серы и Меркурия, мужского и женского начал. После нагревания появляется черный цвет: происходит гниение. Дальше мы увидим, почему название гниения дано феноменам, которые происходят в то время, когда материя чернеет. Вот ее главные моменты: смерть, разрушение, погибель, пережигание, обнажение, отделение, размельчение, расширение, извлечение, разжижение, дистилляция, порча, разделение, насыщение.

Вследствие гниения происходит обмывание. Этот процесс состоит в том, что черный цвет как бы смывают и камень окрашивается в белый цвет. Философы символизировали это омовение под видом саламандры, очищающейся в огне; асбеста или горного льна, который пламя белит, не уничтожая. «Омовение – это не что иное, как уничтожение черноты, пятен, загрязнения, и представляет продолжение второй степени „огня Египта“» (Rouillac. «Abrégé du Grand-Ceuvre»). Омовение называется также белением, удалением, воскрешением.

Наконец наступает рубификация, характеризуемая появлением красного цвета, указывающего, что делание совершено. К этой классификации, основанной на последовательности цветов, или окраски, можно привести все процессы, поименованные алхимиками.

Сам Филалет связывает процессы с цветами, или окраской; он не дает им особых наименований, но довольствуется указанием металлов, служивших символами окраски, или цветов (см. гл. VII). Вот что он говорит об этом в «Entrée ouverte au Palais fermé du roi»:

1-е – воздействие Меркурия. – Материя проходит через различные цвета; процесс немного замедляется на зеленом цвете, и наконец субстанция чернеет. Это продолжается пятьдесят дней. Окрашенные пары сгущаются и осаждаются снова назад на твердую материю; 2-е – влияние Сатурна обнаруживается черным цветом. Черная растворенная материя кипит, иногда твердеет. Это продолжается сорок дней; 3-е – воздействие Юпитера продолжается от черного до начала белого цвета. Испарение и сгущение. В это время появляются всевозможные цвета, которые трудно себе вообразить. Дожди пойдут все обильнее с каждым днем, и наконец произойдут вещи весьма приятные на взгляд: на стенках сосуда появятся маленькие белые волокна или волоски. Это влияние продолжается 20 или 21 день; 4-е – воздействие Луны выразится в совершенной белизне и продолжится в течение трех недель. Материя твердеет и растопляется поочередно несколько раз в день. Наконец она получает форму маленьких белых зернышек; 5-е – влияние Венеры. – Субстанция принимает взамен белого зеленый цвет, затем светло-голубой и темно-красный. Она распускается и пучится. Это продолжается 40 дней; 6-е – воздействие Марса. – Материя сохнет, последовательно делается оранжевой и темно-желтой, затем принимает окраску цветов ириса. Это продолжается 45 дней; 7-е – влияние Солнца характеризуется переходом из оранжевого цвета в красный; она испускает красные пары, затем опускается, делается мокрой, сохнет, течет и крепнет по несколько раз в день. Наконец она распадается на маленькие красные зерна.

Филалет не говорит здесь ни о брожении, ни о подсыпании. Он говорит об этих двух процессах отдельно. Описание представляет только процессы, происходящие в философском яйце.

Умножение – процесс, который следует за достижением красного цвета. Он имеет целью увеличить могущество камня и позволяет быстрее производить превращение металлов. Обыкновенно разбивали философское яйцо, собирали красную материю, смешивали ее с распущенным золотом и получали рассыпчатую красную массу, которую охлаждали разными способами, смотря по желанию философа. По мнению алхимиков, камень таким образом увеличивается не только в количестве, но и в качестве; этот процесс можно продолжать до бесконечности. Теперь будет понятно восторженное восклицание Раймонда Луллия: «Mare tingerem, si mercurius esset!»[170] Большая часть философов оперировала так, как мы только что сказали. «Если ты захочешь воспользоваться физической краской для трансмутации, то сначала потеряешь по фунту на каждую тысячу растворенного золота. Только тогда лекарство будет готово и способно заставить исчезнуть язву металлов» (Paracelse. «Tinctura physicorum»[171]). Эк де Зульцбах ясно описывает весь процесс. «Возьми две марки чистого золота, растопи его в тигле и всыпь туда 1/4 фунта вышеупомянутого лекарства; оно будет моментально поглощено золотом и составит с ним одно целое; тогда брось туда еще 1/4 фунта лекарства, чтобы обратить все золото; истолки, затем поставь на сильный огонь, и тогда все превратится в красный порошок, похожий на киноварь или сурик. Брось одну часть его на сто частей чистой Луны, или серебра, и ты получишь великолепное золото» (Eck de Sulzbach. «Clavis philosophorum»[172]).

Некоторые алхимики следовали другому методу: они брали красную материю и, смешав ее с сублимированным Меркурием (bichlorure de mercure, или двухлористый меркурий), переваривали в реторте на легком огне, и результат, полученный ими, был тот же самый.

После брожения материя была уже способна превращать металлы. Процесс, которым простые металлы превращались в золото и серебро, назывался подсыпанием. Для этого брали металлы: меркурий, свинец и олово. Первый сильно нагревали, но так, чтобы не достигал точки кипения; два же других просто расплавляли, соединяли все три и затем в тигель бросали кусок философского камня, покрытого воском. Когда сплав остывал, находили слиток золота, по весу равный употребленному металлу, по мнению же других – меньшего веса, что зависело от качества употребленного сплава или философского камня. Восковая обертка была, как кажется, необходима, ибо, по Гельвецию, только потому не удалась его первая присыпка, что он пренебрег этой предосторожностью, как он рассказывает в своем «Veau d’or». Вторая ему удалась только потому, что он завернул камень в воск.

Теперь мы будем рассматривать символы главных процессов. Первый процесс, или «соединение», был символизирован браком царя и царицы, серы и меркурия. Пантакль шестого ключа Василия Валентина изображает царя, дающего обручальное кольцо царице, в то время как епископ их благословляет, символизируя союз. Не надо забывать, что союз этот был назван также и философским браком. В фигурах, сопровождающих «Grand Rosaire»,[173] напечатанный в «Ars Auriferae», союз этот изображен грубее – чувственным союзом короля и королевы.

«Гниение» символизировалось обыкновенно всем, что могло напомнить идею смерти или черноты, трупа, скелета, ворона и т. д. Таким образом, в «Viatorum spagyricum» гниение символизировано скелетом, стоящим в черном шаре и держащим в правой руке ворона. Пантакль четвертого ключа Василия Валентина имеет тот же смысл: он изображает скелет, стоящий на катафалке.

«Омовение» – процесс, который следует за «гниением», ассимилирован с воскресением, следующим за смертью, как белый цвет (символ жизни) следует в делании за черным цветом (символом смерти).

Восьмой пантакль Василия Валентина относится к этому процессу. Можно его комментировать, таким образом, в его двойном смысле, мистическом и алхимическом. Всякая жизнь является через процесс порчи и гниения. Зерно, положенное в землю, там гниет (по средневековой аллегории), и затем из него возрождается колос. Наше тело, опущенное в землю, в ней разрушается, но в день Страшного суда оно воскреснет. Материя, положенная в яйцо, гниет, затем возрождается, теряет свою черноту, белеет и воскресает. Два человека целятся в мишень: один достигает цели – он уяснил себе смысл символов, другой ее никогда не достигнет; это сумасшедший и мудрец Таро.

«Омовение» называлось также «белением», потому что тогда происходит в яйце внутренняя дистилляция, вследствие которой материя, омываемая постоянной циркуляцией жидкости, белеет. Это изображено в «Viatorium spagyricum». Скелеты выходят из гробов – они воскресают; масса птиц летает над ними, одни – поднимаясь, другие – опускаясь, что означает дистилляцию.

Дистилляция иногда разделялась на два процесса:

1-й – выделение паров, или сублимация; символизировалось птицей, взлетающей с поднятой кверху головой; 2-й – сгущение паров в жидкость, осаждение, или опускание; символизировалось птицей, которая снижается с головой, опущенной книзу. В «Grand Rosaire» ребенок, прыгающий кверху, выйдя из гроба, где заключен химический гермафродит, изображает сублимацию.

«Фиксация» – конечный процесс делания, во время которого появляется красный цвет; представлен в «Viatorium» новорожденным ребенком, а у Бархузена в «Liber singularis de Alchimia» – молодым царем с короной на голове, заключенным в философское яйцо. В фигурах Ламбспика Отец, Сын и Дух, царствующие в славе, имеют то же самое значение.

Глава VIIЦвета Делания. – Единогласие философов. – Главные и промежуточные цвета. – Черный цвет, гниение, «голова ворона». – Белизна. – Ирис. – Красный цвет

В течение процесса Великого Делания материя меняет несколько раз свой цвет. Эти цвета появляются один за другим в неизменном порядке; правильная последовательность цветов указывает, что делание находится на правильном пути. Уже греческие алхимики упоминали о цветах Великого Делания. Они их насчитывали четыре и ассимилировали с четырьмя сторонами света: 1) Север – чернота, черный; 2)Запад – белизна, белый; 3)Юг – лиловатость, фиолетовый; 4) Восток – желтизна, красный (см. Berthelot. «Origines de Alchimie»).

Начиная с греков, все алхимики говорили о цветах, и в этом пункте они сходились во мнениях. Их кажущееся разногласие происходит от того, что некоторые считают важными и перечисляют цвета, о которых другие не упоминают. Но эти мелкие различия относятся только к цветам второстепенным.

В действительности можно разделить цвета Делания на два класса: 1) три главных цвета, о коих сообщают все алхимики, это черный, белый и красный; и 2) цвета второстепенные и промежуточные, служащие переходом от черного к белому и от белого к красному. Так, например, раньше черного появляется пестрая смесь цветов: между черным и белым – серый, между белым и красным – зеленый, голубой, цвета радуги, или солнечного спектра, а затем – желтый, оранжевый и, наконец, красный.

Главные цвета следуют так: черный, белый, красный. Вот почему философы говорят: «Наш камень имеет три цвета: он черен в начале, бел в середине и красен в конце» (Albert le Grand. «Le Compose des composes»[174]). Также: «Этот дух, как феникс, возрождающийся из своего пепла, снова одевается в тело черное, белое, красное» («Précepte du père Abraham à son fils»[175]). Некоторые философы причисляли к главным цветам желтый или оранжевый, а иногда и цвета радуги, называемые ими ирис или хвост павлина, так что число главных цветов доходило до четырех. Но это число никогда не было увеличено; одни промежуточные цвета между белым и красным имели значение; алхимики мало говорят о тех цветах, которые предшествовали черному и переходу от черного к белому.

Символы цветов многочисленны, и весьма важно их знать. Они относятся только к трем или четырем главным цветам.

Их часто представляют четырьмя птицами: вороном, изображающим черный цвет, лебедем – белый цвет, павлином – цвет ириса и фениксом – красный цвет.

Такое изображение они имеют в пантакле девятого ключа Василия Валентина.

Иногда феникс замещается царем, держащим скипетр, как в пятой главе немецкого перевода сочинения «Crede mihi» Нортона. Цвета символизировались четырьмя временами года: весной, летом, осенью и зимой (см. восьмой ключ Василия Валентина), а равно и металлами, причем Сатурн, или свинец, соответствовал черному, серебро, или Луна, – белому, медь – красному, Марс, или железо, – ирису. Теобальд Гогланд в своем трактате «Des difficultés de l’Alchimie»[176] говорит об аллегориях философов, что в начале варения, когда камень черен и почти сырой, его называют свинцом, когда же, потеряв черноту, он начинает белеть, его называют оловом, а затем – золотом, когда он принимает красный цвет.

Воздействия, о которых мы уже говорили с точкизрения процессов, суть следующие: 1-е – влияние Меркурия тотчас после разведения огня в продолжение двадцати дней характеризуется пестрой окраской материи; на тридцатый день начинает преобладать зеленый цвет, и только на сороковой – появляется настоящая чернота; 2-е – воздействие Сатурна; обнаруживается черным цветом; 3-е – влияние Юпитера; сказывается в окраске промежуточными цветами между черным и белым; 4-е – воздействие Луны; проявляется в белом цвете; 5-е – влияние Венеры; производит зеленый цвет, затем голубой, синеватый и темно-красный; 6-е – воздействие Марса; дает окраску желто-оранжевую, цвета ириса и хвост павлина; 7-е – влияние Солнца; производит красный цвет.

Яснее выразиться нельзя, и читатель легко поймет следующее место Хёффера, приведенное нами ранее:

Выходит черный Сатурн,

Которого Юпитер, появляясь из своего жилища,

Отрешает от господства,

О чем вздыхает Луна,

То же делает и Венера,

Представляющая олово.

Более я ничего не прибавлю,

Как только то, что Марс, войдя в него,

Создаст убийственный железный век,

После которого появится

Солнце, когда оно возродится.

«Le Grand Olympe»[177]

Кроме того, цвета символизировались плодами. В следующем месте речь идет о промежуточных цветах между белым и красным и о самом красном цвете.

«Затем, установив третью степень огня, ты увидишь возрастание всевозможных прекрасных плодов, каковы: айва, лимоны и апельсины, которые вскоре превратятся в красные яблоки» («Cassette du petit paysan»).

Бернар Тревизан аллегорически говорит о цветах: «Об этом сказано, что вещь, хозяин которой красен и имеет белые ноги и черные глаза, есть Магистерий» («La parole délaissée»). И в другом месте: «Вообразите, я у него спросил, какого цвета был король. И он мне ответил, что тот был одет в сукно золотистого цвета первого тона и плащ черного бархата поверх белоснежной рубашки, под которой он имел красное, как кровь, тело» (Bernard de Trévisan. «Le livre de la philosophie naturelle des métaux»).

Наконец, цвета уподоблялись четырем элементам:

«Во время Делания появляются четыре цвета. Черный цвет, как уголь; белый, как цветок лилии; желтый, как ноги птицы, называемой копчиком; красный, как рубин. Они называют чернотой воздух, белизной – землю, желтизной – воду и краснотой – огонь» (David Lagneau. «Harmonia chimica»[178]).

Надо прибавить, что алхимики не были единодушны в применении названий элементов к цветам: один называл чернотой воздух, а другой – землю. Следующая выдержка значительно отличается в этом отношении от предыдущей: «Во время периода первого влияния камень черен, его называют Сатурном, землей и именами всех черных вещей. Затем, когда он белеет, его именуют водой и названиями всего влажного, соленого или белой землей. Когда он желтеет и выпаривается, то получает наименование воздуха, желтого масла и имена всех летучих вещей. Наконец, он краснеет, и его называют: небом, красной серой, золотом, карбункулом и именами всех красных драгоценных вещей, как минеральных, так и животных и растительных» («Clangor buccinae»[179]).

Мы теперь будем специально изучать три основных цвета: черный, белый и красный. Первым появляется черный. Алхимики распространялись об этом цвете потому, что он указывает на то, что делание находится на правильном пути: «Материя, приведенная в движение соответствующим жаром, начинает делаться черной. Этот цвет является ключом и началом Делания. В нем заключаются все другие цвета: белый, желтый и красный» (Huginus а Barmâ. «Le règne de Saturne»).

Герметические философы давали разные имена черному цвету. «Эта чернота – знак гниения; философы называют ее западом, темнотой, затмением, головой ворона, смертью» («Le Filet d’Ariadne»).

Но его главный символ был ворон. «Знайте также, что Ворон, летающий без крыльев в ночной черноте и солнечном свете, есть глава или начало искусства» (Hermès. «Les sept chapitres»[180]). Его также называли головой ворона. «Указание на это плодородие даст тот алеф, или темное начало, которое древние называли головой ворона» (Huginus a Barmâ. «Le règne de Saturne»). По словам Руйяка («Abrégé du Grand-Ceuvre»), черный цвет символизировали вороном потому, говорит он, что воронята рождаются белыми, и родители бросают их до тех пор, пока у них не появятся черные перья. Точно так же алхимик должен покинуть Делание, если чернота не появится. Это признак, что Делание не удалось и что его начать надо снова.

Думали, что мухи рождаются из гниющей грязи, а ван Гельмонт уверял, что видел, как из старого, сгнившего белья родились мыши. Эта теория применялась к трем царствам природы; начало Делания должно, следовательно, быть порчей, гниением, после чего оживленная материя совершенствуется до красного цвета. Кроме того, гниение есть символ смерти, из которой проявится жизнь. Смерть – это ночь, черный цвет; жизнь есть свет, белый цвет. Вот почему алхимики называли черный цвет гниением.

«Таким образом, первому процессу Делания дали название гниения, ибо в это время наш камень черен» (Roger Bacon. «Miroir d’Alchimie»).

Черный цвет появляется около сорокового дня после того, как начали согревать философское яйцо: «Грейте умеренно философский раствор в сосуде, запечатанном герметически, в течение сорока дней до тех пор, пока на поверхности не образуется черная материя, которая есть „голова ворона“ философов» (Alain de Lille. «Dicta Alani de lapide philosophico»[181]).

Во время черноты, согласно Филалету и Фламелю, появляется сильный запах, который обнаружится, если во время этой части Делания сосуд лопнет.

Прежде изготовления материя бывает весьма зловонна, но потом запах делается приятным, вследствие чего мудрец сказал: «Эта вода берет запах у мертвого и неподвижноготела» (Morien. «De transmutatione metallorum»[182]). Вода, о которой здесь говорится, есть жидкость, образующаяся от сгущения паров в философском яйце. И действительно, из материи черного цвета отделяются пары желтые, красные и зеленые, которые наполняют яйцо. Этот газ, смешанный с парами воды, сгущается и снова падает на материю. Наконец газ более не выделяется, появляется полная чернота, все успокаивается.

Алхимики гораздо менее распространялись о белом цвете. После черного цвета вскоре появляется серый цвет. «Цвет серый является после черного» («Note manuscrite en marge de la Bibliothèque des philosophes chimiques»[183]). После этого постепенно появляется белый цвет.

«Признак совершенной белизны есть маленький, очень тонкий кружок, появляющийся вверху сосуда в то время, когда цвет материи переходит в оранжевый» («L’Echelle des philosophes»[184]). Затем этот круг увеличивается и испускает белые лучи, тонкие, как волосы (откуда иногда появляется название: волосяная белизна); сходясь в центре, эти нити, размножаясь, окрашивают в конце концов всю массу в белый цвет.

Фламель говорит в своей книге, что белизна есть символ жизни, а чернота – смерти, и вследствие того он представил в своих иероглифах кладбища Невинных тело, дух и душу, или материю камня, как мужчин и женщин, одетых в белое или воскресающих из гробов, чтобы обозначить живительную белизну, являющуюся после смерти, черноты, гниения.

Философы дали много названий белизне. Что касается аллегорий и символов белизны, то Пернети их великолепно разрешает в своем «Dictionnaire mithohermétique»:[185] «Философы говорят, что, когда появляется белизна на материи Великого Делания, значит, жизнь победила смерть, что их „Царь“ воскрес, что земля и вода сделались воздухом, что это – воздействие Луны, что их „дитя“ родилось, что небо и земля бракосочетались, потому что белизна указывает на союз, или брак, устойчивости и летучести, женского и мужского».

Что же касается красного цвета, то алхимики говорят о нем мало. Он означает счастливый конец Делания. Материя высыхает совершенно и трансформируется в порошок ярко-красного цвета. Нагревают сильнее, чем это делали до сих пор, разбивают яйцо и получают философский камень. «Когда камень, достигший красного цвета, начинает разрываться или давать трещины и надуваться, его ставят пережигать на отражающую печь, где он окончательно затвердевает» (Arnold de Villeneuve. «Novum lumen»[186]).

Символ оконченного Делания – это треугольник, обращенный вершиною вниз, с крестом, находящимся над его основанием. Он изображен в 12-м ключе Таро.

Теперь, когда Великое Делание нам известно на практике и в символах, мы можем понять следующие слова, которые раньше нам показались бы лишенными смысла, если не смешными. Эксимиданус говорит: «Мочите, сушите, черните, белите, обращайте в порошок и доведите его до красного цвета, и вы будете обладать всем секретом искусства, заключающимся в этих немногих словах. Первое черно, второе бело, а третье красно; 80, 120, 280 – два их делает, и они сделались 120. Резина, молоко, мрамор, луна = 80. Олово, железо, шафран, кровь = 120. Персик, груша, орех = 280».

«Если вы меня понимаете, вы весьма счастливы; если нет – больше ничего не ищите, ибо все заключается в моих словах» («La Tourbe des philosophes»). «Мочите и сушите» – это растворение и кристаллизация при приготовлении материи (см. гл. IV). «Чернить, белить, делать красным» есть указание на три главных цвета. «Превращайте в порошок, производя посредством огня весь процесс; всякий инструмент, могущий ранить, будет символом огня» (см. гл. V). Все остальное относится к цветам. «Первый будет черный и т. д.» – это значит, что первый процесс характеризуется черным цветом, второй процесс – белым, третий – красным. Резина, молоко, мрамор, луна – символы белого цвета. Олово, шафран, железо, кровь – символы черного и серого цветов. Числа 80, 120, 280 изображают эти три цвета; а два, их образующие, суть сера и Меркурий. Они достаточны для того, чтобы произвести все Делание, переходя постепенно через три цвета.

Хорошо еще, что алхимические трактаты не все так темны, как «La Tourbe des philosophes». И их можно понять и отличить истинное от ложного при небольшом навыке. Тем, кто хотел бы проникнуть глубже в изучение герметизма, мы рекомендуем обратить внимание на трактаты Альберта Великого, Роджера Бэкона, Бернара Тревизана, д’Эспанье, Фламеля, Гигинуса из Бармы, Кунрата, Раймонда Луллия, Парацельса, Филалета, Рипли, Сендивогия, Василия Валентина, Арнольда из Виллановы и Дионисия Захария; а из анонимных сочинений – на «Texte d’Alchimie» и «La Tourbe des philosophes».

Глава VIIIФилософский камень. – Проба камня. – Его свойства. – Трансмутация, или превращение металлов. – Эликсир долгой жизни. – Его действия на душу

Когда Делание достигло красного цвета, из заключенной материи получается философский камень, красный эликсир, или Великий Магистерий. Мы знаем, что материю, сделавшуюся белой – белый эликсир, – называли Малым Магистерием, но этот Малый Магистерий превращает металлы только в серебро, тогда как Великий Магистерий превращает металлы в золото и, кроме того, обладает другими свойствами; но мы будем говорить только об этом качестве.

Философский камень представляется под видом порошка ярко-красного цвета и довольно тяжелого. Между тем эти физические свойства не давали достаточных гарантий для алхимиков. Чтобы удостовериться в его качестве, они сыпали его на металлическую пластинку, разогретую докрасна. При этом камень должен расплавиться, не распространяя дыма: «Возьми чистую оловянную пластину, три ее и отполируй, положи на нее немного твоей материи и поставь на раскаленные угли. Если материя расплавится и расплывется по горячей пластине, твое лекарство совершенно; тогда возблагодари Господа» (Isaak le Hollandair. «Opera mineralia»). Гревер говорит почти то же самое: «Возьми зерно твоей материи, положи его на железную или медную пластину и нагрей ее сильно, пока она не побелеет. Если тогда не поднимется никакого дыма и взятая с огня материя ничего не потеряет ни в весе, ни в величине, то, значит, она хорошего качества» («Secretum nobillissimum»). Калид прибавляет некоторые подробности: «Когда камень закончен, кладут частичку его на раскаленную докрасна железную, оловянную или серебряную пластину. Если он расплавится и потечет, как воск, без дыма, сильно прилепляясь к металлу, – он великолепен» («Livre des trois paroles»[187]).

Счастливый алхимик, обладающий философским камнем, принимал имя адепта; он мог с этого времени употреблять в свою пользу чудесные свойства камня. Дионисий Захарий в своем «Opuscule de la Philosophie naturelle des méteaux»[188] и Филалет в «Entrée ouverte au Palais fermé du roi» признают у него три свойства: 1-е – превращать металлы в золото и в серебро; 2-е – производить драгоценные камни; 3-е – сохранять здоровье.

Греческие алхимики признавали в красном эликсире только одно свойство – превращать металлы; это только позднее ему стали приписывать некоторые другие свойства.

Алхимики не согласуются в вопросе о результате трансмутации с помощью камня. По мнению одних, получается только маленький слиток. Только часть металла обращается в золото с тем же весом.

«Из одной унции этого порошка, белого или красного, ты сделаешь Солнце в бесконечном множестве и ты обратишь в Луну всякий сорт металлов, взятых из рудника», и далее: «Ты посыплешь этой материи на тысячу частей обыкновенного Меркурия, и он будет обращен в настоящее золото» (R.Lulle. «La Clavicule»). Роджер Бэкон утверждает то же самое в конце своего «Miroir d’Alchimie». Дело в том, что камень обладает большим или меньшим достоинством, судя по тому, сколько раз его заставляли бродить: «Так что после одного процесса часть эликсира превращает сто частей все равно какого металла; после двух процессов – тысячу частей, после трех – десять тысяч, после четырех – сто тысяч, после пяти – миллион и так далее до бесконечности» (Albert le Grand. «Le Compose des composes»).

Некоторые алхимики превзошли, однако, Альберта Великого. Один из них вообразил, что таким образом добытое золото может, в свою очередь, превращать металлы в золото.

Камень, по мнению алхимиков, улучшает не только металлы, но, по аналогии, излечивает человека от всяких болезней и увечий: он может таким образом продлить жизнь. Его раствор в алкоголе представляет жизненный эликсир.

Артефиус думал при его употреблении прожить 1000 лет. Жан де Ласниоро уверяет даже, что он воскрешает мертвых: «Я вам говорю правду, если бы полумертвый человек мог любоваться красотой и достоинствами нашего камня, то всякий род увечья удалился бы от него; если бы даже он был в агонии, и тогда он бы воскрес» (Jean de Lasnioro. «Tractatus aureus de lapide philosophico»[189]). Некоторые философы давали подробности о лечебном действии философского камня. Согласно указаниям Арнольда из Виллановы: «Он сохраняет здоровье, увеличивает мужество; старика делает молодым человеком. Он изгоняет всякую едкость, он устраняет яд из сердца, он смачивает артерии, укрепляет легкие, очищает кровь и исцеляет раны. Если болезнь началась месяц назад, он исцеляет от нее в один день; если болезнь тянется год, он исцеляет от нее в 12 дней. Если человек болен уже несколько лет, то излечивает в течение одного месяца» («Le Rosaire»). Анонимный автор «De l’Aurora consurgens»[190] приписывает ему свойства еще более необычайные: «Он исправляет испорченные, кислые вина, уничтожает ненужную растительность, морщины и веснушки; он дает женщинам молодое лицо, облегчает роды, а в виде пластыря делает выкидыш; он гонит мочу, возбуждает и дает половую силу; уничтожает опьянение; возвращает память…»

Кунрат допускает его влияние не только на тело, но и на дух и душу. «Если дать камень больному, то он выгонит из него все болезни, как душевные, так и телесные. Он изгоняет проказу, водянку, эпилепсию, апоплексию, глухоту, слепоту, сумасшествие, гордость и невежество» (H. Khunrath. «Confessio de chao-physico-chimicorum»). Также: «С помощью Всемогущего Бога этот камень вас освободит и сохранит от всех болезней, как бы велики они ни были; он предохранит вас от тоски и огорчений и от всего, что могло бы повредить вашему телу и духу» (Hermès. «Les sept chapitres»).

Он не только исцеляет испорченную нравственность, но увеличивает способность понимания и дает могущество управлять природой и видеть Бога в Его славе.

«Он мне сказал, что, если в течение 9 дней последовательно я буду употреблять по 9 зерен камня, я буду одарен разумом ангела и мне будет казаться, что я в раю» («Cassette du petit paysan»). Спербер идет далее: «Наконец, он очищает и иллюминует так тело и душу, что тот, кто его имеет, видит как в зеркале все движения небесных созвездий и влияния светил, даже не глядя на небесный свод, с закрытыми окнами своей комнаты» (Sperber. «Isagoge de materia lapidis»[191]). Одним словом, адепт может наблюдать невидимое небо, закрытое для других людей.

Ранее приводилось мнение, что философский камень производит драгоценные камни, соединяет несколько маленьких жемчужин в одну; наконец, «Clangor Buccinae» нам повествует, что он чудесным образом расплавляет стекло.

Этим мы закончим наш труд и позволим себе утверждать, что лица, внимательно его прочитавшие и удержавшие в памяти главные его черты, будут в состоянии понять какой угодно трактат по алхимии, насколько бы он ни был аллегоричен.

Приложение

Предыдущая Стр. 13 из 22 Следующая

Часть IIТеория

Альбер ПуассонТеории и символы алхимиков[53]

Введение

Часть перваяТеории

Глава IIАлхимические теории. – Единство материи. – Три принципа: «сера», «ртуть», «соль», или «мышьяк». – Теория Артефиуса. – Четыре элемента

Глава IIIСемь металлов. – Их составы. – Их бытие. – Центральный огонь. – Цикл формации. – Планетное влияние

Глава IVМистическая алхимия. – Теории мечтателей. – Алхимическая каббала. – Тройное применение герметической теории. – Святилище

Часть втораяСимволы

Глава IIСимволы алхимии. – Материя, три начала, четыре элемента, семь металлов и их символы

Глава IIIТеория Великого Делания. – Материя Великого Делания. – Сера и Меркурий. – Их символы. – Драконы Фламеля. – Список герметических символов Серы и Меркурия

Глава VФилософское яйцо и его символы. – Печать Гермеса. – Атанор. – Огонь философов. – Степени или градусы

Глава VIIЦвета Делания. – Единогласие философов. – Главные и промежуточные цвета. – Черный цвет, гниение, «голова ворона». – Белизна. – Ирис. – Красный цвет

Глава VIIIФилософский камень. – Проба камня. – Его свойства. – Трансмутация, или превращение металлов. – Эликсир долгой жизни. – Его действия на душу

Приложение

Оглавление