[21]. В нескольких купленных мною книгах описывалось, как аль-Мамун приказал братьям проверить, правильно ли греки измерили окружность земного шара. Ученые отправились в пустыню и протянули веревку от точки, в которой они наблюдали появление Полярной звезды, к точке, где положение Полярной звезды отличалось от предыдущего на один градус. Полученный результат они умножили на 360, получив в результате длину окружности в 24 тысячи миль, подтвердив (так им, по крайней мере, казалось) точность подсчетов древнегреческих ученых. После своих собственных наблюдений за светилами я сомневался в правильности данного результата. Лично я считал, что длина окружности почти 25 тысяч миль. Впрочем, это было несущественно. Куда больше меня взволновало то, что я увидел людей, разделяющих мои интересы к астрономии.
Два чувства переполняли меня — страх и восторг. Именно поэтому я и вскрикнул, не в силах сдержать себя.
— Что это было? — проворно вскочил с земли Паладон.
— Звук донесся с того дерева, — спокойно ответила Айша. — Если ты не заметил, на нем сидит иудей. И если бы вы, любезные философы, не были столь поглощены обсуждением ваших научных изысканий, то непременно сами бы его заметили, — она хихикнула и тронула поводья. Иноходец принялся топтаться на месте, перебирая ногами.
Я во все глаза смотрел на лица Азиза и Паладона, которые, задрав головы, с изумлением взирали на меня. Сам не знаю, как я не упал, столь сильно била меня дрожь.
— Клянусь Всевышним, она права, — протянул Паладон. — И впрямь иудей. Иудей на смоковнице. Никогда в жизни такого не видел. А ну-ка отвечай, иудей, что ты там делаешь? Зачем ты забрался на смоковницу?
От страха я лишился разума.
— Я никому ничего не скажу! Клянусь, я буду молчать, — стуча зубами, проговорил я.
— О чем ты будешь молчать? — улыбнулся Паладон.
— Об эксперименте братьев Бану Муса, который вы пытаетесь повторить. Про измерение окружности земного шара. — Стоило этим словам сорваться с моих губ, как я тут же понял, что зря это сказал.
Приятели продолжали улыбаться, но прекрасное лицо Азиза сделалось встревоженным, а Паладон теперь смотрел на меня с подозрением.
— Азиз, ты разве упоминал сейчас братьев Бану Муса? — ледяным тоном осведомился Паладон.
— Вроде бы нет, — отозвался Азиз.
— И я тоже. Спрашивается, откуда иудей на смоковнице знает, чем мы занимаемся? А ну-ка отвечай, иудей! Тебя отправил шпионить за нами отец Азиза?
И тут я свалился с дерева. В полете я стукнулся головой о ветку и потерял сознание. Придя в себя, я обнаружил, что девочка, которую называли Айшой, отирает мне лоб полотенцем, смоченным в розовой воде. Чадра сбилась, и я увидел ее лицо — столь же прекрасное, как и у ее брата, вот только чуть более округлое, да и чертами помягче. Цвет ее кожи был светлее, чем у Азиза, напоминая оттенком пергамент. На левой щеке у нее чернела родинка, приходившая в движение всякий раз, когда Айша улыбалась, а глаза были как у лани — карие с точечками на радужке. Меня мучила дурнота и слабость. За спиной Айши я разглядел Паладона и Азиза. Они осматривали мои котомки.
— Очень странно, — задумчиво произнес Паладон, — зачем он набил себе сумки цветами и камнями?
— Спроси его, — отозвалась Айша, — он пришел в себя. — Она потрепала меня по плечу. — Не бойся. Расскажи им. Они не сделают тебе ничего дурного.
— Они мне нужны… я занимаюсь алхимией… делаю снадобья, — выдавил я из себя.
Паладон с Азизом молча переглянулись, словно обмениваясь друг с другом мыслями. Наконец Азиз подошел ко мне и присел рядом на корточки.
— Ты кто? — ласково спросил он.
Я посмотрел ему в глаза и не увидел там ничего кроме сочувствия.
— Я учусь в школе… при синагоге…
— Вам преподают там алхимию и астрономию? Кстати, мы нашли твою астролябию.
— Нет, — помотал я головой, — алхимией и астрономией я занимаюсь в свободное время. Это мое увлечение.
— Увлечение? — Азиз изумленно выгнул брови.
Я кивнул. У меня внезапно возникло странное желание провести пальцем по его щеке.
— И ты знаешь о братьях Бану Муса? И о том, как измерить окружность Земли?
— Да, но, по-моему, братья ошибались, — ответил я. — И греки тоже ошибались. Они не принимали во внимание движение небесной сферы, на которой находится Полярная звезда. Поэтому к результату подсчетов надо добавить еще одну тысячу миль. Ну, или почти тысячу. Не могу сказать точно. Мне не хватает инструментов. Приходиться делать их самому, но получается так себе. Сами видите, какая у меня астролябия.
— Так ты сам ее сделал? Сколько тебе лет?
Я ответил, и Азиз потрясенно покачал головой:
— Мы с тобой одногодки, а ты столько всего знаешь. — Его огромные глаза блестели. Мне хотелось в них утонуть.
Паладон оставил в покое мои котомки и тоже присел рядом со мной. Они с Азизом многозначительно переглянулись, после чего Азиз кивнул.
— Самуил, — промолвил Паладон. — Тебя ведь зовут именно так? Это имя выткано на котомках… Мы с Азизом считаем, что ты весьма незаурядный юноша, и нам повезло, что мы с тобой встретились. Ты понапрасну тратишь время в своей школе при синагоге. Тебе нужно вступить в нашу академию. Пока в ней состоят только два человека, но ты можешь стать третьим. Если тебе, конечно, интересно наше предложение. А то откуда нам знать, вдруг ты хочешь стать раввином?
— Вот этого как раз мне хочется меньше всего, — с жаром ответил я. Никогда прежде я столь ясно не осознавал, что жизнь, уготованная мне отцом, не для меня.
Паладон с Азизом рассмеялись. Айша по-прежнему отирала мне лоб. Она улыбнулась мне, а когда два друга отошли и явно не слышали нас, прошептала мне на ухо:
— Мне кажется, ты очень храбрый. А Азиз еще считает, что ты очень красивый. Я так рада, что ты согласился поселиться в доме моего отца. Не бойся Паладона. Вся моя родня считает, что он очень хороший. И я тоже так думаю.
Последнюю ее фразу я едва разобрал. Она была словно короткий вздох, который унес прочь ветер.
Только тут я понял, на что согласился и что за новый мир ожидает меня впереди. Каждый алхимик мечтает о том чудесном моменте, когда в процессе трансмутации ему удастся превратить сурьму в золото. Именно это и должно было сейчас произойти с моей жизнью.
Глава 3
В которой я рассказываю, как учился вместе со знатными особами, и о том, как неоплатоник и суфий помог двум юношам побывать в раю.
Человек, которого визирь Салим избрал в наставники своему сыну, получил образование в Каире. Звали его Дауд ибн Саид. Я никогда прежде не встречал философов с такой внешностью. Саида отличала непомерная тучность. Голову его венчал огромный розовый тюрбан, а отечное лицо обрамляла борода, которую философ красил хной. Кроме того, он был страшно ленив и днем любил поспать. В свободное ото сна время он валялся на подушках, закусывая пресным хлебом с чечевицей или лакомясь фруктами и сластями. При этом Саид был весьма образован. Будучи последователем Ибн Сины и учения Аристотеля, он придерживался широких взглядов и восхищался работами неоплатоника, врача и мудреца ар-Рази. Ибн Саид мечтал написать труд, который примирит взгляды и постулаты этих двух великих философских школ. К величайшему сожалению, его работа шла ни шатко ни валко: уж слишком много времени у Саида уходило на лакомства и сон, а в перерывах между ними ему требовалось заниматься образованием Азиза, Паладона и теперь уже и меня.
Он проникся ко мне симпатией в первый же день, тот самый день, когда я познакомился с Паладоном и Азизом у смоковницы. Вплоть до самого вечера я оставался с ними. Поскольку мне было все еще нехорошо после падения, меня посадили на иноходца, которым правила Айша. Паладон и Азиз продолжали возиться со своей веревкой. С заходом солнца мы добрались до стоявших кругом пестрых шатров. В одном из них сидел ибн Саид. Он лузгал дынные семечки, сетуя на то, что ничего более вкусного и питательного не нашлось. Мудрец внимательно выслушал мой рассказ о придуманной мной системе расчета. В час ночи, когда показалась Полярная звезда, он проверил мою систему на практике и с серьезным видом кивнул.
— Ну, — с нетерпением в голосе спросил Азиз. — Он прав?
— Его метод расчетов весьма остроумен, но нам нужно провести дополнительную проверку. Надо свериться с математическими таблицами и армиллярными сферами[22]. Все они есть дома у твоего отца.
— Но он может остаться с нами? Учиться с нами? — Мне показалось, что Азиз был куда более взволнован, чем я.
— Разумеется, — рассеянно ответил Саид. Все его внимание сейчас было сосредоточено на кусках оленины, которые слуги несли к жаровне. — Он очень умный юноша.
После возвращения в город меня ждало еще одно испытание, куда более сложное: разговор с визирем Салимом. Его вытянутое печальное лицо совершенно ничего не выражало, и по окончании беседы я вышел из его кабинета весь мокрый от пота. С несчастным видом я присел у фонтана во внутреннем дворике, приготовившись к тому, что меня сейчас выставят вон. Так я и сидел там, пока ко мне не подбежал Азиз. Его глаза сияли.
— Ты ему понравился! — воскликнул он. — Понравился! — повторил Азиз и поцеловал меня. В первый раз.
Не думаю, что столь пышная процессия когда-либо посещала наш квартал. Визирь Салим взял с собой эскорт, который обычно брал, отправляясь на переговоры в соседнюю державу. Впереди шли музыканты, которые били в барабаны и трубили в трубы, возвещая о приближении визиря. За ними следовал отряд конников, одетых в красные плащи и доспехи. Далее вышагивали четверо обнаженных по пояс раба-нубийца, чьи умащенные маслом тела блестели на солнце. Нубийцы держали шелковый балдахин над головой визиря: будучи человеком слабого здоровья, он всячески пытался его укрепить и потому предпочитал ходить пешком. За ним на белых конях ехали мы с Азизом и Паладоном. (Я был одет в кремового цвета джеллабу, а на голове у меня красовался тюрбан.) Замыкал процессию отряд пехотинцев. Их доспехи позвякивали при ходьбе, а на копьях, что они держали на плечах, развевались флажки.