Стараясь выглядеть решительно и вместе с тем беззаботно, мы спешились. Азиз вежливо поклонился — элегантно, но, памятуя о положении, которое теперь занимал, не очень-то и низко. Мне показалось, что за тканью тюрбана, скрывавшего лицо Сида, мелькнула белозубая улыбка. Он ответил моему другу точно таким же поклоном, не склонившись ни на йоту ниже, ни на йоту выше принца. Затем рыцарь распрямился и протянул руку. Тут же подскочил слуга с серебряным подносом, на котором стояло два кубка с шербетом. Один Сид взял сам, а второй слуга подал Азизу.
— За союз Сарагосы и Мишката! — проревел воин так, чтобы услышали войска. — И за завтрашнюю победу!
Он осушил свой кубок залпом, прежде чем Азиз успел пригубить напиток.
— Благодарение небесам, наконец можно отдохнуть, — пробормотал Сид. — Дайте мне пять минут, а потом можете зайти ко мне в шатер. — С этими словами он повернулся к нам спиной. — Добро пожаловать! — весело крикнул он и, махнув нам рукой, исчез за пологом.
Азиз во все глаза уставился ему вслед. От возмущения он потерял дар речи.
— Он и не думал оскорблять тебя, — я взял принца под руку. — Мы же в военном лагере, среди солдат. Наверно, придворные церемонии тут не в чести. Здесь все гораздо проще.
— Он простой грубый воин, — Паладон попытался улыбнуться. — Все об этом знают, Азиз. И все знают о неисчислимых благородных поступках, что он совершил. Будь терпимее. Он ведь… ну… он ведь все-таки Сид… — неуверенно закончил наш товарищ.
— А я представляю эмират Мишкат, — тихо произнес Азиз.
Преисполненные смешанных чувств, мы вошли в шатер Сида. Наша первая встреча с величайшим воином ничуть не уняла наше растущее беспокойство (а в моем случае, после того как я увидел вражескую армию, страх). Зрелище, представшее перед нами внутри шатра, обескуражило еще больше.
К тому моменту, когда мы вошли, Сид уже успел снять кольчугу. Мы увидели, как он, силясь натянуть на себя джеллабу, притоптывает голыми ногами, осыпая проклятьями слугу, пытающегося помочь ему одеться. В конце концов из складок материи показалась длинная рыжая борода, столь клочковатая и колючая, что она напомнила мне заросли остролиста. Казалось, сию минуту оттуда выпорхнет стайка малиновок. Затем появился длинный орлиный нос, пара кустистых бровей и напоследок — макушка, увенчанная коротко подстриженными волосами. Пара мутных, налитых кровью глаз уставились на нас. Сид оправил джеллабу, доходившую ему до щиколоток, и расплылся в широкой щербатой улыбке.
— Я чуть не сдох от жары, пока вас дожидался. Вот, решил облачиться в одежку поудобнее. Прошу меня извинить. — Он взял у слуги лохань с водой, вылил ее себе на голову, после чего затряс бородой. Во все стороны полетели брызги.
Когда он снова посмотрел на нас, я увидел, что взгляд его чуть прояснился.
— Вы кто такие? Я ждал старого полководца, а приехали какие-то дети. Ты, — он ткнул пальцем в Азиза, — ты хоть похож на араба. Видать, ты тот самый маленький принц, за которым мне велели приглядеть… Ну а ты… — Он направил дрожащий палец на Паладона. — Ты вроде такой же христианин, как и я. Похож на норманна. Телохранитель, что ли? Святые угодники, надеюсь, ты не из этих поганых славянских евнухов? А? Если да, то какая потеря для баб! — Он заржал, после чего повернулся ко мне, разглядывая, словно какое-то насекомое. — Черт меня подери, да ты иудей. Странно. Ростовщик? Не может быть. Слишком молод. Принцев хахаль, что ли? А ты ничего такой, смазливый. — Он зевнул и, раскинув в стороны руки, потянулся, продемонстрировав широченную грудь. — Ладно, ладно. Давайте, не стесняйтесь, присаживайтесь на ковер. Выпьем вина. — Он повалился на кушетку.
С нарастающим ужасом мы посмотрели друг на друга. Словно молния нас поразило кошмарное осознание того, что наш герой, великий полководец, собирающийся повести нас завтра в бой, легендарный Сид, воплощенное благородство, чье имя гремело по всей Андалусии, — невежа и нахал, который вдобавок ко всему в данный момент еще и вдрызг пьян.
Еще один миг, и мы услышали рокочущий храп. Сид уснул.
— Этот мужлан оскорбил нас, — голос Азиза звенел холодной яростью. — Мы уезжаем.
— Не получится, — покачал головой Паладон. — Если мы хотим разгромить Альмерию, нам нужна его армия. — Впервые на моей памяти он выглядел смущенным.
— Паладон, он обозвал тебя евнухом, а меня маленьким принцем. Будь здесь мой отец, он приказал бы отрубить ему голову.
— А меня он обозвал содомитом, — пожал я плечами. — Но пойми, Азиз, Паладон совершенно прав. Мне кажется, мы слишком торопимся судить о нем. Да, он отнесся к нам с пренебрежением, но при этом разве мы можем отказать ему в проницательности? В чем именно он неправ? Азиз, ты действительно юн и малоопытен. Паладон не телохранитель, но он твой друг и отдаст за тебя жизнь. Что же до меня… Я ведь и вправду твой любовник. Думаю, он все о нас знает. У Салима есть в Сарагосе шпионы. Не исключено, что свои соглядатаи есть и у Сида в Мишкате. Откуда нам знать, может, он решил испытать нас? Принялся поносить и оскорблять, желая узнать, как мы поступим в ответ. Он же нас совсем не знает. А вдруг он хочет выяснить, из какого мы слеплены теста, прежде чем пойти с нами в бой? Вдруг мы не сдюжим?
Разговаривая, мы отвернулись от кушетки и потому вздрогнули, когда услышали, как кто-то позади нас медленно захлопал в ладоши. Обернувшись, мы увидели бородатого исполина, который, осклабившись, смотрел на нас. Изящно и вместе с тем проворно — о, как же не похож он был на пьяницу, что мы лицезрели буквально только что, — Сид вскочил с кушетки, отбросив на ковер гигантскую тень. Легкой походкой он приблизился ко мне и потрепал по волосам. Все это время он не сводил глаз с Азиза.
— А твой шельмец-иудей не так-то прост. Ума не занимать. Тебе, принц, повезло с советчиками. Это вдохновляет. Может, все же от вас и будет кое-какой толк. — Он перевел взгляд на меня. — Самуил, я наслышан о тебе и твоих волшебных снадобьях. Да, у нас есть соглядатаи, которые не зря едят свой хлеб. Эмир Мутамид — человек опытный. И я служу ему, потому что он знает, что такое честь, — совсем как твой отец, Азиз.
— Да что наемники знают о чести? — Мой друг был все еще зол. — Ты не проявил к нам должного уважения. Да и сейчас ведешь себя высокомерно.
— Меня хотят поставить на место? Ну что ж, — улыбнулся Сид.
Сделав шаг назад, он вежливо склонил голову, однако опять же не очень низко — так при дворе халифа один эмир приветствовал бы другого эмира, равного ему. Выпрямившись, он протянул руку Азизу — уже на христианский манер. Мне очень захотелось, чтобы Азиз пожал ее, ведь именно так и следовало сейчас поступить. И принц не разочаровал меня: он сделал это с величайшим достоинством. Затем лицо Азиза расплылось в обаятельной застенчивой улыбке. Я вздохнул с облегчением — как и Паладон, чью руку сейчас тряс Сид. Мгновение спустя и моя ладонь утонула в его лапище. Сид выглядел очень торжественно, и вдруг он взял и подмигнул мне. В этот самый момент я понял, почему люди идут за ним.
— Прежде чем мы успели покончить с церемониями, принц, спешу сказать, что я был потрясен, узнав о смерти Абу Бакра. Мы не были с ним знакомы лично, но встречались на поле боя — много лет назад, до того, как он перебрался в Мишкат. Хоть тогда мы и сражались друг против друга, должен признать, что он неплохо командовал своим полком. Мне очень хотелось свести с ним знакомство — думаю, мы бы стали друзьями.
— Он был тоже высокого мнения о тебе, аль-Сиди, — промолвил Азиз. — Мы очень скорбим о нашей утрате.
Я и не ожидал подобных речей от Азиза. Сейчас он говорил как опытный царедворец, притом что мы с ним всегда общались по-простому, без церемоний. Я думал, что хорошо знаю своего друга, и вот внезапно он открылся мне с новой, неожиданной для меня стороны.
Сид тоже произвел на меня сильное впечатление. Дело не только в арабском языке, которым он владел в совершенстве. С хитрой улыбкой, будто бы извиняясь за былую грубость, он неожиданно процитировал строки из знаменитого стихотворения мастера любовной лирики Аббаса ибн аль-Ахнафа[41], кое-что в нем умело поменяв, сообразно обстоятельствам:
Дай руку мне, мы станем вновь друзьями,
И вместе проклянем былые мы обиды,
Ответь моей мольбе, и снадобьем мне станет
Ответ твой. Тут же исцелит печаль мою он
И тоску прогонит.
Даже Азиз не смог сдержать улыбки. Мне подумалось, что не зря говорят об обманчивости первого впечатления. Сид отнюдь не был грубым, нахальным, бесцеремонным воякой — это был лишь образ, который иногда бывал ему полезен. Прославленный герой оказался начитанным, образованным и обаятельным — причем расположить к себе он мог кого угодно, хоть придворного, хоть простого воина. Он знал, как это сделать, — для того, чтобы я проникся к нему симпатией, ему оказалось достаточно всего лишь вовремя мне подмигнуть. Я мог легко представить, как грубость Сида, которой оскорбился Азиз, привлекала на сторону героя Андалусии простых воинов.
Великий полководец хлопнул в ладоши и присел рядом с нами на кушетку. Откуда ни возьмись в шатре появились слуги, тащившие нам разные яства, закуски, фрукты и вино. Коронным блюдом оказались два жареных фазана, фаршированные перепелками, которые, в свою очередь, были фаршированы вьюрками. И это в военном лагере, накануне битвы, когда враг находился всего в миле от нас! Вошли изящные темнокожие рабыни. Лица их были прикрыты полупрозрачными вуалями. За исключением этих вуалей на них практически не было одежды. Девушки опустились рядом с нами на колени, они нам подносили серебряные кубки для омовения рук, наполняли чаши с вином и подкладывали в тарелки еду. Сид полулежал на кушетке. Он ел и пил от души. В джеллабе и тюрбане он походил на андалусца куда больше, чем мы в наших кольчугах. Я никак не мог до конца осознать, что передо мной вовсе не бескультурный рыцарь-северянин. Видно, за долгие годы, прожитые в Сарагосе, он перенял наши обычаи и привычки. Он даже