Брови старухи удивленно поползли вверх. Она было открыла рот, чтобы ответить, но ей помешал внезапно вскочивший молодой человек в безрукавке. Им оказался бывший пастух Пако Куэльяр, ныне член революционного совета. Пинсон вспомнил, что Мария обозвала Пако говнюком. Губы бывшего пастуха презрительно кривились, а в глазах полыхала злоба.
— Что это ты такое собрался сказать бабушке Хуаните? Мы, получается, не шибко тебя достойны, так? И вообще, чего это ты тут раскомандовался? Ты же не из нашего города!
Выдержав его взгляд, Пинсон спокойно ответил:
— Вы правы, синьор Куэльяр, я не из вашего города. И, как вы совершенно верно отметили, я не имею ни малейшего права отдавать здесь кому-либо распоряжения. Именно поэтому я решил обратиться к почтенной донне за советом, надеясь, что ей под силу решить, какая от меня может быть польза.
— Знаешь, что я тебе скажу, сеньор политик, профессор или кто ты там есть? Думаешь, я тебе верю? Да ни хера!
— Пасито! Следи за языком! — прикрикнула на него Хуанита.
— Бабушка, при всем моем уважении к вам, хотелось бы обратить внимание на то, что я здесь единственный законно избранный представитель власти, поэтому выслушайте меня, прежде чем позволите этому экстранхера водить вас за нос. Вы все! Слушайте меня, — он развел руки в стороны, будто собирался одним махом обнять всех присутствовавших. — Я хоть кому-нибудь из вас давал повод усомниться в себе? Может, кто-нибудь здесь не знает, как я трудился до седьмого пота на благо города? — Взявшись одной рукой за отворот жилетки, он воздел другую вверх, как заправский оратор. — Денно и нощно я пекся о народе. И сейчас, в минуту опасности, я не бросил вас. Я с вами. Как думаете, почему я решил присоединиться к вам?
— Наверно, чтобы потом рассказывать нам всем, какой ты у нас герой, — пренебрежительно усмехнулась бабушка Хуанита.
Пако дернулся так, словно ему закатили пощечину. Лицо его сделалось красным от гнева. Бабушка Хуанита сдвинулась на самый край скамьи и поманила Пако рукой, чтобы тот наклонился к ней. Как только Куэльяр нагнулся, старуха что-то зашептала ему на ухо. Пинсон расслышал ее слова только потому, что стоял рядом.
— Пасито, я хорошо тебя знаю. Твоя мать дружила со мной, и ты еще мальцом сидел у меня на коленях. Ты уже тогда был слишком высокого мнения о себе. Сейчас ты ведешь себя недостойно. Зачем? Потому что сархенто обещал нас не трогать? И сейчас, когда поднялась стрельба, ты перепугался, решив, что совершил большую ошибку? Возьми себя в руки, если не хочешь опозориться. — Помолчав, Хуанита резко добавила: — Даже не пытайся меня застращать. Мы сейчас не в городе, а я — не алькальде Сулуага, из которого ты вьешь веревки.
Не без усилия разогнувшись, старуха громко, так, чтобы слышали все, произнесла:
— Профессор Пинсон, если вы хотите со мной поговорить, я готова вас выслушать. Однако я хочу позвать с собой моего старого друга Эктора Гарсиа, управлявшего нашим городом на протяжении многих лет, а также Пако Куэльяра. Он молод, а кроме того — член революционного совета, о чем любезно нам постоянно напоминает. Мы должны его уважать. Мы втроем представляем наш город.
— Как скажете, донна Хуанита, — сразу согласился Пинсон, поняв, что теперь у него есть союзник. — Я буду крайне признателен, если вы сможете помочь мне советом.
— Если уж зашла речь о представителях, тогда я тоже пойду, — упрямо вскинув голову, поднялась Мария, державшая за руку Томаса. Она с презрением смотрела на Пако, со злобой взиравшего на нее.
— Сядь на место, женщина, — прошипел он. — Кого ты здесь собралась представлять?
— Хороший вопрос, Пако. Я же вроде не местная, так? Кукушка. Именно так ты меня назвал, когда прошлым летом устроил охоту на ведьм. Помнишь, как ты искал шпионов и двурушников? Ты бы меня отправил за решетку к монахиням, если бы не Эктор, который заявил, что у тебя нет ни малейших доказательств моей вины. Вероятно, он с бабушкой Хуанитой невысокого мнения обо мне, как, собственно, и все остальные, но они хотя бы справедливые. Именно поэтому бабушка Хуанита позвала поговорить с профессором такого гада, как ты. Бабушка Хуанита, ответьте, разве я не права? Сейчас мы все заложники, мы все равны между собой, и потому даже у кукушки должно быть право голоса. Ведь речь идет о нашей общей судьбе!
Старуха пожала плечами:
— Мария, ты напрасно думаешь, что тебя все ненавидят. Не все рассуждают, как Пако. Я тебя плохо знаю, но вижу, что ты готова помогать другим, и это заслуживает восхищения. Хочешь к нам присоединиться? Я не возражаю. Кроме того, — Хуанита хитро улыбнулась, — ты ведь вроде подружилась с профессором, а он заслуживает звания кукушки больше тебя… Может, ты поможешь нам лучше его понять. — Поднявшись, она обратилась к заложникам: — Оставайтесь на своих местах и сидите тихо. А то еще рассердите нашего отважного охранника. А мы пока послушаем, что нам скажет этот политик из Валенсии.
Они уединились в приделе Пресвятой Богородицы. Бабушка Хуанита опустилась на предназначавшийся для священника табурет, стоявший под статуей Девы Марии, улыбавшейся в мерцании свечей, которые держали Эктор Гарсия, Пако и Пинсон.
Пинсон объяснил, в каком положении они оказались. Его внимательно выслушали. Старик Гарсия, узнав об убийстве священников и монахинь, осенил себя крестным знамением. Бабушка Хуанита лишь медленно покачала головой. Когда профессор поведал им о взрывчатке, заложенной в мечети, Пако выругался и принялся шагать по нефу взад-вперед. Мария сидела молча, обнимая Томаса.
— Так что там с переговорами, профессор? Если они вообще состоятся. Как думаете, фашисты согласятся на условия сержанта Огаррио? Я так понимаю, это наша единственная надежда, — произнес Эктор.
— Есть шанс, дело выгорит, — пожал плечами Пинсон, — но только если Огаррио удастся убедить фалангистов в том, что вы действительно священники и монахини. Что будет дальше, после того как фашисты предоставят ему коридор для отхода, я не знаю. Обман ведь быстро раскроется. Впрочем, уверен, на этот случай у него есть план. Он не дурак.
— Что-то голос у вас не шибко уверенный, — фыркнула бабушка Хуанита.
— Вы совершенно правы, — не стал спорить Пинсон. — Вероятность того, что фашисты пойдут на переговоры, невелика. Они предпочтут безоговорочную капитуляцию.
— Одним словом, начнется бой, после чего Огаррио со своими бойцами подорвут нас вместе с собором? Вы это хотите сказать? Не бойтесь нас напугать. Мы хотим знать правду.
— Я не исключаю того, что переговоры состоятся, — ответил Пинсон. — Я лишь сомневаюсь, что Огаррио добьется того, что хочет. Скорее всего, ему удастся договориться о временном перемирии. Оно фалангистам на руку. Так они выиграют время, чтобы хорошенько подготовиться к штурму.
— Однако для нас перемирие ничего не изменит, если Огаррио не удастся получить желаемое, — промолвил Эктор. — Он просто подорвет собор несколько позже — и все.
— Это верно, — согласился Пинсон, — впрочем, перемирие на руку не только фашистам, но и нам. У нас будет время, чтобы придумать план, как отсюда выбраться. Также, донна Хуанита, мне бы хотелось, чтобы вы приободрили людей. Вы не должны выказывать ни малейших сомнений в том, что переговоры пройдут без сучка без задоринки. Пусть народ в это поверит: пока жива надежда, мы можем не опасаться паники. Ведь если она поднимется, люди натворят глупостей.
— И какие же глупости, с вашей точки зрения, они могут натворить? — поинтересовалась ледяным тоном бабушка Хуанита.
— Не знаю, — Пинсон пожал плечами. — Устроят бунт, попытаются пойти на прорыв… Это будет самоубийством. Если мы рассердим Огаррио, пощады от него не жди. Он безжалостный человек и расстреляет столько, сколько нужно, чтобы нагнать страху на остальных. Как минимум он усилит охрану, и тогда о побеге придется забыть. С другой стороны, покуда он считает нас послушными, охранять нас будет один лишь Фелипе, и если у нас появится возможность бежать, то мы уж сумеем ею воспользоваться. Слушайте, я знаю, вы хотите сказать людям правду, но поймите, среди заложников в основном женщины и дети. Чем меньше они будут волноваться, тем лучше для всех нас.
— Так что будем делать? — Руки Пако дрожали, а на лбу выступили бисеринки пота. — Наврем людям с три короба — скажем, что все в порядке? Ничего лучшего вы не придумали?
— Сеньор, я клоню к тому, что нам надо выиграть время, — умиротворяющим тоном произнес Пинсон. — Будем смотреть в оба и ждать благоприятного случая, чтобы улизнуть.
— В отряде всего тридцать солдат, — сказал Пако. — Нас тоже тридцать. Охранник — один. Не надо держать нас за трусов.
— Простите, сеньор, но даже самому отважному из храбрецов не под силу открыть дверь, запертую снаружи на засов, и защитить женщин и детей от пулеметов, которые стоят на парапетах.
— Бабушка Хуанита, я же говорил, что с этим человеком надо быть настороже, — прорычал Пако. — Вот мы его выслушали, и что дальше? Что он нам предлагает? Сидеть сложа руки и ничего не делать?
— У тебя есть идеи получше, Пако?
— Может, и есть. Завяжем драку с охранником. Пальнем из его винтовки. Выстрел привлечет внимание Огаррио, и он отправит кого-нибудь посмотреть, что происходит. Чтобы попасть в собор, им придется открыть дверь, верно? Один из нас попробует сбежать. Могу я. Сейчас темно, я легко проберусь к стене за семинарией. За ней множество козьих троп — мы в детстве там все облазали. Я свяжусь с фалангистами, расскажу им, что монахинь расстреляли, что у Огаррио всего тридцать человек… Если договоримся, приведу обратно бойцов — по тем же козьим тропам… Нас спасут…
— То есть ты пойдешь на сделку с фашистами? — прищурилась старуха.
— А почему бы нет? Кто нам сейчас враг? Бандиты-сталинисты! Кроме фашистов, нам никто не поможет. Ну, как вам мой план? Что скажете, сеньор Гарсия? Бабушка Хуанита? Ваше мнение?
Пожилая дама невозмутимо посмотрела на пастуха, после чего перевела глаза на бывшего мэра.