— Говори, Эктор.
— По мне так, план хорош, — пожал плечами старик, — если мы хотим спасти одного человека — самого Пако.
— Я с тобой согласна, — Хуанита брезгливо скривилась. — Тебе повезло, Пако. Во-первых, потому что я обещала твоей матушке, когда она была при смерти, приглядеть за тобой. Во-вторых, потому что здесь нет моего сына Хулио. Он давно уже перерезал бы тебе глотку за измену. Ради чего он сложил свою голову? Чтобы ты сдал город фалангистам? Убийцам, насильникам и классовым врагам? С ними вернутся помещики, и мы снова будем, как рабы, гнуть спины на их полях. Или ты запамятовал, что здесь творилось до революции? Да, Огаррио фанатик, он жесток, но он хотя бы готов сражаться с фашистами, а они и наши враги. Стыдись! Я лучше погибну здесь, чем стану лизать сапоги фалангистам.
— Именно это с вами и произойдет, если станете слушать Пинсона. Ищете предателя? Ну так поглядите на него. Я в два счета докажу, что он изменник.
— Я тебя слушаю, — теперь Хуанита смотрела на профессора так же холодно, как минуту назад на Пако.
— Говорит он складно, это не отнять. Однако давайте обратим внимание на его поступки. Не складывается картинка-то, — развел Пако руками. — Возьмем, к примеру, взрывчатку. Согласен, мы можем быть уверены, что ее сложили где-то там, внизу. — Бывший пастух кивнул на пол. — Мы своими глазами видели, как солдаты таскали в подвал ящики и мешки. Но, если этот профессор простой заложник, такой же, как и мы, с чего бы вдруг Огаррио начал изливать ему душу, таскать за собой, все показывать? Лично мне ответ очевиден. Пинсон помогает коммунистам. Впрочем, вы можете подумать, что я перегибаю палку со своими подозрениями. Хорошо, представим, что мы ему поверили. Коммунисты по некой неизвестной нам причине доверили ему секрет и рассказали о взрывчатке. Он потрясен. И что же он делает? Ставит нас в известность об опасности? Помогает придумать план побега? Нет, он достает книгу и начинает читать сказку! Красивую, интересную — тут я ничего худого не скажу. Мы сидим и слушаем его. Тихо, как овечки. Но зачем ему это надо? Может, на это есть какая-то причина? Может, ему отдали такой приказ?
— Сеньор Куэльяр, я вам все уже объяснил. Я не хотел, чтобы началась паника. Не хочу я этого и сейчас. Мне кажется, мы теряем драгоценное время.
— Он говорит, что мы теряем время. — Пако снова встал в позу оратора. Сейчас он напоминал провинциального адвоката, довольного удачной репликой.
«Почему он меня так ненавидит? — удивленно подумал Пинсон. — Должно быть, бабушка Хуанита права и Пако просто до смерти напуган. Или же он опасается, что из-за меня утратит свое влияние? Так или иначе, он опасен и его надо обезвредить. Несмотря на то что Хуанита совсем недавно отругала этого пастуха, сейчас она, похоже, готова ему поверить».
— Бабушка, не дайте ему обольстить себя галантным обхождением. Кто такой этот Пинсон? Что он тут делает? Кто вообще сказал, что мы на одной стороне баррикад? Да, он себя называет заложником, но так ли это на самом деле? Ни один из нас с сержантом не любезничает. Только Пинсон. Они шепчутся друг с другом при первой же возможности. Огаррио заставил всех переодеться монахинями и священниками, а вот Пинсона — нет! И теперь, когда мы услышали звуки боя и захотели узнать, что происходит, какие он стал давать нам советы? Сидеть тихо и быть послушными… Но именно это коммунистам и надо! Ничего, ничего, мы его раскусили. Может, мы и не знаем всех подробностей о его предательстве, но нам известно достаточно, чтобы ему не доверять.
— А с какой стати нам доверять тебе, Пако?! — осадила его раскрасневшаяся от гнева Мария.
— Что это значит? Шлюха! Пута! — рявкнул Пако.
Лицо Марии побледнело. Неожиданно спокойным, ледяным голосом она ответила:
— Забыл, да? Ну так я тебе напомню… Про долгие вечера у тебя в кабинете, когда я у тебя работала «секретаршей», — Мария передернула плечами. — Про то, как я правила отчеты ради того, чтобы ты клал себе в карман долю со сборов, которые город платил военному ведомству. Про сделки, которые ты заключал с продажными налоговиками, про то, как обращался ко мне за помощью, потому что сам ни черта не понимал в бухгалтерском учете. Про все… все остальное, что ты заставлял меня делать на диване у тебя в кабинете. Услуга за услугу. Ты ведь именно так говорил, обещая через знакомых на черном рынке достать лекарства, которые могли спасти моего маленького Пабло!
— Это ложь! — взревел Пако.
— Что именно? Что у меня умирал сын и ты, воспользовавшись возможностью, залез мне под юбку? Или то, что ты вор и растратчик, а я тебя прикрыла, когда Эктор стал задавать на заседании неудобные вопросы? Задавать тебе — начальнику финансового отдела!
— Погоди, Мария, что ты такое говоришь? — нахмурилась старуха. — Ты утверждаешь, что Пако воровал у города деньги? Что он надругался над тобой? Это серьезные обвинения. Либо предъяви доказательства, либо извинись.
Мария тряхнула головой.
— В этом-то вся и беда! Я же ничего не могу доказать, понимаете? Кто мне поверит? Несмотря на то, что я столько лет прожила в городе, я все равно экстранхеро, совсем как профессор Пинсон. Именно поэтому Пако может говорить о нас все, что ему вздумается, и вы ему поверите, потому что он свой, а мы для вас чужие. Я была дурой! Я славно потрудилась над отчетами, я уничтожила доказательства, уличающие его в растрате. Что же до всего остального… Мы все прекрасно знаем, что он уважаемый всеми гражданин, пример для подражания. Каждый вечер он гуляет с супругой по Пласа-дела-Реконкиста. Оба воплощение благоприличия. Кто бы мог подумать, что он способен на… Мьерда![45] Да что с вами разговаривать… — Обняв Томаса, она начала всхлипывать. — Мой малыш… мой бедный, несчастный Пабло…
— Пута! — злобно бросил Пако и с топотом выбежал из придела Пресвятой Богородицы.
Бабушка Хуанита и Эктор сидели, понурившись, на скамье, устремив взгляды в пол.
— Донна Хуанита, наверняка сказанное причинило вам боль, — тщательно подбирая слова, произнес Пинсон, — но сейчас не время искать правых и виноватых. Кем бы мы ни были, что бы ни совершили в прошлом — все это сейчас не важно. Мы оказались в одной лодке и потому должны помогать друг другу. Я был бы крайне признателен, если бы мы смогли вернуться к тому, что обсуждали в самом начале. Я прекрасно понимаю, отчего товарищ Куэльяр мне не доверяет, однако поверьте, мы с внуком точно такие же заложники, как и вы. Я отказываюсь опускать руки. И я, клянусь, их не опущу! Если у меня получится придумать, как вызволить всех отсюда, я это непременно сделаю. Сеньор Куэльяр заблуждался, утверждая, будто я предлагаю ничего не делать. Как раз наоборот. Надо выяснить слабые стороны тех, кто нас захватил, и быть начеку. Нельзя отчаиваться!
Старуха покачала головой, а Эктор резко произнес:
— Пока Пако вас не перебил, профессор, вы говорили куда как убедительней. Я согласен — надо подбодрить людей, чтобы они не вешали нос. Если придется утаить от них часть правды — что ж, так и сделаем. Только себе-то зачем лгать? А, сеньор? Судя по тому, что вы рассказали, шансов на спасение нет. Остается достойно встретить то, что нам суждено. Мы в безвыходном положении. Надо с этим смириться. Никто не посмеет упрекнуть нас в трусости.
— А я не желаю смиряться, — решительно заявил Пинсон. — Однажды я уже смирился и в результате потерял сына. Он погиб от рук точно таких же сталинистов, как и те, что взяли в заложники нас. Если бы Рауль сейчас был с нами, он бы не сдался. Вот и я тоже сдаваться не собираюсь. Я не дам погубить моего внука. Я этого не допущу, и точка.
Хуанита с интересом посмотрела на него.
— Так у вас, профессор, на войне погиб сын?
— Да. Прошлым летом в Барселоне, во время уличных боев, когда коммунисты устроили переворот, а ополчение анархистов попыталось оказать сопротивление.
— У меня, сеньор, тоже в прошлом году погиб сын. Он, как и ваш, был командиром в ополчении анархистов. Мой Хулио почти два года сражался на Арагонском фронте в колонне Дуррути[46]. Его убили в битве при Бельчите.
— Тогда, сеньора, нам обоим есть о ком скорбеть и кем гордиться.
Старуха задумчиво кивнула.
— Вы обмолвились о том, что ваш сын никогда не опускал руки, отдаваясь на волю судьбы. Думаю, то же самое можно сказать и о моем Хулио. Будь мой сын здесь, он непременно до самого последнего момента искал бы способ спасти людей. — Ее лицо исказилось от муки и тут же окаменело. — Спасибо вам, профессор Пинсон. Вы нам дали пищу для размышлений.
Она встала.
— Мы еще с вами поговорим, — сказала Хуанита. — Мне кажется, вы честный человек. А о людях не беспокойтесь. Я позабочусь о том, чтобы никто не наделал глупостей. В том числе и Пако, — чуть помолчав, добавила она. — Он вас оскорбил… Если вы в силах простить его, то сделайте это и не держите на него зла. Вы правильно сказали, сейчас не время для ссор. Что же касается всего остального, что прозвучало сегодняшним вечером… — старуха прикусила губу, — то, что я узнала от Марии, меня крайне огорчило. Все эти долгие годы мы ошибались на ее счет. Что же до Пако… Я им очень разочарована и не забуду то, что услышала. Отныне ни я, ни Эктор, ни кто-либо другой из нас не будем считать вас с Марией и вашим внуком экстранхерос. Надеюсь, это хоть как-то вас приободрит. Я все сказала. Ты согласен со мной, Эктор?
Старик пожал плечами и взял ее под руку.
— Разумеется, я не собираюсь с тобой спорить. Ты же все сказала, так? — Он поклонился Пинсону. — Буэнас тардес[47], сеньор. Как придумаете какой-нибудь план, дайте нам знать.
Пинсон опустился на скамью. На него с улыбкой взирала Богородица. «Хорошо, что я упомянул о Рауле. Это меня спасло, — подумалось ему. — Мы оба с бабушкой Хуанитой потеряли на войне своих сыновей, вот она и прониклась». Неожиданно Пинсон поймал себя на том, что впервые произнес имя Рауля, не почувствовав при этом укола вины, а одну лишь гордость.