на разговор с Салимом. К тому моменту он уже порвал и со светловолосой флейтисткой, и прочими своими любовницами. Однажды я увидел, как он выходит из мечети после пятничной молитвы, смущенно прижимая к себе котомку с Кораном. Только тогда я понял, сколь серьезны его намерения. Желая помочь другу, я настоял на том, чтобы тот поговорил с Саидом: мне хотелось, чтобы наш учитель рассказал ему о Священных Писаниях ислама. И вот настал день, когда визирь назначил Паладону аудиенцию. Я стоял со своим другом у входа в залу. Паладон очень волновался.
— Он никогда не поверит в мою искренность.
— Просто расскажи ему о своей любви, — посоветовал я.
— К Айше или Аллаху?
— Думается мне, друг мой, ты должен убедить его, что для тебя это одно и то же.
Паладон с мрачным видом кивнул. Он был одет лишь в джеллабу, но сутулился так, словно на него давил вес тяжелого доспеха.
— Ты говорил, что есть лишь один Бог.
— И Аллах одно из Его имен, — ответил я, — быть может, самое лучшее.
Задумчиво кивнув, Паладон направился в залу.
Визирь славился своей проницательностью, такого обмануть непросто. И все же он ответил на просьбу Паладона согласием, причем сам вызвался преподавать Паладону основы мусульманского вероучения — эти уроки были обязательными для перехода в ислам. Салим предупредил, что может пройти целых два года, прежде чем Паладона полностью примут в умму. Он также указал моему другу, что окончательное решение будет принимать не он, Салим, а верховный факих, который устроит Паладону тщательную проверку. При этом Паладону вряд ли можно рассчитывать на снисходительное отношение факиха. Тут визирь улыбнулся и поинтересовался о «сущей мелочи»: усыпанном драгоценностями тюрбане, который загадочным образом исчез из покоев верховного факиха. Может, Паладон случайно знает о местонахождении этой вещи?
Само собой разумеется, через день тюрбан вернулся к своему исконному владельцу в медресе, но мы не знали, сменил ли после этого верховный факих гнев на милость. Паладон усердно постигал премудрости ислама и никогда не пропускал пятничных молитв.
Месяц спустя Салим собрал домочадцев и объявил об официальной помолвке Паладона и Айши. Чуть позже мы узнали об условиях, поставленных визирем перед нашим другом. Во-первых, Паладон должен был убедить его в искренности своего намерения принять ислам (поскольку беседа с Салимом прошла успешно, мы считали, что в этом отношении полдела уже сделано). Во-вторых, мой друг должен был доказать, что повзрослел, и для того покончить с ночным вылазками и прогулками в поисках приключений, в том числе и любовных. Визирь был готов отдать свою дочь лишь за добродетельного мужчину с непогрешимой репутацией. И, самое главное, Паладон должен был хранить целомудрие. Для сохранения физического здоровья и поддержания равновесия телесных жидкостей, воздействующих на организм юноши в данном возрасте, Паладону дозволялось держать при себе рабыню, выбранную Айшой, но о порочных связях с кем бы то ни было другим моему другу следовало забыть. Паладон на все это с радостью согласился. Не возражал он и против третьего условия — целиком отдать себя профессии, чтобы иметь деньги на содержание семьи. Дело, которым занимался Паладон, было ему в радость. Более того, сейчас он являлся главным строителем нашего города, поскольку его отец Тосканий состарился, часто болел и подумывал уйти на покой. Следующее, четвертое, условие могло показаться странным, поскольку дочери в вопросах замужества голоса не имели. Однако Салим оставался непоколебим: брак состоится, только если Айша будет по-прежнему любить Паладона на момент его обращения в ислам. И наконец, согласие на брак должен был дать и Азиз, которому предстояло сменить Салима на посту верховного кади, а потом и визиря.
Последние два требования мы воспринимали исключительно как пустую формальность. Азиз был Паладону как брат, с какой стати он примется возражать против того, что его лучший друг станет членом его семьи? Что до Айши, то лишь слепой или глухой мог усомниться в искренности и силе тех чувств, которые она испытывала к своему герою и рыцарю. Мы с Азизом любили шутить о чудесном преображении нашего товарища — неутомимый искатель приключений и сорвиголова стал кротким как ягненок. По вечерам мы с Азизом нередко любовались, как околдованные любовью Айша и Паладон сидят, благопристойно взявшись за руки, и, позабыв о нас, шепчутся или просто смотрят друг другу в таза. В эти моменты мы чувствовали себя лишними.
Айше оказалось очень непросто подобрать Паладону подходящую рабыню. Закутавшись в чадру, она месяц прочесывала невольничьи рынки. Девушку, которую она выбрала, звали Феодосия, и происходила та из армянских христиан. Так получилось, что Феодосия была похожа на Айшу как две капли воды — и чертами лица, и фигурой, и цветом кожи и волос, но, в отличие от избранницы Паладона, косила на один глаз и страдала немотой. Наш друг не имел ничего против выбора Айши. Мы с Азизом не сомневались, что Паладон думает только об Айше, когда делит с Феодосией постель.
Так бы спокойно и текла наша жизнь дальше, если бы не эмир Абу. Месяцев через восемь после победы над Толедо и Альмерией он решил, что в знак благодарности Аллаху за дарованную нам победу необходимо построить мечеть, равную в своей красоте кордовской Меските.
Для воплощения в жизнь этого плана учредили совет, во главе которого встал Салим. На должность его советника назначили Тоскания. Однако Салим был занят переговорами о союзе против Кастилии, а Тосканий вечно болел, и потому Азиз и Паладон заняли места своих отцов.
И тут я понял, какая чудесная возможность нам представляется.
— Ты справишься? — спросил я Паладона. — Тебе это под силу?
Мы стояли на плоской вершине скалы. Согласно расчетам моего друга, пещера располагалась прямо под нашими ногами. Полуденное солнце нещадно жгло равнину Мишката, ярким светом заливая горы. Они столь четко и ясно проступали на горизонте, что словно лишались объема, отчего казалось, будто они нарисованы, как на картинке. Возникало ощущение, что стоит протянуть руку, и ты коснешься покрытых снегом вершин.
— Нет ничего невозможного, — пробормотал Паладон, чью голову прикрывал платок, защищавший от жарких лучей.
Вооружившись железным ломиком, мой друг простукивал скалу. Время от времени он опускался на четвереньки и прижимал ухо к раскаленному камню. Наконец Паладон закончил и вытер выступивший на лбу пот.
— Сложно сказать. Для верности надо бы просверлить дыру. Однако, если мои подсчеты верны и мы не ошиблись с высотой пещеры, потолок у нее должен быть тонким.
— Значит, его можно убрать и вместо него на вершине скалы поставить золотисто-голубой купол? Его будет видно с равнины!
— Теоретически да, — вздохнул мой друг. — Ладно, хорошо, это вроде должно получиться. Но ты хоть представляешь, Самуил, каких трудов это будет стоить? Разобрать завал камней у входа, заделать все трещины и расщелины в полу, выровнять стены… А купол? Это вообще отдельный разговор. Ты понимаешь, что предлагаешь взять эту гору и полностью ее видоизменить? И я сейчас не говорю о технических сложностях. Чтобы преобразить одну лишь пещеру, нам понадобятся все каменщики Мишката, и им придется работать много лет. Один лишь Всевышний знает, в какую сумму это обойдется!
— Если то, что мы придумали, понравится эмиру, ни в деньгах, ни в рабочих недостатка не будет. В результате набега на Толедо после разгрома вражеской армии Салим добыл много рабов и золота. Я ничего не путаю, Азиз?
Принц, изнывая от безделья, кидал с обрыва камешки, наблюдая, как они со стуком отскакивают от скальных выступов. Повернувшись ко мне, он пожал плечами.
— Об эмире вам нечего беспокоится. Главное — убедить моего отца.
— Но ведь ты сейчас его и замещаешь. Ты можешь хоть сию минуту отправиться к эмиру. Салим же сказал, чтобы ты решал сам.
— Хочу тебе напомнить, Самуил, что есть и другие члены совета.
— Пустое, — отмахнулся я, — придворные, которые никогда не посмеют возразить эмиру. С тобой они тоже не рискнут спорить. Согласен?
— Согласен, — Азиз явно чувствовал себя не в своей тарелке. Я увидел, как раздраженно сверкнули его глаза под капюшоном джеллабы. — Но что мне сказать Абу? Вы же собираетесь тут все переделать. А речь идет о святыне…
— О святыне, которая напоминает нам о том, как многие годы назад наши края были избавлены от захватчиков. И вот недавно мы одержали новую победу! Где еще построить мечеть, как не здесь? Мечеть во славу победы, дарованной чудом! Добытой, если верить Сиду, провидением Божьим.
— Не ехидничай, Самуил, это тебе не идет. Говори по делу. — Азиз кинул с обрыва еще один камешек.
— Я и не думаю ехидничать, Азиз. Я пытаюсь объяснить тебе, как появляются на свет легенды. Если мы воплотим нашу идею в жизнь, храм станет одним из чудес света. О нем станут рассказывать легенды. Новые легенды. В этом нет никакой ереси. Это будет мусульманская мечеть, возведенная во славу Аллаха, и одновременно она станет памятником всем нашим убеждениям. В ней будут сокрыты тайные символы. В них мы запечатлеем историю сотворения Вселенной Богом-Перводвигателем. Таким образом, эта мечеть станет грандиознее всех мечетей мира. Она будет полна загадок и преисполнена Божественной силы. Если тебя беспокоит, что скажет эмир Абу, позабудь тревоги. Твое предложение ему лишь польстит. Отчасти он считает, что мы добились победы силою его молитв. Наш план приведет его в восторг. Мечеть во чреве святой горы? Кому еще в исламском мире могла прийти в голову столь смелая, столь дерзкая мысль? Все в Андалусии станут завидовать Мишкату, а ваши с Паладоном имена навеки останутся в истории.
— Я даже не знаю…
— Паладон, задача тебе по силам?
— Да, Самуил. Если мы все захотим воплотить ее в жизнь, я смогу построить эту мечеть.
— Азиз, — обратился я к принцу, — вспомни про Братство Талантов. Название придумал ты. Неужели мы сдадимся и отступим сейчас, когда у нас есть и силы, и вдохновение?