— Это тебе сказал Элдрик? — спросил я. — Вот он к чему тебя призывал…
— Нет, — насупил брови Иаков, — это Господь повелел мне пойти войной на еретиков. Все Его заповеди в Библии открыты для людских глаз. Элдрик — один из Его сотников, и он весьма и весьма одарен. Под его началом Божьи рати сразятся с чумой, которую проклятый Мухаммед обрушил на христианский мир. И я не единственный воин Божий. За мной придут другие: сперва по одному, по два, потом нас будут отряды и целые армии. Ты в состоянии это уразуметь? Я благодарю Бога. Я благодарю Его за оказанную мне честь внести свою малую лепту в грядущую победу. Как же ты, Иса, не видишь очевидного? Неужели ты настолько слеп? Настал предопределенный Богом час, когда правда восторжествует, врагов Христовой веры низвергнут во прах, а мы вернем то, что принадлежит нам по праву. Проснитесь же, вы оба! Пока не поздно, оставьте язычников, которым служите. С Божьей помощью нам будут не страшны уловки и хитрости дьявола.
— И кто же добудет эту победу, о которой ты говоришь? — спросил я. — Когда ты нес околесицу в мечети, то упомянул имя короля Альфонсо. Если Элдрик — сотник, то, получается, Альфонсо — полководец? Элдрик, случайно, не рассказал тебе о том, как устроено командование в вашей святой армии?
Иаков с подозрением посмотрел на меня.
— Что это ты постоянно поминаешь Элдрика? — спросил он и, немного подумав, рассмеялся. — Ну да, я понял. Думаешь, это он свел меня с ума? Ага, так оно и было. Он околдовал меня, пока жил у моего дяди, — монах презрительно фыркнул. — Слушайте, разберитесь, наконец, между собой, кого именно вы хотите перед собой видеть? Свинью из страны Гадаринской, одержимую легионом бесов[58], или наймита Кастилии? Как вы не можете понять, что я просто исполняю Божью волю? Хотите знать, кто мне отдавал приказания? Откройте Библию и почитайте — там все написано. Иса, у тебя должна быть Библия. В Псалтири и Новом Завете все сказано яснее ясного: «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует». Откровение, глава девятнадцатая. «Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем Моим… и многих прельстят. Также услышите о войнах и о военных слухах». Евангелие от Матфея, глава двадцать четвертая. «Восхвалятся святые во славе и возрадуются на ложах своих: величания Богу в гортани их и мечи обоюдоострые в руках их, чтобы совершить отмщение среди племен, обличение среди народов…» Псалом сто сорок девятый.
От каждой фразы Иса вздрагивал, словно от затрещины. Неожиданно он вскочил.
— Прошу меня простить, — проговорил он и спешно вышел.
Я жестом приказал тюремщику, чтобы тот присмотрел за Иаковом, и последовал за лекарем. Монах продолжал сыпать нам вслед цитатами из Библии.
— Этот человек в здравом уме, — промолвил Иса, когда мы оказались в коридоре. — Он ясно дал нам это понять. Признав его душевнобольным, я нарушу клятву.
— Есть разные формы безумия, — пожал плечами я.
— Тут совсем другое, — возразил Иса, — меня пугает то, насколько здраво он рассуждает. Его уверенность в собственной правоте. Его спокойствие. Пытаясь доказать в суде, что он сумасшедший, мы выставим себя на посмешище. В силе доводов он не уступает тебе.
— Согласен, но есть и отличие. Мои аргументы основываются на здравом смысле. У него — на Библии. Разве разумно всякий раз, принимая решение о том, как поступить, руководствоваться исключительно неким текстом, написанным в книге? А текст он воспринимает слишком буквально. И потому он опасен — как для самого себя, так и для окружающих.
— Ты забываешь, Самуил, что я тоже христианин, — понурил голову Иса. — Я часто беру в руки Библию и нахожу в ней утешение. Я тоже руководствуюсь ею, принимая решение о том, как поступить. Иисус учит нас быть милостивыми. Если бы я об этом забыл, то просто не смог бы лечить больных.
— Вы говорите о милосердии и доброте, а Иаков о войне. В этом вся разница.
— Похоже, действительно, все идет к войне, — тяжело вздохнул Иса. — Всю жизнь я пытался быть терпимым к другим. Я работаю в мусульманской лечебнице. Ты мой лучший друг, иудей. Я боюсь, что впереди нас ждет большая кровь. На севере монахи Клюни призывают франков идти на мавров. Теперь они уже в Кастилии. Мусульмане в Африке призывают отказаться от былой мягкости к иноверцам. Так, по крайней мере, рассказывают путешественники, которых мне доводилось лечить. Берберы в Марракеше настаивают на строгом следовании букве Корана и говорят, что вино надо запретить, а школы неоплатоников закрыть. Какая вообще разница — Библия или Коран? Какое кому дело, кто вдохновляет армию на бой, священник или факих? Грядет война. Армагеддон. Я боюсь того, что нас ждет, Самуил, очень боюсь. Я лекарь. Я знаю, что делать с безумцами. Я искренне верю в то, что сумасшествие излечимо. Но использовать веру ради того, чтобы стравливать людей друг с другом? Это же сущий кошмар! Иаков приводит меня в ужас, но не из-за своего безумия, а потому, что он полностью в здравом уме. Это меня и пугает больше всего.
— Не забывай, Иса, Иаков один — разочаровавшийся, озлобившийся на весь мир человек, который пытается дать выход своему недовольству с помощью религии. Его надо просто посадить под замок, и все — тогда он не будет опасен.
— А как ты посадишь под замок целую армию, Самуил? Ты слышал, он говорил об Элдрике. Ты видел, что среди монахов были норманны. Египетские лекари полагают, что в ядовитых испарениях обитают демоны, из-за которых происходят вспышки чумы. Так вот, ненависть — она вроде этих демонов. Если ею преисполнится один, то глазом не успеешь моргнуть, как он заразит ею других. Ты слышал, о чем он говорил? Он сказал, что за ним придут и другие. Нет, Самуил, прости, но сейчас я ничем не могу тебе помочь. Данный случай не имеет к медицине никакого отношения. Иаков никакой не сумасшедший. Я умываю руки. Господи Боже мой, — вдруг простонал он, — ну что я несу?
Пошатывающейся походкой Иса двинулся прочь. На душе у меня скребли кошки. Я не видел смысла продолжать разговор с Иаковом и приказал тюремщику отвести его обратно в камеру. Когда скованный монах проходил мимо, он удовлетворенно улыбнулся.
Поднявшись по ступенькам дворца, я принялся ждать у приемной Азиза. Наконец он закончил разговор со своим финансовым советником. Ефрем, елейно улыбнувшись мне, откланялся, и мы остались с принцем наедине.
— Ну, — спросил меня Азиз, — он безумен?
— Полагаю, да, — ответил я.
— Превосходно, — Азиз потер руки. — Я с огромным удовольствием с ним поговорю.
— Погоди, Азиз, его нельзя приводить на суд.
Принц нахмурился. Неожиданно я ощутил навалившуюся на меня усталость.
— Его надо судить заочно. Я… я могу свидетельствовать о его недееспособности. Безумии. О чем угодно. Открытого суда допускать нельзя.
— У меня нет выбора, — развел руками Азиз. — Эмир объявил о том, что лично будет присутствовать. Он хочет увидеть, как я веду допрос, выношу вердикт… Да и не только он. На суд явится верховный факих и другие уважаемые представители уммы. Мы проявим милосердие — на это есть согласие эмира. Твоим доводам вняли. Выбор сделан в пользу заключения под стражу. Казни не будет. Но почему ты против того, чтобы приводить монаха на суд?
Я приложил все силы, чтобы объяснить, какие это сулит опасности. Я сказал, что Иаков производит впечатление здорового человека. Что он бегло цитирует Священное Писание. Что он раз за разом будет повторять те богохульные речи, что уже один раз прозвучали в мечети. Что он настроит против себя всех присутствующих на суде. Что он заставит Азиза вынести ему смертный приговор. — Иаков приведет в ярость эмира, верховного факиха, умму и, главное тебя, Азиз. Он не оставит вам выбора.
В конце концов у принца лопнуло терпение, и он заявил мне, что напрасно тратит со мной время. Мол, мне лучше вернуться к своим книгам и снадобьям, а государственными делами он будет заниматься сам.
Еле переставляя ноги, я вышел вон. За дверями ждал Ефрем.
— Насколько я могу судить, встреча прошла не слишком удачно, — мило улыбнулся он мне. — Если я могу чем-нибудь помочь, друг мой, например замолвить словечко, вы только скажите. — Чуть поклонившись, он проскользнул к Азизу.
Иакова предали смерти на базарной площади. На казнь мы с Паладоном не пошли, в отличие, как это ни странно, от лекаря Исы. Увиденное столь сильно его потрясло, что он еще три дня после этого не появлялся в лечебнице. Чтобы его там подменить, мне пришлось пренебречь своими делами во дворце.
Христиане восприняли казнь далеко не столь болезненно, как я опасался. По большей части они считали содеянное монахом ужасным и сочли приговор справедливым. Пожалуй, они хотели побыстрее забыть обо всем случившемся. Мусульмане в подавляющей массе своей не держали зла на христиан, полагая, что богохульник был одиночкой, который получил по заслугам.
Так или иначе, Азиз решил не рисковать. Впечатлившись красноречием Иакова, которое тот продемонстрировал в суде во время перекрестного допроса, принц приказал сломать ему челюсть, чтобы монах не мог своими речами смущать во время казни толпу.
На этом в истории могла быть поставлена точка. Со временем все забылось бы. Однако на следующей неделе во время пятничной молитвы в старой соборной мечети еще один монах, который проник внутрь, переодевшись мусульманином, подобно Иакову обрушился на Пророка с поношениями и хулой. Его тоже приговорили к пыткам и сожжению.
На этот раз умма выразила явное недовольство. Небольшая группа мусульман отправилась в христианский квартал, где принялась закидывать камнями лавки торговцев, пока Азиз не отправил конницу, положившую конец этим бесчинствам. Затем принц решил обрушить удар на горный монастырь, который полагал главным источником всех бед и гнездилищем богохульников. Он отправил туда войска, но оказалось, что в монастыре нет ни одной живой души. Предав его огню, солдаты вернулись в город с пустыми руками.