В следующую пятницу в двух мечетях на окраине города опять приключилась беда. В одном случае монах, в другом — монахиня снова во время молитвы принялись поносить ислам и Пророка. Виновных предали суду и сожгли. Во избежание погромов Азиз отправил войска с приказом оцепить христианский квартал. Не в силах пробиться сквозь ряды солдат и отомстить обидчикам, разозленная толпа мусульман отправилась в еврейский квартал и подожгла синагогу. Азиз ввел в городе комендантский час.
Это не предотвратило дальнейших происшествий. В центральной городской бане кто-то ударил ножом купца-христианина. Он, к счастью, выжил, мы с лекарем Исой успели его вовремя прооперировать. На следующий день группа молодчиков-христиан забила насмерть мусульманскую семью, державшую прачечную неподалеку от христианского квартала. На это раз толпа мусульман прорвала выставленное Азизом оцепление и сожгла часовню. Солдаты не стали вмешиваться и просто наблюдали за происходящим. Скорее всего, их напугал размер толпы. Погромщики же истолковали бездействие войск как разрешение властей творить все, что вздумается. Начиная с этого момента события вышли из-под контроля.
С наступлением темноты улицы, в нарушение комендантского часа, наполнялись бандами христиан и мусульман. Были новые жертвы и новые поджоги. В еврейском квартале изнасиловали дочку раввина. Христиане обвиняли мусульман, мусульмане — христиан. Виновных так и не нашли.
Эмир, вызвав к себе епископа, верховного раввина и главного факиха, приказал им подписать совместное обращение к народу, осуждающее бесчинства. Документ призывал и евреев, и христиан, и мусульман жить в мире со своими соседями, ссылаясь на давние традиции веротерпимости, бытовавшие в нашем эмирате. В обращении говорилось, что с теми, кто сеет ненависть к иноверцам, разговор будет короткий.
Однако время было упущено. Пока эмир беседовал с раввином, епископом и факихом, шестеро христианских монахов ворвались в маленькую мечеть неподалеку от городских ворот, связали муллу, осквернили михраб, а потом, взяв с минбара Коран, испражнились на святую для каждого мусульманина книгу. На полу молитвенной залы они нацарапали изображение Мухаммеда, пририсовав ему фаллос и рога. Каким-то образом мулле удалось сбежать и позвать на помощь. Двух монахов собравшаяся толпа разорвала на клочки, а четверо сдались подоспевшему конному патрулю. Один из монахов оказался братом Иакова Лукасом.
Их пытали в застенках эмира. Азиз, председательствовавший на суде, куда явилось почти все мусульманское население города, зачитал полученные признательные показания. За городскими волнениями стояла Кастилия. Азиз сообщил о заговоре, задуманном слугой Альфонсо Элдриком и братьями Иаковом и Лукасом, которые на протяжении многих лет шпионили в Мишкате, находясь на службе Кастилии. Целью заговора было восстание, а чтобы оно вспыхнуло, братья сеяли ненависть между христианами, иудеями и мусульманами. Весь последний год Иаков прожил в монастыре, забивая доверчивой братии головы, суля рай и прощение совершенных на земле грехов. Этим монахам предстояло стать факелами, от которых должно было заняться пламя войны. Сочувствовавшие им христиане лишь ждали сигнала к мятежу.
Азиз на суде обратился к мусульманам с зажигательной речью:
— Неужели вы думаете, что эти съежившиеся от страха мерзавцы, которых вы видите перед собой, действовали в одиночку? Их сторонники, что живут в нашем городе, долгие годы плели заговоры. Кто знает, сколько на самом деле христиан на их стороне? Кто знает, какие злодейства они успели замыслить и сотворить, пока мы в наивности своей наслаждались сладким сном доверчивости и терпимости? Бдите, жители Мишката, ибо среди нас враги. Они могут быть нашими соседями, с которыми мы здороваемся как с друзьями каждый день по дороге на базар. Они могут быть купцами, у которых мы покупаем товары. Это неблагодарные твари, пользующиеся нашим расположением и доверием. Мы думали, что они преданы нам, но они служат Кастилии. Братья! Жители Мишката! Нам надо отыскать предателей, всех до последнего, и пока мы этого не сделаем, нам не будет покоя. А когда мы их найдем, то покараем их так же, как и четырех злодеев, которые перед вами, и помощью в том нам будут ножи, крючья и пламя. И мы не остановимся, пока не отчистим наш город от врагов-христиан.
Сразу после оглашения вердикта горожане, разметав стражу, схватили четырех приговоренных монахов и потащили их на центральную площадь. Не дожидаясь палачей, толпа четвертовала осужденных и предала их останки огню.
Азиз наблюдал за всем этим с крыши суда. Он отмел предложения военачальников остановить толпу, направлявшуюся в христианский квартал. Принц стоял и смотрел.
Я не знаю, придумал ли Азиз все сам, или его кто-то надоумил, но в этот день он совершил переворот. Благодаря политике расчетливого невмешательства он подгреб под себя всю власть в государстве. Начиная с этого момента Абу лишь именовался эмиром, а на деле правил визирь.
В ту ночь небо сделалось красным от горящих церквей и купеческих особняков. Первым делом сожгли дом Тоскания, принадлежавший теперь Паладону, поскольку там некогда жили Иаков и Лукас. Паладона не тронули только потому, что в этот момент он был в пещере и, как обычно, трудился над своей мечетью. Толпа не думала униматься. Она не пощадила ни одного христианского дома — ни богатого, ни бедного.
Азиз отправил на улицы патрули только с рассветом. Официального подсчета жертв никто не проводил. По меньшей мере сотню христиан забили до смерти. Именно столько трупов мы с Исой насчитали в мертвецкой нашей лечебницы. Скорее всего, погибших было гораздо больше. Немало христианок подверглись надругательству. Все дома и лавки были разграблены. Мусульмане в родном Мишкате вели себя словно солдаты, захватившие вражеский город во время войны.
Когда все было кончено, Азиз отправился в особняк Салима. Там он поднялся в покои Айши. Он практически не дал ей времени на сборы. В сопровождении лишь двух ее рабынь Айшу отправили во дворец, где Азиз поместил ее в гарем эмира, поручив заботу о ней Джанифе. Айша умоляла брата дозволить ей увидеться с Паладоном, но принц сказал, что поговорит с ней о браке в более подходящее время. После этого Азиз ушел.
Паладон узнал о случившемся, только когда завершил работу и, как обычно, отправился в медресе на урок с верховным факихом. Поскольку моему другу официально разрешили принять ислам, ему очень хотелось обсудить, как к этому лучше подготовиться. В медресе его не пустили. Он долго молотил кулаками и ногами в ворота, которые захлопнули прямо перед его носом. В конце концов вышел старый ключник, который протянул ему письмо. Верховный факих с сожалением извещал, что разрешение на переход в ислам было отозвано в связи с печально известными волнениями в городе. В данный момент неуместно принимать в состав уммы человека, являющегося родственником двух преступников, казненных за богохульство и прочие злодеяния. Аллах милосерден. Паладон самоотверженно трудится над возведением мечети. Пусть он продолжает работать и дальше, не забывая при этом о молитвах. Со временем, возможно, его прошение о переходе в ислам будет пересмотрено. Письмо заканчивалось восхвалением милости и милосердия Аллаха и его пророка Мухаммеда.
Паладон стремглав кинулся к особняку Салима. Растолкав слуг, он взлетел вверх по лестнице, ворвался в покои Айши и обнаружил, что там никого нет.
Тогда он и узнал, что сделал Азиз.
Я натолкнулся на Паладона ближе к полуночи. Он сидел, понурившись, у фонтана и остановившимся взглядом смотрел на отражающуюся в воде луну. Рядом с ним стояла закрытая бутыль вина. Когда я подошел и сел рядом, он едва удостоил меня кивком.
В окнах домов — ни огонечка. Слуги и рабы жались по комнатам, как, собственно, и многие жители Мишката. Всему виной волнения. В ночном воздухе более не слышался перестук молотков, доносившихся со стороны скалы, где строилась мечеть. Умолкли даже сверчки. Тишину нарушали лишь крики солдат, патрулировавших пустые улицы, да звяканье доспехов и сбруй проезжавших конных разъездов.
— Ты знаешь, где она? — спросил Паладон, когда луна зашла за облака и водная гладь подернулась рябью.
— Она в гареме эмира. Я видел ее, когда приходил делать осмотр. Она просила передать, что всегда будет тебя любить. Она… она в безопасности, Паладон. Рассержена. Опечалена. Немного испугана.
— Значит, гарем эмира. Да, проникнуть туда через окно будет не очень просто. Верно я говорю?
— Очень тебе не советую этого делать. — Мне казалось, что мое сердце вот-вот разорвется на части.
Мой друг кинул в фонтан камешек и стал смотреть, как по воде идут круги. Когда они исчезли, Паладон произнес:
— Похоже, тебе придется стать посредником, Самуил.
— Похоже, что так.
— Тебе придется лгать Азизу. Сейчас нельзя портить с ним отношения. Если ты вызовешь его неудовольствие, тогда ты никому ничем не сможешь помочь.
Я согласно кивнул.
— Лучше всего нам с тобой разыграть ссору. Можешь ругать и поносить меня как хочешь. Докажи тем самым ему свою верность. Встречаться будем тайно. Иначе Азиз запретит тебе видеться с ней. Либо спрячет Айшу там, где мы ее уже никогда не найдем.
— Я все хорошо обдумаю и составлю план действий, — пообещал я.
— Милый, славный Самуил, — улыбнулся Паладон. — Где бы мы сейчас все были, не найди мы тебя тогда на смоковнице. Помнишь тот день?
— Я его никогда не забуду, — ответил я.
— Я не сдамся, — сдвинул брови Паладон, — никогда. Я не отступлю. Ты это понимаешь?
— Да, — ответил я и накинул на голову капюшон. Мне не хотелось, чтобы друг видел мои слезы.
— Прохладно. Впрочем, с холодом нам поможет справиться вино, — изрек Паладон.
Однако он так и не взял бутылку в руки. Я тоже не притронулся к ней. Мы сидели у фонтана в молчании, дожидаясь, когда из-за облаков покажется луна.