Всего через несколько часов после того, как воображаемый лекарь объявил, что разум полностью вернулся ко мне, в коридоре послышались голоса. Дверь моей камеры с лязгом распахнулась, и когда мои глаза привыкли к свету факелов, я узнал Джанифу, которая с разрешения эмира пришла, чтобы освободить меня.
Как это все получилось? Не знаю. Простое совпадение? Не думаю. Как ни пытался, я не смог найти ответы на эти вопросы.
Глава 2
В которой я рассказываю о затруднительном положении, в котором очутился принц, и о том, как эмир устроил прощальное торжество.
Меня закутали в одеяло и покормили жидкой кашицей с кусочками курицы. Когда выяснилось, что я с трудом, но все же могу стоять на трясущихся ногах, меня отвели в гарем. Там уже ждал огромный бассейн, наполненный по приказу Джанифы горячей водой. Увидев, в сколь ужасном состоянии я нахожусь, наложницы эмира разрыдались от жалости. На этот раз, когда я опустился в бассейн, никто не смеялся. Возможно, я вызывал у них отвращение, и все же девушки, всегда относившиеся ко мне с нежностью и добротой, аккуратно меня вымыли.
Когда из моих язв извлекли всех личинок, грязь смыли, а воду спустили, две красавицы сбрили волосы на моей голове и всем теле, а три другие перевязали раны, умастили притираниями ссадины и с ног до головы осыпали тальком. Потом, когда я облачился в новую одежду, Джанифа проводила меня в покои эмира, где уже ждал Абу.
— Мой бедный милый Иосиф! — воскликнул он. Ковыляя, эмир подошел ко мне и заключил в объятия.
Меня удивило, как сильно он постарел. Не ускользнуло от моего внимания и то, что обе его ноги были перебинтованы. По всей видимости, в мое отсутствие Абу никто не отворял кровь и у него разыгралась подагра.
— Как же мне тебя не хватало, — продолжил эмир, — ты даже представить не можешь, сколько лекарей я сменил после того, как ты оставил нас. Ни один из них и в подметки тебе не годится. Ни один! Как же я рад, что ты вернулся.
— Вообще-то, все это время я был рядом, — ответил я, ткнув пальцем в пол, покрытый сверкающей бело-голубой плиткой. Где-то под ним, в подвалах, находилась тюрьма.
— Это верно. — Глаза Абу расширились, а пухлые губы задрожали от волнения. — Произошло ужасное недоразумение. Чудовищное. Стоит мне подумать о том, скольким мы тебе обязаны… — Эмир с виноватым видом скомкал фразу, пробубнив что-то невнятное.
— Я все рассказала эмиру, Самуил, и он очень тебе признателен, — вступила в разговор Джанифа. — То, что мы пытались сделать, было во благо страны. Теперь это понимает даже Азиз.
— Азиз? — недоверчиво переспросил я. Когда меня выпустили, я решил, что его, верно, сняли с должности. — Так он все еще визирь?
— Еще бы! Он наш спаситель, — отозвалась Джанифа. — На прошлой неделе Азиз вернулся с войны. С помощью своих солдат он сместил мерзавцев, которые распоряжались здесь всем в его отсутствие. Главных негодяев казнил, а остальных бросил в тюрьму. Как мы выяснили на своей шкуре, Ефрем был не самым худшим из них. Твари, которых этот змей уговорил Азиза назначить на высокие должности, оказались еще хуже, чем их благодетель. Азиз уехал на войну, Ефрема не было в живых… Вот они и стали грабить страну. Не суди моего брата строго. Он был, по сути дела, пленником этих зловредных крючкотворов, которые заставляли его подписывать законы один другого ужаснее. Ты просто не представляешь, какой тут творился кошмар, пока ты сидел в темнице. Я, как и ты, была заключена под стражу, но до меня доходили рассказы о совершенно немыслимых вещах. Вымогательства, грабежи… Причем страдали не только христиане, но и иудеи, и мусульмане. Когда верховный факих попытался им воспротивиться, они посадили под замок и его. Уважаемых женщин похищали и подвергали чудовищным унижениям, пока их мужья не выплачивали выкуп. А налоги! Их подняли так, что у простого народа едва хватало денег на еду. И никто ничего не мог сделать. Город был в руках тайной службы сыска, которую организовал Ефрем. Она грабила и убивала кого вздумается. Ах, Самуил, ты даже представить не можешь, что тут творилось!
Я в изумлении уставился на нее. Что она хотела сказать? Я должен быть признателен за то, что меня избавили от всех этих испытаний, продержав два года в темнице на цепи?
— Одним словом, Азиз навел порядок, — бодрым голосом продолжила она. — Он избавил нас от этих кровопийц и выпустил на свободу всех, кого они ввергли в узилища, в том числе и христиан. И знаешь, Самуил, у жителей Мишката снова появилась надежда. Раны затягиваются. Азиз объявил, что те из христиан, кто хочет покинуть пределы эмирата, могут это сделать беспрепятственно. Сам понимаешь, они пострадали больше других, многие озлобились и уехали, но есть и те, кто остался. И это добрый знак — знак того, что Мишкат, возможно, когда-нибудь станет таким, как прежде. Ну, разве ты не рад, Самуил? Мы ведь за это и боролись. Получается, мы добились своего.
— Как повезло Азизу! Сколько же у него козлов отпущения, на которых он может свалить вину за беды, причина которых в первую очередь его же собственная глупость.
— Ну, будет тебе, Иосиф, — с укором проворчал эмир, — ты, конечно, тоже пострадал, но можно проявить хотя бы чуточку снисходительности. Мой внучатый племянник был юн и неопытен… А какой негодяй ходил у него в советниках! Сейчас он стал совсем другим, он исправил допущенные ошибки. Как-никак он издал указ, в котором объявил о прощении и освобождении всех…
— При всем уважении, о великий эмир, перемены, произошедшие с Азизом, не воскресят ни Саида, ни других жертв.
Мне было плевать, что мои слова звучат оскорбительно. Я слишком разозлился. По всей видимости, рассудок ко мне вернулся, но я не был готов вдруг взять и забыть обо всем случившемся.
— Госпожа Джанифа, если вы помните, мы боролись и за то, чтобы спасти вашу внучатую племянницу от чудовищного брака. Хотите сказать, Азизу под силу своим указом выпустить и ее из проклятого гарема в Маракеше, или где там еще Айше суждено прозябать до конца своих дней?
При упоминании Айши эмир с сестрой переглянулись. В их взглядах читались испуг, страх и скорбь, а главное — чувство вины. У меня екнуло сердце.
— Где Айша? — отрывисто произнес я.
— Ох, Самуил, — простонала Джанифа, а эмир отвел взгляд. Внутри меня все похолодело, и этот холод был студеней, чем тот, что мучил в тюремной камере.
— Она покончила с собой, — проговорил я, чувствуя, как силы оставляют меня.
Джанифа заплакала, подтверждая то, что я и так уже прочел в их глазах. Айши не было в живых.
— Брак с этим ублюдком из пустыни не состоялся, — буркнул эмир. — По крайней мере, она оказалась избавлена от этой мерзости.
Мне было нечего им сказать. Радость, которая переполняла меня от осознания того, что я на свободе, исчезла без следа. Медленно, едва переставляя ноги от слабости, я двинулся к двери.
— Иосиф, ты куда? Ты на аудиенции! Ты не можешь вот так просто взять и уйти! Я эмир! И ты мне нужен! Ты мой врач!
— Меня зовут Самуил, — повернувшись, ответил я. — И меня так звали всегда. Я иду туда, где нужна моя помощь. К единственным невинным душам, оставшимся в Мишкате, — к сумасшедшим в больнице, которых, скорее всего, никто не лечил с тех пор, как ваш внучатый племянник лишил их лекаря. Это еще одно его преступление, которое не исправишь указом. Прошу меня простить.
— Самуил, ну хоть с Азизом поговори! — вскричала Джанифа. — Он сможет все объяснить. Он хочет с тобой повидаться и попросить прощения.
— Он визирь, — пожал плечами я. — Если я ему нужен, пусть пошлет в больницу солдат и арестует меня.
С этими словами я вышел.
Шатаясь и еле переставляя ноги, я спустился с холма, на котором стоял дворец. По дороге до дома моей матери мне несколько раз приходилось останавливаться и отдыхать. Дом оказался заколоченным. Я повалился на землю прямо у порога. Меня приметила наша соседка. Она-то и сжалилась надо мной — позвала к себе, накормила и уложила спать. На следующее утро я узнал от нее, что моей матушки больше нет в живых. Со слов соседки, мама на протяжении многих месяцев пыталась выяснить, что со мной. В конце концов ей удалось узнать от двоюродной сестры одного из тюремщиков, что я сижу в темнице в дворцовых подвалах. Она попыталась передать мне еду, но ее прогнали. Когда она попробовала это сделать еще раз, ее побили. Несмотря на это, каждый день она собирала корзинку со снедью и спешила ко дворцу, где стояла у ворот, кланяясь каждому входившему и выходившему чинуше. Она стала объектом насмешек. Иногда ее награждали тумаком, иногда кидали монетку. А матушка все умоляла дозволить ей повидаться со мной. Одним зимним утром ее нашли бездыханной под усыпанным снегом терновым кустом. Моя бедная мама замерзла насмерть. Слугам из дворца поручили сбросить ее тело в мусорную яму за стенами города. Так обычно поступали с трупами нищих и бродяг, которые потом глодали бездомные собаки. К счастью, среди слуг оказался иудей, узнавший мою маму. Он рассказал обо всем нашему раввину Моисею, который организовал достойные похороны. Мама упокоилась рядом с моим отцом на еврейском кладбище.
Выяснив, у кого ключи от дома, я отпер его и зашел внутрь. Целыми днями я сидел то на кухне, где обычно проводила время мама, то в библиотеке отца, то на ступеньках, что вели в бывший свинарник в подвале. Я разглядывал покрытые пылью и паутиной реторты и думал. Как же я злился на лекаря Ису! Мне так хотелось, чтобы мои родители навестили меня. Тогда бы я упал перед ними на колени и стал молить о прощении. Однако они так и не пришли.
Добросердечная соседка кормила меня и дальше. По прошествии некоторого времени я почувствовал, что набрался достаточно сил, и отправился в больницу. Лекари встретили меня настороженно, даже с опаской. Во-первых, на них произвел впечатление дорогой наряд, подаренный мне Джанифой, а во-вторых, они знали, что у меня есть влиятельные покровители во дворце. Мне не пришлось их ни о чем просить. Они тут же вернули мне мою прежнюю работу.