— Он предал Мишкат, — потемнел лицом Азиз.
— Им двигала жажда мести. Он считает, что ты продал его жену Юсуфу, — возразил я.
— Давай не будем ссориться, — нахмурился Азиз. — Ты прекрасно знаешь, что я не признаю этого брака. Во-первых, я сомневаюсь, что обряд перехода в ислам был проведен по всем правилам, а во-вторых, я прервал церемонию бракосочетания. Кроме того, Паладон обесчестил Айшу и потому виновен в совершении греха, который карается смертью.
Я собрался было возразить, но Азиз остановил меня, выставив перед собой ладонь.
— За последние несколько месяцев, проведенных с Айшой, я много думал, — продолжил он. — Ты избавил ее от пагубного пристрастия, вернул ее мне, и меня… меня очень тронуло то, что она нашла в себе силы вычеркнуть из памяти зло, что я ей причинил. Я забуду обо всех своих возражениях. Я прощу их обоих и благословлю их брак. При условии, если Паладон сделает то, что от него требует Хаза.
— Так вот как ты решил купить Паладона? Чья это была мысль? Хазы? Нет, погоди… Неужели это ты придумал?
Азиз отвел взгляд.
— Как же ты меня разочаровал… И опять сестра для тебя лишь орудие… А ты спросил ее, хочет ли она снова видеть Паладона? В прошлый раз, когда я завел о нем речь, она заявила, что ненавидит его, потому что ты наврал ей о его браке с христианкой. Может, ты и сейчас мне лжешь о своих планах?
— Послушай, Самуил, я расскажу Айше всю правду, клянусь! Он отец ее ребенка, она непременно согласится, — Азиз снова умоляюще глядел на меня. — Аллах свидетель, Самуил, я и вправду изменился. Неужели ты этого не видишь?
— Может, и вижу. — Я принялся ходить вперед-назад. — Ладно, хорошо. Я согласен отправиться в Мишкат. Но у меня есть несколько условий. Во-первых, я расскажу Паладону о планах Хазы. Скрывать их нет смысла, он и так догадается, что мы хотим заманить христианское войско в ловушку. Если же после этого Паладон отправится к Санчо и доложит ему о наших истинных намерениях… Это риск, на который тебе придется пойти.
— Я так и думал, что ты непременно об этом попросишь: я слишком хорошо знаю, какие у тебя с Паладоном отношения, — кивнул Азиз. — Что ж, я согласен. Если они не клюнут, мы ничего не теряем.
— Во-вторых, в том случае, если нам удастся победить Санчо, я хочу, чтобы ты выдал Паладону охранную грамоту. На ней должно стоять две подписи — твоя и тысячника Хазы. Кроме того, я хочу, чтобы Хаза подписал документ, в котором обязуется оказать всяческую помощь и поддержку Паладону в том случае, если Санчо узнает о его предательстве.
— Согласен, — кивнул Азиз, — я уговорю Хазу.
— В-третьих, я без утайки поведаю Паладону о том, что случилось с Айшой после того, как они расстались. Он узнает о твоей жестокости и зле, что ты причинил ей и другим, в том числе и Саиду. Я также скажу, что, с моей точки зрения, ты искренне раскаиваешься в содеянном. Лично я очень хочу в это верить, но моих слов может оказаться недостаточно, чтобы ты заслужил доверие и прощение Паладона. Поэтому ты напишешь ему письмо, в котором поклянешься Аллахом, что вернешь ему Айшу и ребенка, как только возьмешь Мишкат, и отныне будешь относиться к нему как к своему уважаемому зятю. Ты так же пообещаешь, что позволишь ему уехать из Мишката с Айшой и Ясином, если у него возникнет такое желание.
— Джанифа рассказывала мне, как однажды ты отругал моего двоюродного деда. Ты очень строг к эмирам. Посмотри, какую выволочку ты мне устроил. Впрочем, я ее вполне заслуживаю и согласен со всеми твоими условиями.
— Я не закончил. Я хочу, чтобы на твоем письме стояла еще и подпись верховного факиха, пусть он будет свидетелем. Кроме того, он должен официально признать, что ибн Саид действительно обратил Паладона в ислам и Паладон с Айшой перед лицом Аллаха приходятся друг другу мужем и женой.
— Это будет непросто, — покачал головой Азиз.
— Если Хаза хочет заманить Санчо в ловушку, пусть придумает, как уговорить факиха. В противном случае я никуда не поеду. И еще одно условие. Последнее.
— Слушаю, — тяжело вздохнул Азиз.
— Я хочу, чтобы Айша написала Паладону письмо. Писать она будет в моем присутствии. Кроме меня, рядом с ней никого не должно быть. Пусть пишет, о чем хочет — о том, как его любит, как ненавидит и презирает — неважно. Главное, чтоб искренне. Не думаю, что она способна лицемерить. Перед тем как она сядет за письмо, можешь с ней поговорить, но сочинить его она должна сама. От этого письма зависит, чем закончится моя вылазка в Мишкат. И это еще один риск, на который тебе придется пойти.
— Да ты, Самуил, должен был стать законником!
— Нет, Азиз, я лекарь, и мне этого вполне достаточно. Я хочу лишь исцелить тех, кого люблю. Именно это я и пытаюсь сейчас делать.
День спустя мы с Давидом отправились в Мишкат. Ехали мы по ночам, а днем прятались. На третий день с наступлением темноты мы спешились у первого мильного столба за городской стеной. Сзади в нем имелась выемка, куда я и вложил свое послание. Три дня мы прятались в сарае рядом с развалинами разграбленного богатого арабского поместья, дожидаясь ответа. Каждые два-три часа один из нас вылезал из сена, которым был набит сарай, крадучись подбирался к мильному столбу и смотрел, нет ли весточки от Паладона. Если проезжал норманнский разъезд, приходилось хорониться в кустах. На четвертый день незадолго до рассвета Давид принес письмо.
Самуил, слава Богу что ты жив. Твое письмо стало ответом на мои молитвы.
Мне очень хочется повидаться с тобой, и вскоре мы встретимся, но в город не суйся, Санчо все еще ищет тебя. Оставшиеся в живых жители Мишката ненавидят меня, считая предателем. Сейчас даже в самых глухих, темных переулках есть глаза и уши. Последний нищий рад вонзить в меня нож, и потому я всегда нахожусь под охраной трех рыцарей, которые ни на мгновение не оставляют меня одного. Меня предоставляют самому себе, только когда я работаю в мечети, я часто остаюсь там на всю ночь. В этом случае охрана встает у дверей и не дозволяет никому входить, при этом полагая, что сам я никуда оттуда не денусь.
Однако они заблуждаются. Стоит мне оказаться в нашем храме (да, я считаю его святилищем нашего Братства, а уж как его называют люди — мечетью или собором — дело десятое), я могу исчезать оттуда и появляться там, когда захочу: Не один ты у нас волшебник, Самуил! Не забывай, я каменных дел мастер, и ты никогда до конца не осознавал, насколько я в этом деле ловок.
Сегодня ночью между третьей и четвертой стражей жди меня в лощине Двух Джиннов. Помнишь, как мы однажды углубились в горы Сьерры и ловили там форель в реке? Отыщи скалу, которую называют Девой. Она чуть наклоняется к водопаду, отчего напоминает девушку, моющую голову. Помнишь, я показывал ее тебе и говорил, что она мне очень нравится, потому что напоминает Айшу; Я буду ждать рядом с ней.
Я понимаю, ты можешь передвигаться только под покровом темноты. Скачи что есть мочи, друг мой. По прямой от города до водопада миль пять, но по горам и холмам — все пятнадцать. Да станет путеводным светом твоему коню сияние луны и мое желание тебя видеть. Я буду тебя ждать.
Береги себя. Кроме давно потерянной Айши, ты единственный на всем белом свете, кто мне дорог.
Твой друг и брат Паладон, он же Ясин.
Когда я прочитал письмо Давиду, он только выгнул брови.
— Сперва двух иудеев отправляют в захваченный врагами город, чтобы заманить герцога-христианина со всей его армией в ловушку мусульман. Теперь нам надо отправиться к какому-то водопаду и встретиться возле него с человеком, который, по его же собственным словам, может появляться и пропадать где вздумается. — Старый воин пожал плечами. — Отчего бы и нет? По мне так, эта затея столь же безумна, как и предыдущая. Однако, Самуил, хочу тебя предупредить сразу, разговаривать с ним будешь ты. Не знаю, с кем ты собрался встречаться, может, с колдуном, а может, с ведьмаком, поэтому я буду держать его на прицеле. Если увижу, что нам нечего опасаться, пойду рыбачить, и тогда у нас будет на завтрак форель. — Он с грустью посмотрел на горсточку костей, оставшихся от крысы, которую он изловил нам на ужин. — Я так голоден, что если бы Господь послал мне свинью, то и ее съел бы без всяких угрызений совести.
Мы вели лошадей в поводу по каменистой тропе вдоль берега реки. По обеим сторонам на фоне ночного неба темнели поросшие лесом утесы. В кромешной тьме мы слышали журчание воды, струившейся среди невидимых во мраке камней. Порой из зарослей деревьев доносились шорохи птиц и зверей, волчий вой или стон козодоя. Всякий раз Давид, шедший впереди меня, останавливался, вслушиваясь в темноту, потом что-то бурчал себе в бороду и наконец двигался дальше. Когда лунный свет, пробившись сквозь ветви елей, осветил его лицо, я увидел, что оно искажено от страха. Скорее всего, он отчасти поверил в то, что мы едем навстречу с колдуном.
— Вот если бы на меня набросился норманн с топором, я бы ни на шаг не отступил, — бормотал он. — Самуил, это место дышит злом. И объясни мне, как твой друг собирается сюда попасть, если он заперт в пещере.
— Паладон никакой не колдун, — ответил я ему. — Обещаю, он все тебе объяснит.
Письмо Паладона меня не удивило. Он уже не первый раз пропадал из запертой мечети, а потом непонятным образом оказывался в ней снова.
— Не вешай нос, — подбодрил я Давида, — мы уже близко.
Шум воды становился все громче, а это означало, что до водопада рукой подать.
Наконец мы вышли из окружавших нас зарослей на залитую лунным светом прогалину. Здесь река расширялась, образуя небольшой пруд. Обогнув последний валун на нашем пути, мы увидели водопад, а рядом с ним скалу, о которой говорил Паладон. Она была высотой в двенадцать локтей и действительно походила на девушку, грациозно клонящуюся к бегущей воде. Ее круглая вершина, поросшая травой, напоминала голову с длинными волосами, отчего сходство с моющей голову девушкой еще больше усиливалось. Трещины на ее «лице» складывались в застенчивую улыбку и глаза, которые, казалось, следили за путниками, не выпуская их из виду. В лунном свете она предстала перед нами в образе наяды, смущенной и удивленной появлением людей, заставших ее во время омовения.