ался Пинсон. — И если я ошибся, возникает еще одна дилемма. Что делать, если Пако не вернется? Самому увести заложников в тоннель? Оставаться в соборе равносильно самоубийству, но что, если тоннель завален, а Огаррио подорвет храм? Тогда они окажутся в ловушке. Нет, не хочу пока об этом думать».
Пинсон заерзал на скамье и почувствовал, как ему в бедро уперлась книга. Он вспомнил, что не дочитал последнюю главу — так, лишь пролистал ее. Надо было как-то убить время и отвлечься от тягостных раздумий. Откинувшись на спинку скамьи, он принялся читать.
БРАТСТВОАль-Андалус, 1091 год
Повествование
В котором я рассказываю о нашем последнем приключении.
— Самуил, просыпайся! — прошептал он мне. — Что-то не так.
— В чем дело? — Несмотря на полученный от Паладона плащ, у меня зуб на зуб не попадал от холода.
— Только что вернулись разведчики Санчо. Они нашли армию Хазы, до нее от нас два часа ходу. Беда в том, что она стоит именно там, где должна быть согласно карте. Ничего не понимаю. Численность, боевой порядок… Совпадает совершенно все! Пока мы тут с тобой разговариваем, Санчо составляет план битвы. Он в восторге. Войско у нас в два раза больше, армия Хазы стоит в поле. Если рыцари поскачут в атаку, они снесут войско Хазы. Помнишь, что Сид проделал с альмерийцами? Здесь будет то же самое. Только Хазе даже бежать некуда, позади него обрыв. Санчо устроит бойню.
— И верно, что-то тут не так, — я потер лоб. — Хаза планировал устроить засаду. Ты ведь велел Давиду передать весточку Азизу?
— А как же иначе-то? Я своими глазами видел, как он уехал с моим письмом, в котором я все Азизу подробно объяснил. Даже нарисовал маршрут, по которому мы пойдем. Честно говоря, я ожидал их нападения сегодня, когда мы узкой колонной шли через ущелье.
— Похоже, письмо твое так и не дошло, — нахмурился я. — Скорее всего, Давида перехватил христианский разъезд.
— Сомневаюсь, — покачал головой Паладон. — Если бы мое письмо попало в руки Санчо, мы оба уже давно болтались бы на виселице. Мне не дают покоя мысли об Айше. Если христиане одержат победу и норманны найдут ее в обозе… Ты сам знаешь, что ее ждет.
— Что ей там делать? Она наверняка осталась в горах, — этими словами я пытался успокоить не только друга, но и самого себя. Мне очень хотелось верить в правоту собственных слов.
— Будем на это надеяться. В любом случае будь наготове. Если станет ясно, что Санчо побеждает, нам с тобой нельзя будет медлить. Мы должны ее найти, прежде чем до нее доберутся солдаты.
Он застыл, услышав лязганье доспехов и приближающиеся шаги.
— Прости, Самуил, — прошептал Паладон и двинул меня ногой. — Грязный иудейский пес! Герцог тебя, может, и простил, а вот я лично — нет! Вот разобьем мавров, я тебе покажу, как мы вознаграждаем изменников и предателей! — Он плюнул в меня, а его товарищи по оружию хрипло захохотали.
Их смех сменился веселыми криками: утреннюю тишь разорвал сиплый рев труб, звавших воинов строиться и выдвигаться.
Крестоносцы застигли армию Хазы врасплох. Пехота едва успела построиться. Конницы не было вовсе. Тысячник Хаза делал все, что в его силах. Мы с Паладоном и его телохранителями расположились на вершине невысокого холма, откуда и наблюдали за происходящим. Азиз с Хазой метались между солдатами, вооруженными длинными копьями. Они строили воинов в шеренги: только так у пехоты имелся шанс выдержать удар рыцарской конницы.
Санчо не стал дожидаться, когда противник будет полностью готов, и дал сигнал трубить в трубы. Элдрик, служивший мессу, прервал ее и кинулся к лошади. За ним последовали и другие монахи. Они скинули сутаны, под ними оказались доспехи, ярко засверкавшие на утреннем солнце. Церковники, потрясавшие мечами и булавами, не уступали кровожадностью рыцарям и горели желанием принять участие в избиении нечестивых мавров.
Санчо на покрытом попоной боевом коне медленно выехал вперед. Снова завыли трубы. Вслед за герцогом из строя выдвинулся рыцарь, в руках которого на утреннем ветру реяло знамя с кроваво-красным крестом.
— Deus lo vult![83] — проревели две тысячи всадников и, постепенно набирая скорость, двинулись вперед, сохраняя при этом строй.
Хаза и Азиз повернулись и медленно, с достоинством проследовали на свои места, встав сразу же за первыми шеренгами солдат. Их тут же окружили телохранители. Над строем взметнулся зеленый стяг, на котором золотом было вышито имя Аллаха. Ветер донес до нас дружный крик, перекрывший гром копыт несущейся вперед конницы рыцарей: «Аллах акбар!»
Всадники-христиане, взяв копья наизготовку, поехали быстрее, пустив лошадей легким галопом. Я кинул взгляд на Паладона. Мой друг словно окаменел. Заметив, что я на него смотрю, он поджал губы. Поражение неминуемо. Надежды нет. Я подумал об Азизе, и мое сердце заныло от тоски. Что могут сделать четыре сотни пехотинцев с такой ордой?
Мишкатинцы выстрелили из луков. На фоне ясного неба выпущенные стрелы показались мне безвредным крошечным облачком мошкары, которое, взметнувшись ввысь, низринулось на рыцарей. Несколько лошадей с седоками упали, однако стрелы не смогли ни замедлить, ни остановить несущуюся конницу христиан. Крестоносцы уже мчались навстречу врагу галопом. Теперь каждый из рыцарей ехал так быстро, как мог, и потому строй начал распадаться, но я прекрасно понимал, что, несмотря на это, удар все равно будет сокрушающим. Еще мгновение-другое, и Азиза с его войском просто сметут. Сейчас две армии разделяло не больше тысячи локтей.
Трое телохранителей за нашими спинами привстали в стременах. Они размахивали руками и весело улюлюкали, словно охотники, загнавшие зверя. Им вторили вопившие от радости повара, погонщики и прочая обозная челядь. Многие из них в восторге кидали шапки в воздух.
Затем мы услышали жуткий грохот и лязг. Армии сшиблись, и их окутали клубы пыли. Мы ничего не могли разглядеть, разве что порой нам удавалось выхватить силуэты вздыбленных лошадей и сражающихся людей.
— Пора, Самуил, — процедил сквозь зубы Паладон.
Он тронул лошадь шпорами и со звенящий шелестом потянул из ножен меч. Норманнские рыцари за нами расплылись в улыбках, полагая, что Паладон радуется так же сильно, как и они. Паладон подъехал к ним поближе. Еще мгновение, и он пустит меч в ход.
— Стой! — заорал я и, дернув поводья, успел вклиниться между ним и тремя рыцарями.
— Что ты делаешь, дурак? — в гневе проревел Паладон, силясь удержаться на вставшей на дыбы лошади.
— Да ты посмотри! — я показал рукой на поле.
Чтобы успокоить лошадь, Паладон похлопал ее рукой по шее, обернулся и побледнел. Трое рыцарей застыли, будто окаменев. Умолкли радостные крики. Все с изумлением взирали на разворачивавшуюся перед нами картину. Мгновение спустя она заворожила и меня.
Откуда ни возьмись, буквально из-под земли, на поле появились тысячи воинов. На наших глазах все новые и новые бойцы поднимались из травы, стряхивая с себя дерн, которым маскировались. Жирный монах, который торчал перед моим конем, желая увидеть, что происходит, осенил себя крестным знамением. А мне вдруг вспомнились картины с изображением сцен Судного дня, которые я видел в детстве. То ли мертвые вставали из могил, то ли на поле разверзлись врата ада, из которого в наш мир устремлялись тысячи чертей.
Взвились десятки зеленых флагов с золотым шитьем. Четко, словно по команде, опустились длинные, сулящие смерть копья. До нас донесся грохочущий рокот сотен барабанов.
Рассеянные по полю солдаты в синей одежде в мгновение ока построились, разбившись на сотни. Миг-другой, и перед нами уже стоял выгибающийся полумесяцем строй, числом не меньше десяти тысяч человек. Еще несколько ударов сердца, и синее войско двинулось вперед с неумолимостью и скоростью горной реки. В этой картине было что-то нечеловеческое. Казалось, не люди, но сама природа собирается сразиться с христианами. Краешки полумесяца изогнулись еще больше, охватывая армию рыцарей с двух сторон.
Из-за холма, возвышавшегося на краю поля, показалась конница. Словно пенная волна, всадники на верблюдах и лошадях пронеслись через строй пехоты. Громом прогремел над полем их клич «Аллах акбар!».
— Самуил, кто это? — закричал Паладон.
— Альморавиды! — Мое сердце разрывалось при мысли об Азизе. — Тысячник Хаза обвел нас всех вокруг пальца. Он отдал Мишкат Юсуфу.
В этот момент конница альморавидов врезалась в растерянное войско крестоносцев. Скоро до них добралась и пехота. Ловушка захлопнулась.
Лихорадочно размышляя, Паладон кружил на одном месте. Наконец, вскинув голову, он произнес:
— Вмешательство альморавидов все меняет. Нам надо ехать, немедленно.
Он развернул лошадь в сторону холмов, из-за которых мы пришли.
— Погоди! — крикнул я ему, прежде чем он успел ее пришпорить.
Когда мой друг повернулся, я резко мотнул головой в сторону рыцарей, которые по-прежнему, словно окаменев, сидели на своих лошадях.
— И что? — полыхнул взглядом голубых глаз Паладон. — Они нам больше не угрожают.
— После того, что случилось, уже неважно, кто на чьей стороне. И пять мечей лучше, чем два.
Паладон кинул взгляд на поле боя. Отряд альморавидской конницы отделился от схватки и быстро несся в нашем направлении.
— Черт бы тебя побрал, Самуил.
Пусть и обругав меня, Паладон все же признал мою правоту. В ярости рванув поводья лошади, он подъехал к своим телохранителям.
— Танкред, Жослен, Лотар! — рявкнул он. — Вы со мной? Останетесь здесь — отправитесь на тот свет!
Они тупо уставились на него. Один из рыцарей перевел на меня взгляд, и вдруг его лицо исказилось от ненависти: — Иудейский пес! Изменник! — Он занес булаву.
Паладон выбил ее мечом.
— Самуил — один из нас. Он мой друг, — сказал он. — Вы со мной или нет?
Мы уже слышали грохот копыт приближающейся конницы альморавидов. Один за другим три рыцаря кивнули.