— А в спальню миссис Ропер вы отнесли поднос?
— Нет, миссис Гайд отнесла его сама.
— Во сколько это было?
— Чуть позже пяти.
— Вы резали хлеб для бутербродов хлебным ножом?
— Да, Ваша Честь.
Предъявили хлебный нож, которым перерезали горло миссис Ропер. Мисс Фишер посмотрела на него и заметно побледнела. Мистер де Филиппис наполнил водой из графина второй стакан и спросил свидетельницу, не хочет ли она выпить воды и присесть.
— Нет, благодарю. Со мной все в порядке.
— Тогда, мисс Фишер, не скажете ли вы Его Чести — нож, который вам только что показали, и вы при этом, с вашего позволения, проявили значительную силу духа, является тем ножом, которым вы резали хлеб для миссис Гайд чуть позже пяти часов того вечера?
— Да, это он.
— Что вы сделали с ножом после того, как воспользовались им?
— Я вымыла его под краном, Ваша Честь, затем вытерла и убрала в ящик.
— В ящик, где он всегда хранился?
— Да, вместе с хлебной доской.
— Что случилось потом?
— Позвонили в дверь. Я открыла и увидела мистера Ропера. Он сказал, что забыл серебряную монетницу.
— Вы знали, о чем шла речь?
— Да, Ваша Честь. Мистер Ропер очень любил эту монетницу, она принадлежала его отцу. Он не хотел уезжать без нее.
— Он заходил на кухню?
— Нет, не думаю. У него не было для этого времени. Я пошла в столовую, чтобы собрать салфетки в стирку, и слышала, как он поднимался наверх. Потом отнесла салфетки на кухню.
— Когда мистер Ропер покинул дом?
— Минут через пятнадцать или двадцать. Я его не видела, но слышала, как хлопнула входная дверь.
Затем Флоренс Фишер описала, как прошел вечер и следующее утро. Она не видела и не слышали ни Лиззи Ропер, ни Мэри Гайд. Вечером было очень душно, она вынесла стул в сад за домом и сидела там, на свежем воздухе. Утром, часов в восемь, спустилась малышка Эдит. Она пришла одна, но это не удивило Флоренс, так как было обычным делом. Флоренс покормила девочку завтраком на кухне. Эдит умела произносить лишь несколько слов и не могла сказать, где ее мама и бабушка.
Судья:
— Вы не должны говорить, что ребенок сказал вам.
Флоренс Фишер:
— Так она ничего и не сказала.
Мистер де Филиппис:
— Спасибо, Ваша Честь. Мисс Фишер, вас не удивило отсутствие миссис Ропер и миссис Гайд?
Мисс Фишер:
— Нет, Ваша Честь, я не удивилась. Они часто спали допоздна, иногда и до обеда.
— Вы их видели в тот день?
— Я никого из них не видела. Я отослала Эдит наверх к маме, потому что мне надо было идти за покупками. Я не видела никого из них после.
Мистер Тейт-Мемлинг начал перекрестный допрос. Вероятно, это делалось только затем, чтобы присяжные и публика поняли решение судьи Эдмондсона, что это дело для суда присяжных, что бы ни утверждала защита.
— Мисс Фишер, вы сказали Его Чести и господам присяжным, что приготовили еду и поставили ее на поднос вместе с чайником, кувшином молока, сахарницей и чайными чашками. Все, что просила миссис Гайд.
— Да, я так и сделала.
— Кто отнес поднос наверх?
— Миссис Гайд.
— Разве вы не знали, что у миссис Гайд больное сердце?
— Да, я знала, Ваша Честь.
— Естественно, вы также знали, вы это видели, что миссис Гайд — пожилая леди? Сколько вам лет, мисс Фишер?
— Двадцать три, Ваша Честь.
— Да, вам двадцать три, а миссис Гайд было шестьдесят семь — не так ли? Мисс Фишер, когда вы около пяти тридцати 27 июля впустили в дом обвиняемого, был ли у вас какой-нибудь разговор о забытой монетнице?
— Я сказала, что могу помочь поискать ее.
— И что он ответил?
— Что в этом нет необходимости. Он сказал, что я должна заниматься своим делом, и я сказала — да, мне надо забрать из столовой салфетки и скатерть в стирку. Так вот лучше и займитесь этим, сказал он и открыл мне дверь в столовую.
Тейт-Мемлинг затянул паузу, определенно для того, чтобы присяжные отметили важность услышанного. После полуминутного молчания он откашлялся и продолжил:
— Мисс Фишер, вы пьете сладкий чай?
— Прошу прощения, сэр?
— Я повторю вопрос. И уверяю вас, это имеет огромное значение. Вы кладете или не кладете в чай сахар?
— Нет, не кладу.
— А другие члены хозяйской семьи кладут сахар в чай?
— Сладкий чай пила только миссис Ропер. Мистер Ропер никогда не клал сахар, этого не делала и миссис Гайд. Эдвард вообще не пил чай.
— Но покойная миссис Ропер всегда пила сладкий чай?
— Да, Ваша Честь. Я видела, как она клала три чайные ложки с горкой.
— Очень хорошо, мисс Фишер. Значит, себе вы не кладете сахар в чай. Ваш энкратизм включал также воздержание и от хлеба с маслом?
Мистер Тейт-Мемлинг, будучи человеком умным, в надежде вызвать улыбку на губах наиболее образованных присяжных за счет безграмотной служанки, ничего не добился. Девушка действительно не поняла, о чем речь, и тупо уставилась на него. Судья, словно очнувшись от летаргии, вмешался:
— Изъясняйтесь на английском языке, мистер Тейт-Мемлинг. Лично я понятия не имею, что означает слово «энкратизм», а толкового словаря с собой нет.
Мистер де Филиппис издал неприятный резкий звук, по-видимому смех, который он замаскировал под громкое чихание, что послужило поводом взять еще один носовой платок. Но этим дело не ограничилось. Стащив с подноса надувную подушку, адвокат принялся надувать ее в полной тишине.
— Прошу прощения, Ваша Честь, — мистер Тейт-Мемлинг говорил напряженно. — Мисс Фишер, позвольте поставить вопрос иначе. Было пять часов вечера, когда вы передали поднос с едой в руки миссис Гайд. Вряд ли в такой час вы отправились спать. И что, за весь вечер вы сами ничего не ели?
— Я съела немного хлеба с маслом. Сделала себе бутерброд, когда готовила еду для миссис Гайд. Потом я вымыла нож, вытерла и убрала его.
— А утром за завтраком вы ели хлеб?
— Нет.
— А ребенку вы хлеб давали?
— Нет, она ела кашу.
— Вы открывали ящик, где лежал нож?
— Тогда нет.
— Когда вы в следующий раз открывали ящик?
— Не помню, не могу сказать. Но не в тот день.
— А 28 июля открывали?
— Нет, я уверена в этом. Я плохо себя чувствовала и ничего не ела. Я вернулась из магазина, и мне стало плохо. Было очень жарко. В доме никого не было, вернее я так подумала. Я легла в постель.
— Это может показаться удивительным, но суду безразличны обстоятельства вашего отхода ко сну…
— Мистер Тейт-Мемлинг! — неожиданно резко прозвучал голос судьи.
— Прошу прощения, Ваша Честь. Мисс Фишер, когда вы увидели нож снова?
— Я не видела его больше, Ваша Честь. Полиция нашла его. Кажется, в саду.
Мистер де Филиппис положил надувную подушку на стул и с тяжким вздохом сел на нее. Мистер Тейт-Мемлинг, прежде чем продолжить, выразительно посмотрел на адвоката.
— Когда вы обнаружили пропажу ножа?
— Я не помню. Я искала его в воскресенье, 30-го, но не нашла. Его не было в ящике.
— А вы не искали его раньше? Например, 27-го, после пяти?
— Нет, я его не искала.
— Хлеб, как мы все знаем, джентльмены, — основной продукт питания человека. Хлеб упомянут даже в Библии. «Не хлебом единым… — говорится в ней, — жив человек, но духом…» Здесь подразумевается, что душа может жаждать любую пищу, но основной пищей для тела является хлеб. И вы, уважаемые присяжные, могли, и даже должны признать, что сами не проводили ни дня без хлеба. Но тем не менее мисс Фишер хочет, чтобы вы поверили, будто с вечера 27 июля до 30 июля она не брала в рот ни крошки хлеба. Так вас надо понимать, мисс Фишер?
— Я плохо себя чувствовала и не хотела есть.
Мистер Тейт-Мемлинг многозначительно помолчал, а затем продолжил:
— Пока вы были в столовой и собирали салфетки, где находился обвиняемый?
— Полагаю, в холле.
— Да, конечно, вы полагаете. Вы же не могли его видеть.
— Но я слышала, как он поднимался наверх.
— Какой интервал… э-э-э… сколько времени прошло между тем, как вы вошли в столовую, и моментом, когда услышали его шаги на лестнице?
— Очень немного.
— Как понимать «немного», мисс Фишер? Минута? Полминуты? Пятнадцать секунд?
— Я не могу сказать.
— Могу я попросить разрешения у Вашей Чести хранить всем молчание в течение одной минуты, чтобы мисс Фишер — и присяжные — оценили, какой протяженности был тот период?
— Если вам необходимо…
— Благодарю, Ваша Честь.
Воцарилась минута тишины. Флоренс Фишер сказала, что с момента, когда она вошла в столовую, до того, как услышала шаги идущего наверх Ропера, прошло больше времени.
— Больше наполовину, чем сейчас?
— Мне кажется, меньше, чем это время, но больше, чем его половина.
— И до пятницы четвертого августа вы не поднимались на третий этаж виллы «Девон», мисс Фишер?
— Нет, не поднималась.
— Но вас нанимали, чтобы вы содержали виллу «Девон» в чистоте, не правда ли?
— И еще готовить и ухаживать за малюткой.
— Однако целых семь дней вы не поднимались выше второго этажа и не убирали там?
— Я думала, все уехали в Кембридж.
В зале раздался смех, но недостаточно громкий, чтобы судья Эдмондсон призвал публику к порядку.
На трибуну для дачи показаний поднялся мистер Джеймс Вуд, носильщик Большой Восточной железной дороги, проживающий в Боу на Глоб-роуд. Он сказал, что находился на станции Ливерпуль-стрит около пяти часов вечера 27 июля. Этот мужчина, который, как он узнал сейчас, является обвиняемым, подошел к нему и попросил присмотреть за мальчиком лет пяти-шести и небольшим багажом. Он дал ему серебряный шестипенсовик, сказав, что забыл дома какую-то важную вещь, но вернется сразу же, как съездит за ней.
Мистер де Филиппис:
— Он вернулся?
— Да. Он вернулся примерно через час или чуть больше. Нет, похоже, часа через полтора.
— Когда вы увидели его снова, как он выглядел?
— Он был немного расстроен, так как опоздал на поезд. Я бы сказал, что он был даже возбужден. Он объяснил, что пришлось долго идти пешком, прежде чем удалось нанять кэб. У него была повязка на правой руке.