– Он болен? – спросила Марси.
– Нет. Может быть. Блин, я не знаю.
– Вы не говорили с ним?
– Нет! – резко ответил Корли. Смягчив тон, он повторил еще раз: – Нет, я не говорил с ним с… – наморщил лоб, стараясь вспомнить, – с июля? Черт! Полагаю, он уже забыл меня.
– Вы должны ему позвонить, – сказала Шана.
– Что? Зачем?
– Не знаю. Он вам нравится. А может быть, вы его любите. Всё в заднице. Может быть, он вас ждет. Может быть, он умирает или уже умер. Позвоните ему.
– Ты так думаешь?
– Если только вы не собираетесь и дальше оставаться жестоким дерьмовым идиотом.
– Вот это у меня получается очень хорошо.
– Наверное, это не то, чем следует гордиться.
– Твою мать, знаю, знаю! – Пит хлопнул себя по щекам, словно по тамтамам. – Завтра же я ему позвоню.
– Позвоните ему прямо сейчас.
– Уже поздно. Лэндри живет в Нью-Йорке.
– Разбудите его, – подхватила Марси. – Как верно заметила Шана, жизнь коротка. Что, если он болен? Быть может, вы ему нужны.
– О боги, надеюсь, он не заболел… – Пит обвел взглядом собравшихся. – Надеюсь, никто из нас не заболел. Вот чем они там занимаются, так? Проверяют наши мазки. Ища коварную заразу.
Страх острым ножом полоснул Шану. Она представила себе, как Арав проводит тесты. Представила себе своего нерожденного ребенка. Шана не знала, что происходит, не знала, что будет дальше – с ней самой, с ее сестрой, со всеми. Этого хватило, чтобы весь мир покачнулся под ней, словно она стояла на цыпочках на краю осыпающегося обрыва, и она снова строго одернула себя: «Не тревожься напрасно, ты все равно ничего не сможешь изменить». Но затем она вспомнила повесившегося мужчину, братские могилы, заваленные телами умерших, заколоченные витрины, столкнувшиеся машины, отдаленные звуки сирен. «Мир болен, у долбаного автобуса отрываются колеса, а мы все едем в этом автобусе…»
Марси прикоснулась к ее руке. Улыбнулась.
Этого оказалось достаточно. Почти достаточно.
На какое-то время.
Шана взяла себя в руки. Но ей очень захотелось, чтобы Арав сейчас не торчал в прицепе, а был здесь, сидел у костра рядом с ней.
Один за другим образцы помещались под ультрафиолетовый свет.
По большей части результаты оказывались отрицательными, что одновременно радовало и удивляло Бенджи. Он опасался худшего – поскольку в данный момент худшее стало реальностью. Почему бы не предположить, что все пылает огнем и кружится в водовороте, уносящем в сточную канаву? Но эти новости были отрадными. Пока что удалось выявить лишь с десяток пастухов с симптомами «белой маски». Это означало, что сегодня же можно будет отделить их от остальных и – с большим сожалением – отправить прочь. Конечно, странно было считать эту новость хорошей – всем этим людям только что был поставлен смертельный диагноз. По сути дела, вынесен смертный приговор. Это было все равно что сообщить им о том, что у них рак поджелудочной железы или какая-нибудь другая злокачественная опухоль со множественными метастазами.
Бенджи снова сосредоточился на мазках. Как и Арав, сидевший рядом так, что их табуреты соприкасались.
Тесты были устроены просто. Ватную палочку обмакивали в красящий раствор под названием спорафлюор. Затем ее засовывали как можно дальше в ноздрю, чтобы собрать первую поросль Rhizopus destrucans. После чего палочка помещалась под ультрафиолетовый свет. Красящий агент реагировал на сложные эфиры, присутствующие в грибках. Если R. destrucans был, палочка светилась в ультрафиолетовом свете. Грибкового патогена нет? Нет и свечения.
– Мне везет, – не скрывая возбуждения, заметил Бенджи. – Пастухов немного. И ни одного лунатика.
– То же самое, – подтвердил Арав.
Эти холодные слова должны были положить конец разговору. Однако Бенджи продолжал:
– Полагаю, это объясняется тем, что посторонние избегают общения со стадом. Поэтому хотя в изоляции ничего хорошего нет, возможно, она работает нам на благо. – Откашлявшись, он обернулся. – Разумеется, нет ничего хорошего в том, что зараженные все же есть. Нам необходимо действовать быстро. Нужно выявить этих людей и отделить их, чтобы они не заразили остальных, – но, надеюсь, с этим мы справимся. Я чересчур много болтаю. Это ведь так, я чересчур много болтаю?
– Всё в порядке, – заверил его Арав.
– Ты все еще злишься на меня.
– Я не злюсь. Я ни на кого не держу обиду и ни о чем не сожалею. На мой взгляд, это совершенно бесполезно. – Парень оставался полностью сосредоточен на своей работе.
– Такой зрелый взгляд редко встретишь и среди тех, кто дожил до ста лет, Арав. Я восхищаюсь твоей мудростью.
– Это не мудрость. А просто реальность. Конечно, я уже не знаю, что теперь можно считать реальностью. У меня такое ощущение, будто ничего реального больше не осталось. И я подозреваю, что вы до сих пор что-то от меня скрываете. Я не злюсь на вас из-за этого, но все же мне несколько неуютно. – Наконец Арав развернулся. – Хотя я вас понимаю.
– Извини. Кажется, тебе известно то, что знаю я. И это плохо.
– Вы верите «Черному лебедю». И Сэди. Всем им.
– Нет. Но… но какой у меня выбор? Я чувствую себя в ловушке. Если я что-либо сделаю, если попытаюсь… остановить стадо… что, если тем самым я сломаю тот единственный механизм, который у нас есть для того, чтобы оберегать маленькую группу умных, здоровых людей, которым предстоит выжить в глобальной катастрофе?
Арав вздохнул.
– Пожалуй, вы правы. – Он помолчал. – Но вы пока что ничего не сказали. Остальным пастухам.
– О… наночастицах?
– Да. Почему?
– Не знаю. Наверное, я боюсь, что они уйдут как раз тогда, когда будут мне нужны.
– По-моему, вы должны всё им рассказать. И вы должны объяснить Марси, что это никакие не ангелы. Что это просто… какой-то дефект, сбой. Пластина у нее в голове выступает в роли своеобразного приемника, так?
– Я не знаю, как отнять у нее веру, – сказал Бенджи.
Хуже того, он не мог объяснить, почему Марси чувствует себя так хорошо в присутствии путников. Можно было только предположить, что поскольку пластина давит на глазной нерв, вызывая сильнейшие головные боли, слабая вибрация, вызванная исходящим от стада излучением, ослабляет это давление. В прошлом уже проводились исследования того, как можно использовать электромагнитное излучение определенной частоты и звуковые волны для борьбы с болью. Наверное, предполагал Бенджи, именно этим и объяснялся феномен Марси.
Похоже, Арав был сыт по горло.
– Знаете, доктор Рэй, по-моему, вы вообразили себя… и раньше я тоже представлял вас себе таким – борцом за правду. Человеком, фундаментально честным и хорошим. Но, может быть, вам просто удобно лгать окружающим, чтобы избавить себя от боли. Вам ведь именно это не понравилось в Сэди?
– Господи, Арав, ты определенно знаешь, как найти больное место!
Парень искренне смутился.
– Извините.
– Нет, всё в порядке. Ты прав. Я постараюсь подумать об этом.
– Наверное, мне следовало прислушаться к собственным проповедям.
– Не понял…
Но тут Бенджи все понял.
Арав взял со стола два запечатанных пакетика. Один был подписан: «Стюарт, Шана». Другой – «Тевар, Арав».
Еще до того, как Бенджи увидел свечение…
– Она заражена, – сказал он, имея в виду девушку.
– Нет, – поправил его Арав. – Это мой мазок. Болен я.
Бенджи устыдился этого, но он поймал себя на том, что тотчас же непроизвольно отпрянул назад. Он знал, что сам он здоров, и вот теперь стало ясно, что Арав заразился. Мысленно выругав себя за эту внезапную неприязнь, Бенджи подумал, что, как ему казалось, он лучше воспитал себя в этом отношении.
– Я не заразен, – успокоил его Арав. – По крайней мере, у меня еще нет кашля и насморка. Я знаю, как развивается болезнь. Я читал отчеты. Вам ничего не угрожает. Но скоро я буду представлять опасность. Для вас, для всех.
– В том числе и для Шаны.
– Да.
У Бенджи внутри разразилась война. С одной стороны, Сэди и ее коллеги предупреждали, что такой исход неизбежен. Рано или поздно заразятся все. В таком контексте то обстоятельство, что Арав инфицирован, не имело значения, – если заболеют все, какая разница, когда это произойдет? Однако Бенджи снова подумал, а что, если «Черный лебедь» лжет? Или у него есть какие-то тайные замыслы – а может быть, тайные замыслы есть у «Файрсайта». Или у «Бенекс-Вояджер». Или у Сэди. В голове у Бенджи начали раскручиваться теории заговоров. А что, если они создали и наночастицы, и грибок «белая маска»? С какой целью – он не мог себе представить, особенно если учесть то, что «белой маской», насколько ему было известно, уже заразился Билл Крэддок, один из них. Так или иначе, если они ошибаются – или просто откровенно врут, – это означает, что кто-то может выжить. И тогда из этого следовало, что Араву нельзя оставаться здесь. Подобно другим инфицированным пастухам, он станет вектором заражения.
Бенджи мог и не говорить этого вслух.
– Я понимаю, что должен уйти, – сказал Арав. – Покинуть стадо. Я все понимаю.
– Я… мне хотелось бы, чтобы был какой-то другой выход. Но… – Быстро нагнувшись под стол, Бенджи достал бутылочку триаконозола. – Здесь пятьдесят таблеток. Принимай по две в день, это замедлит развитие болезни. Мне их дала Касси. А если ты почувствуешь… ухудшение умственных способностей, я дам тебе риталин, но это поможет оттянуть только на два-три месяца.
«А к тому времени, кто может сказать, где окажется мир?» И снова Бенджи прошелся по цифрам: от ста тысяч к двадцати миллионам, от двадцати миллионов к четырем миллиардам…
– Спасибо. – Взяв пузырек, Арав рассеянно покрутил его в руке, громыхая таблетками. – Я завершу свою работу здесь и уйду.
– Арав, ты можешь бросить все прямо сейчас.
– Я… хорошо, понимаю. Я пойду.
– Ступай. Поговори с Шаной.
– Может быть, мне лучше просто уехать…
– Нет! – решительно возразил Бенджи. – Поверь мне. Поговори с ней, глядя ей в глаза. Будь осторожен с правдой, Арав. Правда, любовь – это то, что у нас есть.