– Ничего этого я не хочу. Никакой своей частицей. Я тебя любил.
– Любил? В прошедшем времени… Знаешь, эту историю мы могли бы рассказать в настоящем времени. Не «я тебя любил», а «я тебя люблю». – Она попыталась взять его за руку, но он отдернулся. – Я хочу, чтобы ты кое-что себе представил, – продолжала Сэди. – Представь себе, что ты создал эту штуковину, этот рассудок, заключенный в квантовом компьютере, начал его учить – и вдруг понял, что он обладает своим собственным сознанием. И затем однажды он сообщает тебе кое-что: он говорил с самим собой в будущем и считает, что близок день, когда цивилизации наступит конец. Почти все люди умрут от болезни, которая называется «белая маска». Глупость какая-то, правда? Это ведь шутка, да? Или ложь. Или компьютер глючит, где-то в глубинах его бесконечного кода поселился вирус… Ты полагаешь, что машину нужно отключить, но прежде чем успеваешь это сделать, твое творение говорит, что было готово к тому, что ты ему не поверишь, и выдает тебе кое-какую информацию – предсказания, не предположения, а точные прогнозы: счет в спортивном поединке, новостное событие, победителя лотереи. И в ближайшие несколько дней все это сбывается. И вот теперь тебе остается гадать, не сошел ли ты с ума, поскольку ты начинаешь верить в то, что эта штуковина, возможно, действительно знает что-то такое, чего ты не знаешь. Ты размышляешь: «Итак, как мне быть? Разослать предостережение? Можно ли остановить это будущее?» Но не успеваешь ты опомниться, как машина начинает действовать самостоятельно. Она взламывает один из компьютеров «Бенекс-Вояджер» – компании, чьим наномашинам не удалось исцелить болезнь, но зато они продемонстрировали защитное и сомнамбулическое действие. Машина обзавелась этими наночастицами. Она породила стадо лунатиков. Машина вышла из-под твоего контроля – можно попробовать ее выключить, но что дальше? Она выдала свои предсказания. Доказала тебе, насколько это в ее способностях, что она может делать и что ее прогнозы сбываются. По-прежнему остается возможность, что это какая-то уловка. Но что, если это правда? И у тебя появляется глубокая и непоколебимая уверенность в том, что мир, такой, каким ты его знаешь, движется к своему концу. Причем это произойдет очень быстро.
Бенджи напрягся.
– Не понимаю, с какой целью ты мне все это рассказываешь…
– Я рассказываю тебе это потому, что поверила. Поверила своему творению. И когда оно назвало мне твое имя, я поверила и в это, и вот теперь думаю, а что, если оно послало меня к тебе не только потому, что ты лучше всех подходишь для этой работы, но и потому, что ты… что ты лучше всего подходишь мне. Я люблю тебя сейчас, Бенджи. Я люблю тебя сегодня и люблю тебя в будущем времени: я буду любить тебя завтра, послезавтра, послепослезавтра – и так до тех пор, пока у нас больше ничего не останется.
– Если б ты любила… любишь меня, ты бы мне не солгала.
– К сожалению, Бенджамен, эти две вещи не являются взаимоисключающими. – Большим пальцем Сэди смахнула слезинку. – Но ты прав. Я не могу ожидать, что ты меня простишь. Или поверишь мне. Или по-прежнему любишь. Ты можешь даже не разговаривать со мной. Что, кстати, позволит тебе приобщиться к весьма уважаемой компании.
– Кому еще ты солгала?
– Нет, тут дело в другом, но, похоже, кому-то еще кажется, что я его предала. Или, по крайней мере, он не желает больше иметь со мной никаких дел.
– И кто же это?
– Ну как кто, глупец! «Черный лебедь».
Шана внимательно наблюдала за своим отцом. Тот подошел к Несси не как отец к дочери, а скорее как отец к могиле дочери – робко, неуверенно, словно близость к ней делала ее состояние реальностью. Шана вдруг поняла, что за три последних месяца отец впервые приблизился к Несси. Все эти три месяца он наблюдал за ней издалека. И вот теперь, когда отец подошел к младшей дочери близко, Шана, возможно, наконец поняла, почему он держался в отдалении.
Отец не мог этого вынести. Разбитое выражение у него на лице, трясущиеся руки… Видеть отца таким хрупким было нелегко и в то же время утешительно: девушку сокрушала мысль о том, что он превратился в совершенно другого человека, но в то же время ей было приятно сознавать, что она не одинока. «Мы оба не знаем, как с этим быть», – подумала она.
– Она почти не изменилась… – сдавленным голосом промолвил отец. Облизав палец, он стер Несси со щеки дорожную грязь. – Привет, Несси! Привет, милая девочка! Это я, твой отец.
Несси, естественно, не выразила никакой реакции. Ни на прикосновение отца, ни на его слова. Продолжая идти вперед. Они все шли вперед – Несси во главе стада, сотни лунатиков маршировали не в ногу следом за ней. Пастухи шли вперемежку с путниками, как обычно, хотя многие держались поодаль. Двое ехали верхом на лошадях: Марьям Макгоран и ее муж Берти. Оба заявили, что они ковбои из Вайоминга. Топот копыт их лошадей тонул в сплошном гуле движущегося стада.
– И ты говоришь, Несси по-прежнему здесь? – спросил Чарли Стюарт.
– Это говорю не я, – поправила Шана. – Марси.
Она оглянулась на Марси, которая шла в нескольких шагах от них, по обочине. Кивнув, Марси приблизилась к ним, правильно поняв суть этого мгновения: происходило что-то восхитительное, но в то же время требующее крайне деликатного обращения.
– Здравствуйте, Чарли, – осторожно произнесла Марси.
– О! – вздрогнул тот, очнувшись от своих мыслей. – Здравствуйте, Марси.
– Мы с вами еще плохо знакомы друг с другом.
– Да, пожалуй. Я… я почти не выходил из своего фургона. Наверное… мне не следовало так себя вести. – Он с трудом сглотнул комок в горле. – Вы говорите, моя девочка по-прежнему здесь? Несси… она не ушла?
– Я так не думаю. Я ее… чувствую. Иногда слышу.
– Что она говорит?
Марси смущенно пожала плечами.
– Прямо сейчас она не говорит ничего определенного. Но сияние вокруг нее сильное. И у меня такое ощущение, будто она… счастлива.
– Быть может, она знает, что я здесь.
– Возможно, Чарли. Возможно.
Бенджи недоуменно моргнул. Ему захотелось рассмеяться.
– Прошу прощения? Не понял.
– «Черный лебедь» больше не отвечает на мои звонки, можно так сказать.
– Но это ведь ты его создала.
– Да, я возглавляла команду конструкторов. Я единственная, кто по-прежнему сохраняет с ним связь. Однако это все равно не отменяет того, что «Черный лебедь» отказывается общаться со мной. Не отвечает на мои запросы. Не реагирует на мое присутствие. Если ты говоришь, что «Черный лебедь» – это бог, тогда я сейчас в его тени, где он предпочитает меня не замечать.
– В традиционных религиях это означает, что ты в аду.
Сэди слабо улыбнулась.
– Для меня единственный ад – это быть без тебя.
– Ты искушаешь судьбу.
– Слишком слащаво?
– Слишком… не знаю.
– Но я сказала это искренне. Пусть это звучит слащаво и бесстыдно. Мне без тебя плохо. Блин, мне было очень больно сделать больно тебе! Думаю, я полюбила тебя с самой первой встречи, Бенджи. И я стала восхищаться тобой. «Черный лебедь» не ошибся, выбрав тебя, потому что… потому что… ну, сам посмотри. Посмотри на стадо. Посмотри на себя. Все это благодаря тебе.
– Сэди, пожалуйста, не надо…
– Я хочу понять, что сейчас происходит. Я не знаю, куда все это идет и чем закончится, но, боюсь, закончится это быстрее, чем мне хотелось бы. Я полагаю, что мы в опасности. Полагаю, что «Черный лебедь» в опасности. Ты мне поможешь?
Бенджи вздохнул.
– Нет.
Сэди открыла было рот, затем, похоже, передумала.
– Хорошо, я понимаю. – Она тронула Бенджи за руку – нежное прикосновение, от которого он не отпрянул. Затем указала ему за спину. – Похоже, твое стадо уже здесь. Я подожду, пока оно пройдет, затем поеду.
– Конечно.
Так они стояли, молча наблюдая за тем, как на противоположном берегу реки из-за поворота появились лунатики, направляясь к первой паре позолоченных медведей, обозначающих начало моста через реку Кламат-Ривер.
Проехали три машины, после чего стадо ступило на мост, проходя мимо двух неподвижных медведей. Отец Шаны расчесал Несси волосы – этим каждый день занималась Шана, страстно желая, чтобы отец ей помогал. Или хотя бы просто находился рядом, когда она причесывает сестру. Шана иногда делала это по вечерам, еще когда… Ну, когда все было нормально.
Когда они проходили мимо сияющих медведей, отец поднял взгляд.
– К нам домой как-то раз заявился медведь.
– Что? – Шана чуть ли не рассмеялась. – Не-ет! Врунишка, я этого не помню.
– Заявился, честное слово. Ты ничего не помнишь, потому что мы тебе не сказали.
– Что? Когда?
– Твоей сестре не было еще и двух лет, значит, тебе было… сколько…
– Пять.
– Точно, пять лет, ты только пошла в детский сад. Это было осенью, только начали опадать листья, был вечер – похолодало, небо стало багровым, как это бывает, когда сгущаются сумерки. Со стороны дороги донесся какой-то грохот…
– Подожди, это я помню. Вы сказали, что это еноты.
– Мы тоже сперва так подумали. Это еноты, снова роются в мусорных баках. Ваша мать сказала, что выйдет и прогонит их. Она взяла метлу и пошла туда, где стояли мусорные баки – а стояли они тогда прямо у насосной станции рядом с конюшней.
– Да-да. Я это совсем забыла.
– Правильно, мы убрали станцию пару лет спустя, когда пришлось переносить скважину. В общем, она выходит из дома, я не придаю этому особого значения, и тут… вдруг она кричит так, словно ее режут. Я не знаю, что мне делать, мне даже в голову не приходит схватить нож или ружье, но я готовил ужин, варил спагетти, потому что ничего другого ты не ела…
– О господи, я вдруг вспомнила, как вы уговаривали меня есть, называя спагетти «паскетти»…
– Так говорят многие маленькие дети, – вставила Марси.
– А она нас поправляла! – Чарли повернулся к ней. – Она говорила…