– Зачем? Зачем ты на самом деле пришел сюда?
Опираясь руками о стену, Голден поднялся на ноги.
– Я же сказал: я пришел, чтобы тебя освободить. Мне кажется… мне кажется, что Стоувера здесь нет. Дела очень плохи, Мэттью. Президент…
– Что президент?
– Президент Хант убита.
До сих пор Мэттью казалось, что его уже ничем не удивить: он сидит здесь взаперти, его заставляют записывать идиотские обращения, держат на цепи, как собаку. Неужели что-то могло быть еще хуже?
Однако это – это наполнило его ужасом.
– Как это произошло?
– Ее застрелили. Возможно, кто-то из людей Стоувера или из другого вооруженного формирования. Президент пряталась где-то в Вашингтоне, но она появилась, чтобы выступить, произнести речь, и когда она шла к вертолету, ее с расстояния пятисот ярдов застрелил снайпер. Пуля попала прямо в висок.
– Убийство.
– Да. Совершенно верно. И это еще не всё. Эти люди, эти вооруженные повстанцы, они захватили некоторые города. Филадельфию, Вашингтон, Атланту, Сан-Франциско. Въехали на грузовиках и бронетранспортерах, в военной форме и бронежилетах, словно… настоящие солдаты. Они захватили карантинные центры. И у них были списки сочувствующих. Политиков, общественных деятелей, знаменитостей, и их просто… их просто расстреляли на улице, Мэттью. Прямо на улице. А затем они сожгли мечети, синагоги, церкви для чернокожих. Они продолжают это делать. Господи, Мэттью… они объединяются, эти люди, эти повстанцы. Как оказалось, в нашей стране многие тайно накапливали арсеналы оружия, дожидаясь чего-то подобного.
– Не надо делать вид, будто ты удивлен! – презрительно усмехнулся Мэттью. – Ты со своим радио распространялся о теориях заговоров!
– Я… – Взгляд Голдена стал блуждающим. – Для меня это было лишь развлечением. Я ничего не знал. Я не хотел ничего этого. Я каждый год голосовал за демократов.
– Жалкий трус!
– И ты также приложил свою руку. Не думай отпираться! Так что это и твое тоже.
Лицо Мэттью скривилось в безнадежной усмешке, рассеченной пополам глубокой трещиной.
– О, все это мое! Вот оно, мое царство бетона и боли! Мой подземный за́мок. Мои восхитительные владения. – Он поймал себя на том, что говорит запинаясь. – Однако ты прав. Я приложил свою руку. Сделал свое дело. Я купился на славословия, на внимание, на то, какие чувства это мне доставляло. Но сейчас я умираю от голода. У меня… – У него дрогнул голос. – У меня сломана рука. Озарк делал со мной… другие страшные вещи. И у меня умерла жена.
– Твоя жена? Отом? – Голден не скрывал своего недоумения. – Мэттью, она жива. Она здесь. Отом приехала со мной. Она ждет в машине.
– Не издевайся надо мной! – Мэттью оттолкнул его.
– Я не издеваюсь над тобой, во имя всего святого! Клянусь, Отом здесь!
Силы покинули Мэттью. Ему пришлось прислониться к стене. Отом… жива?
– А Бо?
– Бо здесь нет. Думаю, его забрал с собой Стоувер – эти повстанцы, они устраивают какую-то встречу в Сент-Луисе. Там у них что-то вроде главного штаба.
Мэттью не знал, что должен сказать, «спасибо» или «пошел ты!», и не сказал ни того ни другого. Вместо этого он кивнул и сказал:
– Хорошо. Тогда освободи меня от оков.
С опаской приблизившись к нему, Голден достал брелок с пулей и перочинным ножиком. Теперь на нем был новый ключ – маленький стальной ключик, которым Голден отпер наручник у Мэттью на запястье. Железное кольцо раскрылось, и даже от этого легкого движения разлилась новая волна боли, от кисти по предплечью, остановившись в локте. Мэттью поморщился, отключаясь от нее. Он уже довольно хорошо научился отключаться от боли.
Хирам Голден жестом указал на выход. Они стали подниматься по железным ступеням. Мэттью лез следом за Голденом, и ему приходилось несладко – мало того что ноги у него ослабли и обмякли, превратившись в вареную лапшу, но и от сломанной руки было мало толка.
Однако свобода звала. И Мэттью поднимался вверх. Одна мучительная ступень за другой.
Поднявшись наверх, Голден развернулся, чтобы помочь ему. Кряхтя и морщась, он вытащил Мэттью в отверстие в бетонном полу сарая. Раньше сарай был доверху заполнен армейским снаряжением: противогазами, костюмами химзащиты, коробками с сухим пайком. Теперь он был пуст.
Мэттью начал было что-то говорить по этому поводу, однако Голден заставил его умолкнуть и направился к выходу. Мэттью последовал по пятам за ним.
Голден мягко открыл дверь и осторожно шагнул наружу.
Бабах!
Раскатом орудийного выстрела прогремел гром, и голова Голдена… просто исчезла. Его белый костюм внезапно стал красным. Над плечами остались лишь небольшой кусок позвоночника и обрывки кожи, словно остатки лопнувшего воздушного шарика.
Голден повалился назад, и Мэттью не успел отскочить в сторону – тело упало на него, и он отшатнулся назад, ударившись затылком о верх люка. Где-то раздался звук – жуткий жалобный крик. На Мэттью упала тень Озарка Стоувера – оказавшаяся тяжелее обезглавленного трупа Голдена, – и до него дошло, что это кричит он сам.
Перед ним стоял Стоувер, с небрежно переброшенной через руку, переломленной пополам двустволкой. Из открытых стволов двумя белыми струйками поднимался дым, словно дыхание из носа дракона. От едкого запаха пороховых газов в воздухе Мэттью едва не стошнило.
У Стоувера во рту что-то было, что-то вроде карамельки, которую он катал из одной щеки в другую, грызя и обсасывая.
– Проповедник, я разочарован. Не столько в тебе, сколько в нем. Я полагал, что Хирам – один из нас. Как выяснилось, у него не было стали в хребте и крови в яйцах, чтобы быть с нами. Долбаный квислинг! – Озарк вздохнул. – Но ты, однако, нисколько меня не удивил. Ты не мог освободиться сам, поскольку слишком слаб для этого, однако как только тебе показали щелочку в стене, ты сразу же попытался в нее пролезть, долбаный червяк!
– …Хирам сказал, что вы уехали.
– Да, я действительно уезжал. – Стоувер усмехнулся, обнажая зубы, похожие на сломанный штакетник. – И вот вернулся. Я рассудил, что такому мальчишке, как Бо, пожалуй, нужна мать, и посему приехал забрать Отом; может быть, она и мне скрасит одиночество… – Оценив реакцию Мэттью на эти слова, он добавил: – Поскольку ты ничуть не удивился, я так понимаю, Хирам успел сказать тебе, что она по-прежнему коптит небо, а?
Мэттью постарался высвободиться из-под обезглавленного тела Хирама. Кровь облила ему грудь, шею, руки.
– Просто отпустите меня! – силясь выбраться, жалобно взмолился он. – Отпустите меня и моих близких!
– Теперь это моя семья.
Стоувер вставил два новых патрона в открытые казенники своей двустволки. Щелк, щелк. Резким движением руки он закрыл ружье, но затем остановился, посмотрев сперва на ружье, затем на Мэттью.
– Вообще-то мне необязательно делать это, правильно? Это будет уже чересчур. – Верзила облизнул губы. – Пожалуй, лучше швырнуть тебя обратно в твою дыру. – Он ухмыльнулся. – Помнится, я говорил, что кровь как смазка отвратительна, но крови Хирама здесь полно, и можно будет проверить мою гипотезу.
Стоувер шагнул ближе.
«Сделай же что-нибудь, трус, слабак! – мысленно подстегнул себя Мэттью, когда тень верзилы упала на пол, закрывая дневной свет. – Бог тебя не спасет. Бог помогает только тем, кто помогает себе сам». Он начал ощупывать тело Хирама, шарить по карманам и наконец нашел, звяк-звяк, и как раз вовремя, потому что Озарк Стоувер перевернул труп и небрежно перекатил его в сторону.
Он наклонился. Карамелька выперла у него из щеки. Мэттью ощутил запах ириски.
Его большой палец заработал, прижимаясь к стали, нажимая…
Щелк!
Озарк склонился еще ближе. Буквально нос к носу.
– Ты готов? – спросил он.
Мэттью выбросил руку вперед, как мог быстро.
Маленький перочинный ножик, тот, который висел на брелоке у Голдена, тот, который Мэттью только что раскрыл, погрузился по самую рукоятку Стоуверу в горло.
Тшшшк.
И тут наступило мгновение, когда оба застыли, не говоря ни слова. Стоувер держал Мэттью за шкирку, а тот держал ножик, вонзенный в шею этому чудовищу в человеческом обличье. Бурлила и пенилась кровь. Противники смотрели друг другу в лицо широко раскрытыми глазами. У Стоувера раздувались ноздри.
Наконец Мэттью выдернул нож и нанес новый удар. Вот только на этот раз лезвие встретило пустоту. Отпустив Мэттью, Стоувер качнул свое горообразное тело, отшатываясь назад.
К своей двустволке.
Мэттью понял, что, как только верзила схватит ружье, все будет кончено.
Однако Озарк двигался медленно. Он нетвердо держался на ногах, заплетаясь одной о другую. Правая его рука зажимала рану на шее, но кровь вытекала сквозь пальцы и из-под ладони.
Мэттью неуклюже пополз на четвереньках к ружью. Он упал на него сверху в тот самый момент, когда рука Стоувера нащупала курки, взводя их с мясистым щелчком. Мэттью понимал, что ему не одолеть этого великана. Стоувер мог сломать ему ногу с такой же легкостью, с какой переламывал ружье.
Поэтому ему оставалось только одно…
Мэттью вытянул ноги вдоль ружья так, чтобы оно оказалось между ними, проследив за тем, чтобы они не оказались напротив стволов, бросил связку ключей на камни и, вставив большой палец под спусковую скобу, быстро надавил…
Оба ствола разрядились, отдача отбросила ружье назад по камням. Бабах! Звук получился оглушительно громким, и слух Мэттью отправился ко всем чертям, уничтоженный грохотом выстрелов.
Стоувер бросился было к нему, однако пастор успел отползти на четвереньках в сторону, обдирая колени о землю…
Он выиграл достаточно времени, чтобы подняться на ноги.
Прийти в движение.
Побежать.
В его беге не было никакого изящества. Он бежал так, как только и мог бежать голодный, отчаявшийся, покрытый чужой кровью человек. Ноги бешено мелькали под ним, подчиняясь одной-единственной команде головного мозга: «Беги прочь, беги во что бы то ни стало, оставаться ни в коем случае нельзя, он тебя убьет!»