й – очень страшной. Это похоже на смертный приговор – и все-таки отчаиваться рано, мы должны сохранять надежду и…
Подавшись к нему, Сэди сплела руки у него на затылке. Это прикосновение, нежное и ласковое, в то же время оказалось настойчивым. Их взгляды встретились, и это заставило Бенджи замолчать. Взгляд Сэди, лихорадочно-живой, плясал словно пламя факела в ураганном ветре. Бенджи открыл было рот, собираясь что-то сказать…
Сэди накрыла его губы своими. Ее язык проник ему в рот. Бенджи резко поднялся на ноги, не прерывая поцелуй, – он увлек Сэди на себя, с силой плюхнувшись на табурет. Ее руки завозились с пуговицами и молниями его брюк, а он проделал то же самое с ее штанами. Его рубашка слетела вверх через голову. Ее рубашка последовала за ней. Затем его трусы. Ее трусики. Сброшенное нижнее белье присоединилось к куче одежды на полу. И снова Сэди взобралась на Бенджи, а тот глубоко погрузился в нее – прижимаясь лицом к ее шее, вдыхая запах свежего пота с запахами дороги через пустыню. Сэди увлекла его в себя, глубже, глубже, задирая подбородок, и тихий стон, сорвавшийся с ее уст, поднялся к потолку. Они закачались вместе в мощной, непредсказуемой аритмии – разгораясь пламенем жизни, безумием любви и внезапной абсолютной уверенностью в том, что все это кончится.
Потом:
Лечь здесь было совершенно негде, поэтому Бенджи откинулся назад в одной из кабинок, сливаясь с ней. Сэди улеглась на него, уронив затылок во впадину над ключицей. Удобным такое положение никак быть не могло, и тем не менее каким-то образом оно оказалось удобным. Если честно, в настоящий момент не было совершенно никаких оснований для положительных эмоций – они умирали, мир двигался к концу, оба лежали голые в заброшенном здании, где можно было запросто подхватить столбняк. Однако им было уютно, несмотря на полное отсутствие уюта. Они были счастливы, несмотря на происходящий вокруг апокалипсис.
– Секс – это самое настоящее волшебство, – стараясь отдышаться, сказала Сэди. Запрокинув голову, она поцеловала Бенджи снизу в подбородок. – Если честно, больше всего мне будет не хватать именно секса. Понимаю, я должна была бы сказать что-нибудь вроде того, что мне будет не хватать резвящихся щенят, запаха свежего детского тела, аромата цветов, вкуса вина, науки или еще чего-нибудь, но, видит бог, я очень люблю секс, и мне будет очень его не хватать.
– Ты мне поверишь, если я скажу, что в моей жизни его было совсем немного? – спросил Бенджи.
– Ни за что не поверю. Получается это у тебя слишком хорошо. Или у тебя большой опыт, или прирожденный талант.
Усмехнувшись, Бенджи прижался щекой к ее макушке.
– Нет, честное слово. Отношения у меня были, иногда серьезные, по большей части нет, но я всегда был… слишком занят. И мы находились в совершенно сумасшедших местах: ползали по пещерам, покрытым толстым слоем липкого гуано летучих мышей, копались на птицеферме, заваленной зловонными розовыми тушками дохлых цыплят, или работали в больнице, забитой жертвами геморрагической лихорадки. Вдобавок мы занимались изучением болезней, передающихся половым путем, и…
– Секс у тебя на пять с плюсом, Бенджамен Рэй, а вот разговоры после него – на тройку с большим минусом.
– Извини.
– Я тебя прощаю. – Умолкнув, Сэди шумно втянула воздух – так поступает человек, собирающийся прыгнуть с высокой скалы. – Надеюсь, и ты меня простил.
– Простил, – сказал Бенджи, и это действительно было так.
Никаких дополнительных рассуждений больше не требовалось. Они поцеловались. Поцелуй растянулся. Их объединило нечто большее, чем просто жар текущего момента и отголоски вожделения, – нечто возвышенное, духовное. Две души переплелись, если и не слились воедино. Подсознательно Бенджи понимал, что это, вероятно, лишь ударившее в голову сочетание химических веществ, составляющих коктейль блаженства, – но как человек верующий, он также хотел верить в нечто гораздо более значительное. В божественность единения поцелуя.
И чертовски бесподобного поцелуя, нужно признать.
– Кстати, мы не предохранялись, – сказала Сэди.
– По-моему, никакие профилактические меры здесь все равно не помогли бы. Мы просто занимались любовью в заброшенном ресторане.
– О нет! Ты из тех, кто говорит «заниматься любовью». Так не пойдет, Бенджи.
– Ну а ты как это назовешь? – Он рассмеялся.
– Я предпочитаю старое доброе вульгарное «трахаться». Еще можно «сношаться», «перепихнуться», «совокупиться». «Впендюрить», – продолжала Сэди, произнеся эти три слога с преувеличенным британским акцентом, хрустящим, словно свежее яблоко. – «Зверь с двумя спинами», если тебе больше нравится бард с берегов Эйвона[127]. Отыметь, вздрючить по самые яйца – если яйца являются частью уравнения, что необязательно. Оседлать. Бросить палку. Повошкаться. Поездить верхом. Пустить соки, покрякать, поиметь, засунуть по самое не балуйся, побарабанить по заднице как по пивному бочонку…
Бенджи расхохотался так, что у него выступили слезы.
– Ты просто… ну же, многое из этого ты просто сама придумала.
– Ну, может быть, что-то. – В полумраке блеснули ее глаза.
– А что не так, позволь спросить, с «заниматься любовью»?
– Это слишком уж романтично, ты не находишь? Как будто мы куем шар любовной энергии, а не с радостью сбрасываем с себя камни. К тому же тут делается слишком большой упор на секс, а само понятие любви преуменьшается. Заниматься любовью – это про связь, а не просто «вставить стержень А в отверстие Б». Два человека разговаривают, смеются, проводят время вместе, как сейчас мы с тобой. Без языков и пальцев. А мне очень нравятся языки и пальцы.
– Справедливо.
– К тому же это звучит так, будто мы собираемся сделать ребенка. Произвести какой-то продукт из слияния потной плоти. – Сэди пожала плечами. – Хотя, опять же, мы не предохранялись, так что кто знает…
Внезапно им стало не по себе. Бенджи не хотелось на этом останавливаться. У Сэди, похоже, было другое настроение.
– Шана Стюарт беременна. И она теперь принадлежит к стаду.
Бенджи захотелось поскорее сменить тему – так как он понимал, что это внезапное вторжение реальности проколет тот пузырь, который они только что тщательно надули вокруг себя, пузырь мимолетного наслаждения. Но что он мог сделать? Не говорить об этом?
– Да, это так, – подтвердил Бенджи.
– Как ты думаешь, что с ней будет?
– Я не знаю. – И это была правда. – Похоже, «Черный лебедь» также не знает. Неизвестно, продолжит плод развиваться или же войдет в стаз, как и его мать. Если плод станет расти, не убьет ли он ее? Не погибнет ли сам? Я просто… я просто не знаю. Но мы должны надеяться на лучшее.
– По крайней мере, мы знаем, что происходит с нами.
Ну вот и всё.
Пузырь лопнул. Праздник завершился. Они быстро вывалились из аттракциона недолгого блаженства, последовавшего за соитием.
Возможно, секс – волшебство. Однако жестокая действительность начисто лишена какой-либо магии.
– Мы ничего не знаем, – сказал Бенджи. – Мы ничего не знаем до тех пор, пока не узнаем. Мы больны. Этого следовало ожидать. Но, быть может, найдется путь, ведущий вперед.
– Противогрибковые препараты, – задумчиво произнесла Сэди. – Знаю, они должны… всё замедлить. И это замечательно. Я очень этого хочу. Мне нужно больше времени. Но препаратов у нас недостаточно.
– Мы раздобудем еще.
– Ты говоришь так уверенно… Но эффект оказывает только триаконозол, а его выпускает всего одна компания – точнее, выпускала, ибо кто знает, продолжает ли она работать? Чикаго…
Она умолкла. Судя по последним сообщениям, в Чикаго ввели военное положение. Полиция перешла на сторону Крила, национальная гвардия сохранила верность тому разношерстному правительству, которое осталось после президента Хаит – покойся с миром, госпожа президент, – а простые люди оказались меж двух огней. В настоящий момент в Чикаго правили бал комендантский час и блокпосты.
Здесь, по крайней мере, пока что все оставалось спокойно. Пустыня создавала ощущение умиротворенности, словно весь мир уже рухнул и затих.
– Даже не знаю. В качестве запасного варианта можно рассмотреть Лас-Вегас. Там несколько небольших, но очень продвинутых фармацевтических компаний. По слухам, Лас-Вегас по-прежнему… функционирует. Наверное, в той степени, в какой он вообще когда-либо функционировал.
«Люди, – раздраженно подумал Бенджи, – по-прежнему хотят азартных игр и будут хотеть их до самого конца». Ему стало интересно, как это сейчас происходит. Деньги по-прежнему сохранили какую-то стоимость, но какую? И долго ли так продлится?
А если люди играют не на деньги…
То на что?
– В Лас-Вегас нам нельзя. «Черный лебедь» ведет нас в обход города – и на то есть веские причины, Бенджи.
– Я должен попробовать. Сотни таблеток нам на двоих явно недостаточно. Арифметика неумолима: два человека, по две таблетки в день каждому – это означает то, что каждый день наши запасы будут уменьшаться на четыре таблетки. То есть мы сможем замедлить развитие болезни, приостановить ее всего на двадцать пять дней. Нам нужно больше времени.
Когда этот период закончится и вступит в свои права деменция, им нужно будет принимать риталин…
Арав уже начал принимать этот препарат. Расстройство его когнитивных способностей еще не проявлялось в полной степени, однако недавно был день, когда он не смог вспомнить, который сейчас год и в каком штате он находится. Бенджи списал все на усталость и тревогу, однако парень был убежден в том, что это были первые негативные последствия R. destrucans — нити «белой маски» проникли ему в головной мозг подобно рукам, разрывающим буханку свежевыпеченного хлеба. Поэтому он начал принимать по полтаблетки риталина в день.
Как следствие, у него пропал сон. Однако Арав держался. И деменция больше себя не проявляла.
Пока что.