Дарья потянулась к ней, легкое прикосновение…
Шана резко отдернула руку.
– Да пошла ты! Не трогай меня!
– Я не программа.
– Это говорит программа, потому что программа запрограммирована говорить: «Я не программа».
– Шана, я тебя люблю. Я по тебе скучала. Я не собиралась вас бросать. Я… я просто находилась в ужасном состоянии, понимаешь? Ты даже не представляешь себе, что такое постоянная депрессия – не просто расстройство, не просто тревога, а когда ничего хорошего нет. Это как будто мозг представляет собой чистую доску, ты хочешь написать на ней что-то, какое-то послание, какую-то глубокую мысль, но в голову ничего не приходит. Ты даже не можешь заставить мышцы руки взять чертов мел. Поэтому доска остается чистой, ты снова и снова смотришь на нее, и чем дольше она остается чистой, тем хуже тебе становится.
– Очень поэтично.
– Я сожалею о том, что ушла от вас. Я не должна была так поступать. Однако это произошло, и не было дня, чтобы я не переживала об этом.
Презрительно фыркнув, Шана скрестила руки на груди, поворачиваясь к Дарье боком.
– Я так понимаю, «Черный лебедь» не смог волшебным образом исцелить твою депрессию.
– Я расстроена, но не в депрессии. Мои сожаления больше не являются строительными кирпичами, из которых я состою.
«Это уже прямиком из какой-нибудь дерьмовой программы "Помоги себе сам"», – подумала Шана.
– Но «Черный лебедь» мне кое-что дал, – продолжала Дарья. – Я обрела спокойствие. Стала уравновешенной. Он дал мне жизнь, а я взамен отдала свою жизнь ему. Как одна из Двенадцати…
– Меня от твоих слов в дрожь бросает. Ты говоришь так, словно это какое-то божество.
– Это не божество. По крайней мере, в традиционном понимании. Но… возможно, в каком-то новом смысле это действительно божество? Я хочу сказать, ты только представь, Шана: это разумное существо, не человек, из ничего создало то, где мы сейчас находимся. В настоящий момент мы пребываем у него в сознании, и…
– Но оно не создало нас. Мы появились первыми. Это мы создали его, а не оно нас. Это не божество, мама. Это просто чуть более навороченная версия «Виндоуз» или довольно крутая игровая приставка.
– Относись к «Черному лебедю» с уважением, Шана! – В голосе Дарьи прозвучал гнев. – Он спас тебе жизнь. Не забывай этого!
– «Черный лебедь», эти слова сейчас сказал ты?
– Ты просто невыносима!
Рев водопада заполнял пространство, подобно шуму крови в висках. Постоянно присутствующий фон.
– Несси собирается подняться наверх.
– Подняться куда? – Однако Шана уже знала ответ, поэтому, когда мать сказала, что ее сестра собирается встретиться с «Черным лебедем», это ее нисколько не удивило. Однако все равно причинило боль.
– Нет, твою мать, никуда она не пойдет! – решительно заявила Шана.
– Шана, Несси просто хочет…
– Это ты сказала ей пойти туда. Она считает тебя своей настоящей матерью, ты это знаешь? Мне неведомо, способен ли искусственный интеллект испытывать чувство вины, но если так, сейчас оно должно было бы хорошенько лягнуть тебя в живот. Несси так переживала из-за тебя, что теперь готова последовать за тобой в преисподнюю. Но только не я.
– Шана, а ты сама не хочешь сходить к «Черному лебедю»? У него есть ответы. Ты не хочешь узнать, что будет с твоим ребенком?
Шлеп! Шана ударила мать по губам.
– Не смей говорить об этом! Не в моей власти контролировать то, что здесь происходит, и я не хочу об этом думать, так что даже не заводи разговор!
– Я знаю, что такое не иметь желания говорить о чем-то, – кивнула мать. – Я уважаю твое желание.
– Да пошла ты!..
Круто развернувшись, Шана вернулась к железной лестнице. Справа от нее возвышалась каменная стена, сзади ревел водопад.
Пришла пора поговорить с Несси.
Шана быстрым шагом шла назад в город – в так называемый город – мимо таблички с указанием различных смотровых площадок и достопримечательностей, расположенных вдоль тропинки, ведущей к водопаду: «Скала Обрубок», «Шотландское ущелье», «Пять пальцев», «Скала Беседка», «Скала Срандель». Шана не знала, что такое скала Срандель, черт побери, и у нее не было ни малейшего желания это выяснить.
Петляющая тропинка спускалась к Урэю, грязная и скользкая, с торчащими из земли корнями и острыми камнями. Над головой порхали певчие птички. Кто-то сказал, что это горные сиалии. Щебеча и чирикая, они перелетали с одной сосны на другую, прячась в ветвях, покрытых длинной темной хвоей. «И все это модель», – подумала Шана. Она подняла взгляд на голубое небо и белые облака, а вдалеке над горными пиками извивались черные кольца, медленно, мечтательно, словно в толще воды.
«Черный лебедь».
Неизменно присутствующий там. Наблюдающий за всем. Обрабатывая огромные массивы чисел. Создавая смоделированные «пончики».
Шана дошла до конца тропинки, которая привела к Третьей авеню в юго-западной части города. Временами это вполне убедительно напоминало настоящий город – люди занимались тем, чем занимаются жители маленьких поселков: подметали веранды, стригли живые изгороди, глядели в окно на тех, кто проходил мимо. Они разговаривали. Смеялись. Ели мороженое. Бездельничали. Перебегали улицу на красный свет.
Однако в другие моменты иллюзия становилась очевидной. И не только из-за присутствия нового божества, в которое поверила Дарья Стюарт, извивающегося в небе завитка. Это получалось потому, что никто не ездил на машинах – машин вообще здесь не было. И домашних животных – никто не выгуливал собак, собаки не лаяли, кошки не сидели на заборах. И звуки порой были не совсем те, какие нужно. Иногда получалось слишком реально, но в то же время совсем не похоже на правду – отсутствовал посторонний шум, шелест ветра, отдаленные звуки музыки, гул пролетающего над головой самолета.
Несовершенства модели были незначительные – но, подобно соринке в глазу, они становились все более заметными по мере того, как ты стараешься не обращать на нее внимания и усиленно моргаешь, пытаясь от нее избавиться.
Кто-то приветливо махал проходящей мимо Шане. Девушка увидела Беллу Брюэр, которая стояла у почтового ящика, болтая с Бобом Розенштайном; заметив ее, они кивнули. Другие просто провожали ее взглядом, сидя в кресле-качалке на крыльце или выглядывая из-за занавески. В одном окне Шана увидела Эльзу Картер – та стояла перед мольбертом с большим холстом. Шана не смогла разглядеть, что на холсте; она заметила лишь пятно краски, оставленное на щеке пальцем, и еще одно у нее на лбу. Карл Картер, ее отец, стоял у нее за спиной и с улыбкой наблюдал за ее работой.
Все это напомнило Шане компьютерную игру – как она называлась? Ее очень любила Несси. «Модели» – вот как. Ты создаешь целую кучу цифровых персонажей, и они разгуливают по городу, разговаривая между собой на своем собственном выдуманном языке.
И все-таки городок казался живым, даже в своем ненастоящем состоянии.
Кое-кого из жителей городка Шана знала по имени – или помнила еще с тех пор, когда была пастухом, или они представились ей во время прогулок в течение последних… кстати, а сколько времени она уже здесь? Несколько недель? Несколько месяцев? Как верно заметила Несси, время здесь движется совсем не так, как в других местах.
(Даже сейчас Шана, закрыв глаза всего на одно мгновение, снова обрела свой взгляд, свой настоящий взгляд, и увидела перед собой спины других путников, прилежно шествующих вперед. Солнце клонилось к закату над бескрайней пустыней. Небо окрасилось в бледно-голубой цвет, облака напоминали колонны из талька. Арава Шана не увидела, однако она знала, что он где-то поблизости. И ей чертовски захотелось ощутить свои конечности – свои настоящие конечности, а не цифровые факсимиле, болтающиеся рядом с ее ненастоящим смоделированным телом. Так она смогла бы протянуть руку, обнять Арава, прижать его к себе. Шана подумала, сильно, громко: «Я по тебе скучаю, я хочу надеяться, что с тобой всё в порядке». Но, разумеется, это было не так. Арав болен. И он стал другим – хотя он каждый день ухаживал за Шаной так, как та в свое время ухаживала за Несси, он был дерганным, напуганным, осторожным. Что, если вспомнить стрельбу на мосту, было вполне оправданно.)
Снова открыв глаза, Шана увидела приближающихся к ней Мию и Маттео. Они были разнояйцевыми близнецами, и когда Мия была пастухом при лунатике Маттео, внешнее сходство бросалось в глаза – густые черные волосы, густые черные брови и полные губы под острыми скулами, похожие на натянутый между деревьями гамак, – однако теперь, когда они оба были здесь, их «одинаковость», если можно так сказать, стала зеркальной. Казалось, им обоим смертельно скучно, но при этом, если такое возможно, скука должна вот-вот развеяться. Будто им известно нечто такое, чего больше никто не знает. Будто им известно о какой-то тайной пирушке или о том, где найти человека, у которого можно будет раздобыть наркотики.
Брат и сестра размашистым шагом приблизились к Шане.
– Привет! – усмехнулась Мия. – Опять ходила на водопад?
– Да, – сказала Шана, надевая улыбку, словно маску.
– Там прикольно, – сказал Маттео. Одно из его отличий от сестры заключалось в том, что он держался значительно проще. Свободнее. Если честно, как будто все время был чуточку под кайфом. Полуприкрыв глаза, Маттео добавил: – Я сам люблю ходить туда и просто… отключаться на хрен.
– Классно, классно, – сказала Шана, хотя на самом деле она не находила в этом ничего классного. – Мне нужно поговорить с Несси о… кое о чем. – Она двинулась было дальше, но остановилась и обернулась. – Слушайте, а вы сами уже бывали… там, наверху? Не у водопада, а… ну… понимаете, у колдуна за занавеской?
– Ты имеешь в виду «Черного лебедя»? – понизив голос, спросила Мия.
– Да.
– Блин, ни за что! Я не собираюсь разговаривать с какой-то жуткой дьявольской летающей змеей. Хотя вот этот человек, – она ткнула большим пальцем в брата, – подумывает об этом.