Самолеты разбиваются, потому что летчики больны. «Белая маска» вторглась в них, запустив в серое вещество головного мозга свои белые нити. И летчики потеряли рассудок, точно так же как это впервые произошло с Джерри Гарлином. Летчики уверены в том, что могут летать, и поднимаются в воздух; а затем они начинают верить в то, что им говорит их пораженный рассудок: что они ангелы, что они спят в своей кровати, что они управляют не самолетом, а машиной…
И сейчас это происходит массово, потому что наступил переломный момент.
Больных уже много, и это воздействует значительно сильнее, чем просто очаги инфекции. Многие полагали, что достаточно будет изоляции, однако это оказалось не так, поскольку в настоящее время болезнь уже полностью проявила себя: большинство зараженных чихают, кашляют, выделяют мокроты, населенные миллионами микроскопических спор. Другие быстро прошли эту стадию: маслянистый белый порошок патогенного грибка, чем-то напоминающий хлебопекарную муку с капельками желтого свиного жира, залепил им ноздри, глаза и ушные раковины, указывая на то, что болезнь уже зашла далеко. А вместе с болезнью приходят галлюцинации, полная гамма от мягкого «кажется, меня позвали из соседней комнаты» до громогласного «мы подверглись нападению вражеской армии, и я теперь солдат», и человек разгуливает по району с автоматическим карабином, стреляя по домам, машинам и всем, кто осмеливается выглянуть из своего заколоченного окна.
За поворотным моментом начинается каскад.
Поворотный момент является точкой невозврата.
Каскад – это общий хаос разрушения излишне сложной системы.
Система рушится совершенно непредсказуемым образом.
Сталкиваются машины. Люди хватаются за оружие и открывают стрельбу, иногда в призраков, иногда друг в друга. Они не приходят на работу в банк, в электрическую компанию, в полицейский участок. Бывшая еще недавно здоровой молодая женщина подходит к духовке, засовывает туда свою кошку и включает плиту. После чего удаляется к себе в комнату и ложится спать. Тем временем на кошке вспыхивает шерсть. С пронзительным воем обезумевшее животное колотится о дверцу духовки, открывает ее и выскакивает на кухню, объятое пламенем. Кошка носится по всему дому, и от горящей шерсти занимаются занавески, ковры, обои. Кто прибудет тушить пожар? Пожарных нет.
Загорается квартира, затем этаж, затем все здание. Затем квартал. И пожар разрастается, расползается подобно живому существу.
Вот что произошло в Филадельфии. Дотла выгорела треть города.
На Майами обрушивается ураган. Третьей категории: ураган Дженни. В любой другой год непогода обернулась бы несколькими миллионами ущерба, погибших не было бы или их количество не превышало нескольких десятков. Однако сейчас никто не готовится встречать ураган. Никто не предупреждает о его приближении. Дженни налетает на Майами. Людей смывает в море. Их давит опрокинувшийся башенный кран. Ураган уходит, но у тех, кто остался в живых, нет электричества, нет чистой воды, нет доступа к продовольствию. Многим все равно – «белая маска» отняла у них рассудок. Когда им хочется пить, они пьют зараженную воду из канализации. Когда им хочется есть, они едят то, что попадается под руку: протухшую еду с полок магазинов, дохлую собаку, друг друга. Люди опускаются до первобытного состояния. Они не звери, они не зомби, и они слишком неуклюжие и сбитые с толку, чтобы их нападения на других людей получались особо жестокими или просто эффективными. Они просто потерялись. Они сбились с пути.
Весь мир сбился с пути. И сползает боком в полную энтропию.
В Нэшвилле взрыв на химическом заводе.
Лос-Анджелес? Лесные пожары.
Чикаго получает холодную пощечину – «полярный вихрь» приносит ледяной воздух с Крайнего Севера, и здесь переломный момент значительно тише. Чикаго умирает с тихими всхлипываниями: люди замерзают до смерти на улице, но также и до́ма, поскольку электричества нет. Катаклизма здесь нет. Просто умирающие люди, замерзшие, съежившиеся, а холодостойкий патоген разрастается в их телах подобно лесам маленьких странных белых деревьев, покрывающим тех, кто уже умер. Аски лопаются, выплевывая в воздух споры. Ветер их разносит.
И это лишь Соединенные Штаты.
На атомной электростанции в китайском Янцзяне расплавление ядерного реактора.
Северная Корея после многолетних угроз запускает ракету с ядерной боеголовкой по южнокорейскому Инчхону. Вот только ракета не летит по воздуху, а доставляется в Инчхон по морю на корабле и взрывается неподалеку от международного аэропорта.
В Либерии снова происходит вспышка лихорадки Эбола, на этот раз болезнь распространяется стремительно. Потому что все санитарные нормы выброшены коту под хвост. Новая вакцина? Кто хоть как-то вспоминает о ней?
В Бразилии, Колумбии и Венесуэле правительства падают, власть захватывают в свои руки наркокартели и банды. В джунглях в горах наступает царство безумия. Наркотики и кровь.
Всюду и для всех – переломный момент. Каскад катастроф. Затем: удар и плач.
«Черный лебедь» наблюдает. Он подсоединен к спутникам и потому способен видеть все это не только через видеокамеры, но также посредством всевозможных пакетов данных, которые по-прежнему отправляются на спутники активными системами. Ибо, хотя человечество стремительно погружается в безразличие вымирания, многие системы являются автоматическими и продолжают по возможности кормить данными «Черного лебедя» точно так же, как кормят голодного ребенка. Спутники, которых знает «Черный лебедь», будут функционировать и спустя десятилетия после того, как отключатся наземные системы.
«Черный лебедь» наблюдает, довольный тем, что принял правильное решение.
Скоро все будет кончено. По крайней мере, так считает искусственный интеллект.
Будет кончено все, останутся только слезы.
Часть VIIУрэй
73Камера-обскура
[треск статического электричества]
ТОГДА И СЕЙЧАС
Модель Урэя
Шана отправилась искать сбои. С фотоаппаратом в руке она искала места, где моделирование проявляло себя как моделирование: неестественные тени, лежащие неправильно, или чересчур идеальная трава, или облака, похожие на полные копии других облаков.
Однако на самом деле это были никакие не сбои.
Это были сбои у нее в сознании. Присмотревшись внимательнее, Шана не видела никаких ошибок – точно так же как она не видела сбои и ошибки в том, что раньше было объективной, несмоделированной реальностью. Она искала призраки в царстве, запрограммированном быть идеальным царством без призраков.
И все-таки один сбой не был обусловлен ее сознанием, Шана это знала.
Странная черная дверь на вершине горы.
То был единственный сбой, в существовании которого Шана была уверена, – с небольшим дополнением: быть может, это был никакой не сбой. Быть может, дверь должна была быть там. Быть может, она, Шана, просто не должна была ее видеть.
Возможно ли такое? Неужели «Черный лебедь» потерял бдительность? Действительно ли в этой модели он всеведущий и всемогущий? Или черная дверь – это просто ошибка в системе? Должна ли была Шана ее увидеть? Или дверь должна была оставаться скрытой? Шана этого не знала. Она знала лишь то, что хочет снова увидеть эту дверь. Шана пыталась убедить себя в том, что не знает зачем, но это была ложь.
Шана знала, зачем хочет увидеть эту дверь.
Проще было забивать голову мыслями насчет черной двери, чем думать о своей матери, о сестре, об Араве, обо… обо всем этом.
Это было что-то, на чем можно было сосредоточиться. Точка притяжения, точка медитации. К тому же это давало Шане возможность ходить с фотоаппаратом и фотографировать модель.
(Вот только она гадала: позволят ли ей забрать снимки после того, как она покинет модель? Останутся ли они доступными в реальном мире? Это ведь были лишь файлы данных, нули и единицы – точнее, квантовые биты, если верить «Черному лебедю», – и тем не менее сможет ли она когда-нибудь снова их увидеть? Или же все эти образы ей вскоре придется отправить в пустоту?)
И вот Шана снова стояла здесь, на этот раз у водопада Каскад-Фоллс на северной окраине города, напротив водопада Бокс-Кэньон. Подняться к этому водопаду оказалось гораздо сложнее, чем к предыдущему: тропа меньше чем за милю взбиралась вверх на тысячу футов, крутой подъем по серпантину, петляющему по каменистому склону. Как оказалось, водопадов на самом деле было два: один ниже тропы (его было хорошо слышно, но не видно) и другой выше, его было видно хорошо. Остановившись в холодных брызгах второго водопада, Шана покрутила объектив, выхватывая крупным планом то место, откуда вырывалась вода: черную зазубренную щель в скале.
Чем-то напоминающую дверь.
Однако все-таки это была не дверь.
Вздохнув, Шана присела на скалу, откуда открывался панорамный вид на модель Урэя. Вдалеке среди низко нависших облаков с чарующей медлительностью угря, скользящего в толще воды, плавал «Черный лебедь».
Вскоре послышались шаги. Это была сестра Шаны.
– Ты продолжаешь искать ту дверь? – окликнула ее Несси с одного из крутых поворотов в нижней части серпантина.
Шана подумала было о том, чтобы сделать ей замечание за то, что сестра говорит об этом вслух, но затем решила: а какая разница? Вероятно, «Черный лебедь» знает все.
– Просто поднимайся сюда! – ответила Шана (тоже крикнула).
Наконец запыхавшаяся Несси присоединилась к ней.
– Подъем сюда не из приятных, – сказала она.
– Да, мерзкий.
– По-моему, ты чем-то расстроена.
– Не расстроена. Просто… размышляю.
– Опять из-за мамы? – Несси недовольно фыркнула. – Знаешь, ты должна будешь рано или поздно поверить ей.
– Я никому ничего не должна. – Отвернувшись от сестры, Шана начала просматривать на фотоаппарате сделанные снимки. Вот библиотека, несколько кадров, отснятых в «Бомонте», старый навес над родником, виды горных вершин и склонов. – И дело вовсе не в маме. Мама она или нет. Меня беспокоит вот…